За этими разговорами друзья по каменистому мелководью неспешно пересекли Апенраде, едва замочив лошадиные запястья и, взобравшись на пологий берег, ступили на Северный тракт, уходящий налево — в сторону Лонхенбурга, а прямо на восток — в саму деревню.
Тракт был древен, как само королевство: широкий, чуть ли не в двадцать футов, так что две подводы легко могли здесь разминуться, не съезжая на обочины, и — что особенно удивительно, — мощёный крупным булыжником, изрядно оббитым от старости и частоты использования. Это очень старая дорога, пояснил Томас, и очень длинная. Её начали строить ещё при Мередидде Уриене, знаменитом собирателе королевства, и в то время она выполняла скорее военные функции, служа для передвижений многочисленных армий. Первый король Корнваллиса почти всю свою жизнь провёл в седле, разъезжая с юга на север и обратно по делам военным и посольским. Тракт тянулся на север на сотни лиг, петляя из стороны в сторону, так или иначе проходя в близости от границ крупнейших феодальных владений.
С течением времени дорога, ставшая главной жизненной артерией государства, обросла деревнями, замками, монастырями и большими городами, хотя Лонхенбург по-прежнему оставался самым крупным из них. Передвигаясь достаточно быстро, можно было добраться до столицы менее чем за неделю, а миновав королевские земли, достичь самого древнего города королевства — Балморала, основанного ещё в первые годы покорения этих земель предками нынешних народов. Ныне Балморал находился в сердце владений графа Тэлфрина, одного из самых могущественных корнваллисских князей. Далее располагались города Глембахат, Белфур, Абердур и много других, а далеко-далеко на севере — Эйлен-Донан, наверное, последняя обитаемая точка в королевстве. Дальше тракт терялся, и что находилось за Эйлен-Донаном, могли предположить только его обитатели: там простирались болота, горы и непроходимые леса, в которых, как говорили, до сих пор обитали странные и страшные племена, оставшиеся непокорёнными за все эти сотни лет. Поговаривали, что тамошние обитатели сродни ограм: огромные, в полтора человеческих роста, носившие шкуры и передвигавшиеся верхом на гигантских волосатых животных, у которых рога росли прямо изо рта.
В южном направлении Северный тракт, дотянувшись до реки Апенраде, круто поворачивал на восток, к Длинной Лошади. Примерно в двух днях пути от деревни начинались владения герцога Ллевеллина, правда, для того, чтобы достичь замка Драмланриг, в котором обретался Пемброк Даннидир, пришлось бы ехать ещё дня три-четыре.
Причиной резкой перемены направления тракта был огромный овраг, почти пропасть, в который сверкающим водопадом низвергалась Апенраде; по ту сторону оврага виднелся густой лес, взбиравшийся на высокие горы и расстилавшийся до самой Стены. Овраг этот, как говорили, тянулся на восток и юго-восток до самого моря, превращаясь в самый настоящий фьорд, в который на добрый десяток миль вглубь могли заходить даже самые крупные корабли. Сейчас дорога шла в полумиле от края этой пропасти; в давние времена, во время постройки тракта, овраг находился намного дальше, но ветер и вода мало-помалу делали своё дело, обрушивая его края. Через какое-то время, наверное, овраг грозил поглотить и саму дорогу, но пока между ней и пропастью лежали крестьянские поля с какими-то низкорослыми деревьями.
Выбравшись на дорогу, друзья оказались не более чем в миле от Длинной Лошади; поля расстилались не только справа до обрыва, но и слева от тракта; по эту сторону, насколько позволяла рассмотреть сгущающаяся темнота, засаженные подсолнухами. Сама деревня, что считалось большой редкостью, оказалась окружена стеной — не каменной, а деревянной, представлявшей собой очень высокий, в два человеческих роста, частокол из грубо отёсанных и заострённых вверху брёвен; внутрь вели обитые железом ворота.
Западные, к которым и приближались путники, были широко распахнуты, и изнутри слышались звуки музыки и весёлые крики. Перед воротами стоял на страже толстенький мужичок с алебардой в руках и в кожаном шлеме, составлявшими единственные предметы его вооружения. Привалившись плечом к створке, он гораздо больше интересовался происходившим по ту сторону частокола, чем прибывающими гостями. Заслышав стук копыт, он лениво обернулся, и тотчас попытался принять воинственный вид: крестьяне с окрестных деревень почти никогда не приезжали на лошадях и уж точно без оружия. Впрочем, он и не думал запирать ворота: долгие годы безопасности и отдалённость от Стены делали свое дело, и безмятежное выражение его лица ясно говорило, что само наличие стражника возле ворот — это не более чем проформа.
— Приветствую вас, гости, — провозгласил он сиплым голосом, — по делу или увеселения ради?
— Проездом, добрый человек. — Томас подъехал к нему поближе и, нагнувшись, вложил ему в ладонь мелкую серебряную монету. — Не подскажешь ли, где уставшие путники могут найти ночлег на эту ночь?
Стражник, оставшись очень довольным этим подношением, махнул рукой в сторону ворот.
— Прямо туда, добрые люди, не заблудитесь. По этой улице шагов триста, а там городская площадь, — друзья переглянулись: надо же, он называет Длинную Лошадь городом, — прямо на ней большая двухэтажная гостиница, «Два короля» называется. Она недёшева, но у таких богатых господ, я думаю, денег на неё хватит. Милости просим, — крикнул он уже им в спину, — и не забудьте посетить наш праздник. Весь город нынче ночью сегодня гуляет! И скажите Гарвену — это хозяин гостиницы, что это я вас к нему прислал! Ифор меня зовут…
Кивнув Ифору на прощанье, Томас со всей кавалькадой направился по улице. Мощёная дорога при въезде в Длинную Лошадь заканчивалась; улица представляла собой просто прибитую ногами и копытами землю, по всей видимости, по весне и осени превращавшуюся в непролазную грязь. Что было совершенно необычно для деревни, пусть даже и такой большой, как эта, так это наличие двухэтажных и даже трёхэтажных домов: даже в Хартворде таких не имелось, и это действительно давало некоторые основания называть Длинную Лошадь городом. Первые этажи таких домов, сложенные из крупного известняка, настолько глубоко уходили под землю, что для того, чтобы войти внутрь, требовалось спуститься по небольшой лестнице во внутренний дворик. Верхние этажи, все деревянные и, вероятно, от недостатка места, каждый следующий по размерам больше предыдущего, нависали над улицей. Впрочем, насколько заметили путники, такие высокие дома стояли только в районе западных ворот, а чем дальше, тем более Длинная Лошадь начинала походить на обычную деревню с плетёными заборами и огородами.
Чуть дальше стала заметна и своеобразная конфигурация поселения: оно напоминало многолучевую звезду. Все улицы и проулки сходились в центр деревни, смещённый к Западным воротам; дальше на восток от площади дома мельчали и беднели, и там вольготно чувствовали себя свиньи, собаки, куры и прочая живность, свободно разгуливавшая по улицам.
Чем ближе к площади, тем больше народа попадалось навстречу, поодиночке и в обнимку, с факелами и музыкальными инструментами, в венках, а некоторые почему-то с маленькими вениками в руках. Мужчины — в нарядных расшитых рубахах, а девушки и женщины в праздничных платьях, нередко довольно откровенных, и что особенно поразило всю компанию — всё больше и больше людей, встречавшихся им по дороге — в расписных масках, почти полностью скрывавших лица. Дело близилось к полуночи, и весь этот веселящийся и подвыпивший люд стремился куда-то к Восточным воротам.
В середине деревенской площади стоял большой крытый колодец, вокруг которого при свете многочисленных факелов около полутора десятков пар под зажигательные звуки волынок и инструментов, напоминавших скрипки, отплясывали что-то похожее на бранль, но в заметно более быстром темпе. Вокруг толпилось с полсотни зевак, притопывающих и хлопающих в ладоши; везде сновали девицы, судя по виду, прислуга из разных таверн, с большими подносами, заставленными кружками с брагой и элем. Во всех домах горели окна, а двери распахнуты настежь, причем видно было, что люди, заходящие внутрь и выходящие наружу, вовсе не обязательно являлись хозяевами этих домов. Везде танцевали, пели и пили.