Третий вход, в стене, противоположной от очага, вёл на второй этаж, во всю длину которого тянулся коридор с дверьми. В основном за ними располагались маленькие клетушки с кроватью и, в лучшем случае, с комодом, предназначенные для обычных постояльцев. Малую часть этого коридора отгораживала ещё одна дверь, за которой и находились дорогие покои для наиболее состоятельных гостей; сюда можно было попасть как по общей лестнице, через дверь, запертую на замок, так и через отдельный вход на первом этаже.

Эта же малая лестница вела в подвал, закрытый для основной массы постояльцев: с многочисленными кладовыми и, в отдельном помещении — с купальней, большой тёмной комнатой без окон и с каменными сводами. По стенам здесь стояли резные скамьи, окружая обширный бассейн, в котором легко поместилось бы с полдюжины человек.

Совершенно определённо гостиница когда-то знавала лучшие времена, подумал Эдмунд, разглядывая купальню. Красивые скамьи, выцветшие шпалеры на стенах с изображениями охоты или каких-то куртуазных сцен, и два десятка подставок под факелы. Сейчас факелы не горели, да и, судя по всему, давно уже не использовались, с тех самых времён, когда знатные люди нередко останавливались здесь на постой, направляясь в свои западные или восточные владения. Тем не менее здесь было тепло и чисто; хозяева тщательно поддерживали здесь порядок, похоже, не оставляя надежды, что всё вернётся на круги своя и купальня ещё послужит высоким гостям. Пятеро молодых путников, на конях и с оружием, по всей видимости, произвели на хозяина должное впечатление, и он без особых колебаний предоставил им самые лучшие комнаты, приняв их, очевидно, за знатную молодёжь, по каким-то надобностям путешествующую инкогнито. И, отвесив поклон, отправился готовить купальню для высоких гостей. И богатых, наверняка подумал он, когда увесистый мешочек с серебром перекочевал в его карманы.

По указанию Алиеноры здесь заблаговременно растопили небольшой камин, от которого исходило живительное тепло; потрескивавшие в огне дрова отбрасывали на стены и высокие своды таинственные отблики. В рассеянной задумчивости Эдмунд любовался всполохами пламени, когда дверь у него за спиной едва слышно скрипнула.

— Леа! — Он живо обернулся с широкой улыбкой на лице и замолчал, пытаясь проглотить комок, внезапно застрявший в горле. — Бланка?..

Он сидел в каменной купели, до краёв наполненной тёплой водой; на поверхности плавали свежесорванные листья мяты и множество цветочных лепестков. По краям ванны стояли четыре или пять толстых свечей, которые вкупе с огнём, горевшим в камине, слегка рассеивали тёплый полумрак, царивший в помещении. Откуда-то сверху и издалека доносились едва слышные звуки музыки и крики веселящихся жителей.

Закусив нижнюю губу, босыми ногами Бланка медленно подошла к краю бассейна. Она была закутана в великолепный, до пола, тёмно-фиолетовый плащ из кианского шёлка, подбитый горностаем; на шее плащ скрепляла длинная застежка из чередующихся рубинов и изумрудов, нанизанных на золотую нить.

— Она… Алиенора не придёт, милорд, — очень тихо и слегка дрожащим голосом произнесла Бланка. В полутёмном подвале каждое слово разносилось с лёгким эхом. — Я… я здесь с позволения вашей сестры… и по своему желанию.

Не в силах произнести ни слова от охватившей его внезапной слабости, Эдмунд молчал. Её ресницы задрожали; нерешительно высунув из-под плаща руку, она положила её на застёжку своего плаща.

— Это фамильные камни лордов Харлеха, — прошептала Бланка. — Больше у меня ничего нет. Только они… и я.

Эдмунд сглотнул. Сердце стучало, готовое выпрыгнуть из груди. Не может быть.

— Мне не нужны камни.

— Тогда… может быть, я?

О, боги, мелькнуло в её голове, что я делаю. Мгновение помедлив, с какой-то безнадёжностью в глазах, Бланка резким движением, дёрнув за ворот, сорвала с себя плащ, мягкими волнами упавший к её ногам; нитка драгоценностей порвалась, сверкающие камни с дробящим стуком рассыпались по каменному полу. Под плащом не было ничего; она была совершенно нага. Груди высоко вздымались, глаза, превратившись в почти чёрные, не мигая, смотрели на него. Опустившиеся вниз руки безвольно висели и только изящные пальцы нервно подрагивали, слегка касаясь округлых бёдер. Дыхание Эдмунда прервалось; взгляд не мог оторваться от её великолепного тела.

Голос Бланки понизился до чуть слышного шёпота.

— Если… если вы прогоните меня сейчас, милорд, мне останется только умереть со стыда…

Эдмунд поднялся из купели, встав перед ней во весь рост. Неуверенно протянув руку и едва дотрагиваясь до её кожи, он медленно провёл пальцами от шеи до живота.

— Нет… останься, — хрипловато произнёс он. — Я хочу, чтобы ты осталась.

Глазами, из которых вот-вот были готовы брызнуть слёзы, она, боясь поверить, быстро глянула на него.

— Ты прекрасна… ты прекрасней всех. И мне не нужны камни… и тебе не нужно просить позволения у моей сестры.

Ноги её подкосились; она стремительно обвила его шею руками, прижавшись к нему всем телом.

Эдмунд проснулся от лёгкого касания чьей-то руки. Бланка спала рядом, положив голову ему на плечо, обняв рукой и закинув правую ногу ему на живот; её пушистые ресницы подрагивали во сне.

Он открыл глаза. Из щели в неплотно задёрнутых занавесках пробивались яркие солнечные лучи; снаружи доносилось неумолчное чириканье воробьёв. На краю кровати сидела Алиенора, щекоча пальцами его щёку. Она была уже полностью одета в походное платье, с волосами, стянутыми в тугой узел.

— Просыпайтесь, лежебоки. Уже два часа, как солнце встало. Надо ехать.

Бланка села на кровати. Как будто опомнившись, она быстро натянула себе на грудь одеяло, закусив нижнюю губу и неопределённо глядя на свою подругу.

— Доброе утро, сестричка, — сказал Эдмунд.

Алиенора с лёгкой полуулыбкой на лице переводила взгляд с одного на другую. Затем рассмеялась и весело хлопнула в ладоши.

— Какие красавцы. Я очень рада за вас. — Она встала и, склонившись, нежно поцеловала своего брата в лоб. — Ты уж извини, братец, что я вчера, не спросясь, нашла себе замену… Бланка, я тебе завидую. У тебя такой чудесный жених… сама бы поженилась, если б могла. — И, уже от двери обернувшись, добавила: — Мы с Гуго сейчас идём завтракать в общей зале, а Том пошёл запрягать лошадей.

— Леа, подожди… — Бланка соскочила с кровати и, на цыпочках подбежав к своей подруге, обняла её за шею руками. — Леа, я люблю тебя. Я так тебе благодарна. Ты сделала мне самый большой подарок в моей жизни, — чуть смущаясь, прошептала она на ухо. — Ты подарила мне своего брата… в голове не укладывается.

Алиенора улыбнулась.

— Да уж. Кто бы мог подумать, что за одну неделю я обрету сразу двух новых родственников. Но ты же знаешь — я всегда любила сводничать. Помнишь, как мы наших горничных пристраивали? — Она весело чмокнула Бланку в щёку. — Я тоже люблю тебя. Давайте, спускайтесь быстрее.

Спустя полчаса они сошли вниз; зала гостиницы пустовала — жители деревни после бурно проведённой ночи, судя по всему, ещё мирно почивали в своих постелях, и над редкими домами, как это можно было заметить через распахнутые настежь окна, начинали виться тоненькие струйки дымков. За одним из длинных столов уже устроились Алиенора с Гуго, который, завидев появившиеся в дверях фигуры Эдмунда и Бланки, в приветственном жесте поднял вверх нож с насаженной на него цыплячьей грудкой.

— Доброе утро, — провозгласил он, проглотив кусочек мяса, и обвел рукой залу, обращаясь то ли к себе самому, то ли к невидимой аудитории. — Вот так всегда. Везунчик. Посмотрите только на него, госпожа. Ни пальцем, можно сказать, не пошевелил, а уже идёт под ручку с первой красавицей Хартворда. Леди Бланка, не сердитесь — вы чудно выглядите, наверное, хорошо почивали. Я вам просто завидую, я сам-то вот полночи не спал…

Щёки девушки едва заметно покраснели и, проходя мимо Гуго, она отвесила ему лёгкий подзатыльник. Тот хмыкнул, ничуть не обидевшись.