Рене засмеялась, не смотря на всю тяжесть, трагичность ситуации, все это казалась ей фарсом. Тот, кто истязал ее если не всегда физически, то духовно уж точно шесть долгих лет, объяснился ей в любви!.. Может ли это быть правдой?! Чем больше она находилась рядом с ним, тем белее ее разум подвергалася испытанию на прочность. Аалеки мог одной фразой так исказить ее представление об истине, что от этого начинала кружиться голова и приходила тошнота. Господи, наверное, это очередной его опыт, по выворачиванию души наизнанку, в поисках затаившихся темных мыслей и страхов. Он назовет это изучением зарождения любви из страха. Рене ощутила свою близость к полному безумию и захохотала. Захохотала до слез, потому что знала, ей придется дорого заплатить за свой смех. Но сейчас, ей было все равно.
Аалеки был изумлен. Он смотрел на ее неистовый смех почти что брезгливо. Видимо, смех в ответ на его признание казался ему таким неестественным, что он испугался. Он чуть наклонился:
— Рери, дорогая, тебе плохо?.. Ты больна? Вот, выпей воды…
Он сам поспешно налил ей воды и подал стакан. Но Рене уже нельзя было так просто остановить. Она только отмахнулась от него неловкой рукой, и большой хрустальный стакан вылетел из его рук, упал на пол и разбился. Всерьез расстроенный ее состоянием и поведением Аалеки, поспешил за успокоительным.
— Тебе нужно придти в себя… Сейчас!..
Он сделал к ней шаг, но Рене разгадала его намерения сразу, имея огромный опыт, связанный с болью, она сделала вид, что успокаивается, а потом с силой оттолкнула его от себя. С такой силой, что он ударился о стол, стоящий сзади, стол перевернулся под его весом, увлекая Аалеки на пол, прямо на осколки стакана. Один из них глубоко врезался ему в руку.
Рене все еще хохотала, когда Аалеки дико взвыл от боли, и, подняв дрожащую руку к глазам, увидел осколок торчащий в ране, и кровь, струящуюся по руке.
Изумленная Рене замолчала и уставилась на него. Съежившись, он лежал на полу и кричал, тело его сотрясалось, по лицу пробегали легкие судороги, от красоты не осталось и следа, так сильно исказились черты. Он действительно страдал… от боли или вида собственной крови, или оттого и другого!.. Он, который изощренно мучил ее в течение одиннадцати месяцев, не мог перенести и пустяковой боли!
— О, боже… Арерия, помоги мне! Прошу тебя!
— Ты… Ты боишься боли?! Ты, причинивший адскую боль стольким живым существам! Господи, вот почему ты ее изучал! Ты до смерти боялся испытать в сотни раз меньшее, верно?
— Рене! Вытащи осколок!.. О, я истеку кровью…
Он увидел собственную кровь на полу, и потерял сознание.
Теперь он лежал перед ней в луже крови. Он, ее мучитель. Жалкий и раздавленный. Она ненавидела его всем существом, поэтому в течении минуты остолбенело смотрела, как он лежит. В ее сознании еще какое-то время не укладывалось, что он может лишиться сознания, что он уязвим, и что вся та огромная жестокая сила, которую она сознавала все эти тяжкие годы, вот так легко повержена…
Она не сразу пришла в себя. Ее привела в себя мысль о Тоно.
Наверное, придется проверить, жив ли Аалеки. Она чуть склонилась к нему. Дышит ли?… Рене никак не могла заставить себя к нему прикоснуться. Кажется, он в обмороке, если, конечно, это не очередная игра… Сейчас вскочит и засмеется над ее страхом, довольный своей шуткой… Кровь продолжает вытекать, и лужа на полу довольно большая… Господи, неужели это ее второй шанс? Бежать? Найти Тоно? Но за дверью ожидает по-крайней мере, Дорлей, а у него палка…
Нет. Она поступит иначе. Сначала надо убедиться, что он не претворяется.
Рене подняла с пола тяжелый табурет с чеканными ножками и, сделав над собой усилие, отвернувшись, ударила его по голове. Он не шелохнулся. Возможно, она ударила не слишком сильно, это было нелегко, бить беспомощного, даже того, к кому испытываешь отвращение. Впрочем, она все еще испытывала страх.
Теперь, нужно было его втащить на кресло. Но для этого придется к нему прикоснуться. Господи, помоги!.. она накинула на него плед с дивана, чтобы не касаться кожи, и только после это подняла и усадила на кресло. Замки защелкнулись, видимо, части тела все же попали в нужные зоны.
Ей стало немного легче. Она попробовала пульт. Сначала ее испугала мысль, что кресло настроено на голос Аалеки и не будет ее слушаться. Но, оказалось, что главное — пульт управления, он идентифицировал голос с отпечатком пальца и запоминал нового хозяина.
Когда Аалеки очнулся, она сидела напротив него, ожидая.
— Рери… Что это со мной? — он попытался пошевелиться и не смог.
Аалеки быстро сообразил, что она усадила его в кресло, и, сразу побледнев, вспомнил про осколок.
— Не беспокойся, осколок я удалила. Рука перевязана, как видишь.
— Спасибо, дорогая…
— Хотя, боюсь, не все так уж хорошо, мне было некогда дезинфицировать рану, извини… Я торопилась. Может быть, попала инфекция, но сразу она тебя не убьет, — Рене снова зло рассмеялась, наслаждаясь своей властью над ним. Теперь настало ее время для игр.
— Где пульт? Дай мне сюда пульт! Немедленно, я не шучу!
— Пульт от кресла? О, право, не знаю… он куда-то запропастился… вспомни, куда ты его положил? Неужели не помнишь? Может, это Дорлей взял его и унес куда-то, пока ты был без сознания? Где он? — она продолжала смеяться.
— Арерия!
— О, я ищу, ищу…
— Сейчас же… А-а-а… Мне больно!.. ЧТО ТЫ СДЕЛАЛА?
— Что я сделала? Задала новую программу. Не бойся, всего на несколько часов. Я не знаю о твоих пристрастиях, но думаю, ты должен испытать на себе все возможности этой машины, иначе ты не сможешь правильно использовать ее в работе. Я знаю, что раньше ты ее на себе не проверял!.. Поэтому, планируя программу исследования, решилась чередовать все виды боли, с увеличением периода болевого воздействия. В конце пятого часа период боли будет длиться двадцать пять минут. Интервал между воздействиями тоже будет уменьшаться. Ну, как тебе моя программа?
— Арерия! Ты сошла с ума! Ты знаешь, чем тебе это грозит? Мне придется сообщить о твоем поведении Совету, а они решат отдать тебя, как отработанный материл Олафу! Он мясник, он разберет тебя заживо на органы!
— Неужели?.. И ты думаешь, меня это испугает?.. О, нет! Он по-крайней мере убьет меня за несколько дней или даже часов. Нет, этого я не уже не боюсь!
— Тогда что ты хочешь? А-а-а-а!.. Арерия!..Отключи!.. прошу тебя!.. А-а!..
— Что, неужели, так больно? А давление у тебя в норме… с эмоциями сложнее, монитор все время показывает синие полосы. Очень однообразный рисунок. Подождем, пожалуй, не измениться ли он от другого вида боли или от ее интенсивности…
— Арерия, я умоляю тебя!
— Неужели? А помнишь, когда я умоляла тебя?.. я умоляла, молила, заклинала тебя, но… похоже, мои страдания лишь нагоняли на тебя скуку. Ты переставал обращать на меня внимание, и молча наблюдал за показаниями приборов.
— О, боже, но… я… люблю тебя! А-а-а!
— И ты говоришь о любви!.. Ты!.. Да я скорее поверю этому креслу, созданному причинять страдания, чем тебе!.. Ты любил меня все это время!?.. И потому мучил чаще других, интенсивнее ставил опыты, не так ли? И еще отравлял мою память, причиняя еще большую боль, оттого, что очернял близких мне людей. О, да, ты любил меня! И это выражалось в том, что ты иногда держал меня за руку, когда я мучилась от причиненной тобой боли!.. Хочешь, я подержу тебя за руку или поглажу твои волосы?.. Но нет, кажется, я не смогу это сделать. Мне противно дотрагиваться до тебя, Аалеки.
— Арерия!..Выключи! Ты же не такая, как мы, ты… Ты не можешь… причинять страдание другим!
— Ты сделал меня такой. Ты ведь сказал Тоно, что я уже не человек!
— Что?.. Мне больно!.. Я сказал это, чтобы поселить в нем сомнения!.. А-а-а… чтобы… он перестал… тебя любить!
Боль, видимо, приобрела интенсивный характер и несколько минут от него больше не слышно ни слова, кроме стонов и криков. Рене дождалась, когда подействует болеутоляющее, и спокойно продолжила.