— Мы много довольны вашей ласкою, Ваше Сіятельство, что не побрезгали зайдти ко мн

ѣ

къ мужику, — отв

ѣ

чалъ Юхванка, бросая быстрые взгляды на архимандрита съ кривымъ носомъ, на печку, на сапоги Князя и на вс

ѣ

предметы, исключая лица Князя, — мы всегда за васъ Богу молимся...

— Зач

ѣ

мъ теб

ѣ

нужно лошадь продать? — сказалъ Князь, возвышая голосъ.

Юхванка вздрогнулъ, встряхнулъ волосами, взглядъ его опять об

ѣ

жалъ избу и, зам

ѣ

тивъ кошку, которая спокойно мурлыкала на полатяхъ, онъ крикнулъ на нее: «Брысь, подлая», и торопливо оборотился къ Князю.

— Лошадь старая, Ваше Сіятельство, негодная... коли-бы животина добрая была, я бы продавать не сталъ...

— А сколько у тебя вс

ѣ

хъ лошадей?

— 3 лошади, Ваше Сіятельство.

— А жеребятъ н

ѣ

тъ?

— Какъ можно, и жеребенокъ есть.

— Пойдемъ, покажи мн

ѣ

своихъ лошадей, он

ѣ

у тебя на двор

ѣ

?

— Такъ точно-съ, Ваше Сіятельство. Какъ мн

ѣ

приказано, такъ и сд

ѣ

лано, разв

ѣ

мы можемъ ослушаться. Мн

ѣ

приказалъ Яковъ Ильичь, чтобъ, мылъ, лошадей завтра въ поле не пущать, мы и не пущаемъ. Ужъ мы не см

ѣ

емъ ослушаться...

Покуда Николинька выходилъ въ двери, Юхванка вынулъ трубку изъ печурки и сунулъ ее на полати подъ полушубокъ. Худая сивая кобыленка перебирала старый навозъ подъ нав

ѣ

сомъ, 2-хъ м

ѣ

сячный длинноногій жеребенокъ какого то неопред

ѣ

леннаго цв

ѣ

та съ голубоватыми ногами и мордой не отходилъ отъ ея тощаго, засореннаго р

ѣ

пьями желтоватаго хвоста. Посередин

ѣ

двора, зажмурившись и задумчиво опустивъ голову, стоялъ утробистый гн

ѣ

дой меренокъ. —

— Такъ тутъ вс

ѣ

твои лошади?

— Никакъ н

ѣ

тъ-съ, вотъ еще кобылка, да вотъ жеребенокъ, — отв

ѣ

чалъ Юхванка, указывая подъ нав

ѣ

съ.

— Я вижу. Такъ какую-же ты хочешь продать?

— А вотъ евту-съ, — отв

ѣ

чалъ онъ, махая полой зипуна на задремавшаго меренка. Меренокъ открылъ глаза и л

ѣ

ниво повернулся къ нему хвостомъ.

— Онъ не старъ на видъ и собой лошадка плотная, — сказалъ Князь, — поймай-ка его, да покажи мн

ѣ

зубы.

— Никакъ не можно поймать-съ одному, вся скотина гроша не стоитъ, а норовистая и зубомъ, и передомъ, — отв

ѣ

чалъ Юхванка, плутовски улыбаясь и пуская глаза въ разныя стороны.

— Что за вздоръ! поймай теб

ѣ

говорятъ!

Юхванка долго улыбался, переминался и только тогда, когда Николинька сказалъ: «Ну!» бросился подъ нав

ѣ

съ, принесъ оброть и сталъ гоняться за меренкомъ, пугая его и подходя сзади, а не спереди.

Николиньк

ѣ

надо

ѣ

ло смотр

ѣ

ть на это.

— Дай сюда оброть, — сказалъ онъ.

— Помилуйте, Ваше Сіятельство... не извольте...

— Дай сюда.

Юхванка подалъ. Николинька прямо подошелъ къ меренку съ головы и вдругъ ухватилъ его за уши и пригнулъ къ земл

ѣ

съ такой силой, что несчастный меренокъ, который былъ самая смирная мужицкая лошадка въ мір

ѣ

— зашатался и захрип

ѣ

лъ. Зам

ѣ

тивъ, что совершенно напрасно было употреблять такія усилія, Николиньк

ѣ

стало досадно, т

ѣ

мъ бол

ѣ

е, что Юхванка не переставалъ улыбаться; онъ покрасн

ѣ

лъ, выпустилъ уши б

ѣ

дной лошади, которая никакъ не понимала, чего отъ нее хотятъ, и безъ помощи оброти, преспокойно открылъ ей ротъ и посмотр

ѣ

лъ зубы. Клыки были ц

ѣ

лы, чашки полныя; стало быть, лошадь молодая.

Юхванка въ это время нашелъ, что борона лежитъ не на м

ѣ

ст

ѣ

, онъ поднялъ и поставилъ ее стоючи, прислонивъ къ плетню.

— Поди сюда, — крикнулъ Николинька. — Что эта лошадь старая?

— Помилуйте, Ваше Сіятельство, в

ѣ

дь такой смоляной зубъ бываетъ, а ужъ я...

— Молчать! Ты лгунъ и негодяй, потому что честный мужикъ не станетъ лгать, ему не зач

ѣ

мъ. Ну на чемъ ты вы

ѣ

дешь пахать, когда продашь эту лошадь. Тебя нарочно посылаютъ на п

ѣ

шія работы, чтобы ты поправлялся лошадьми къ пахот

ѣ

, а ты посл

ѣ

днюю хочешь продать, в

ѣ

дь другимъ обидно за тебя земляную работу работать, а главное зач

ѣ

мъ ты лжешь?

Юхванка во время этой нотаціи опустилъ глаза внизъ, но и тамъ они ни на секунду не оставались спокойными.

— Мы, Ваше Сіятельство, — отв

ѣ

чалъ онъ, — не хуже другихъ на работу вы

ѣ

демъ.

— Да на чемъ ты вы

ѣ

дешь?

— Ужъ будьте покойны, Ваше Сіятельство, голышами не будемъ, — отв

ѣ

чалъ онъ, безъ всякой надобности нукая на мерена и отгоняя его. — Коли-бы не нужда, то сталъ-бы разв

ѣ

продавать.

— Зач

ѣ

мъ-же теб

ѣ

нужны деньги?

— Хл

ѣ

ба н

ѣ

ту-ти ничего, да и Болхи отдать долгъ надо.

— Какъ хл

ѣ

ба н

ѣ

ту? Отчего-же у другихъ, у семейныхъ еще

ѣ

сть, а у тебя у безсемейнаго н

ѣ

ту? — Куда-жъ онъ д

ѣ

вался?

—

Ѣ

ли, Ваше Сіятельство, а теперь ни крохи н

ѣ

тъ, лошадь я къ осени передъ Богомъ куплю.

— Лошадь продавать и думать не см

ѣ

й.

— Что-жъ, Ваше Сіятельство, коли такъ, то какая-же наша жизнь будетъ, и хл

ѣ

ба н

ѣ

ту, и продать ничего не см

ѣ

й, — отв

ѣ

чалъ онъ, кинувъ б

ѣ

глый, но дерзкій взглядъ на лицо Князя.

— Не сдобровать теб

ѣ

,

Ѳ

ео

ѳ

ан, ежели ты не исправишься, — сказалъ Николинька медленно, — потому что такихъ мужиковъ, какъ ты, держать нельзя.

— На то воля ваша, — отв

ѣ

чалъ онъ спокойно, — коли я вамъ не заслужилъ. А кажется за мной никакихъ качествъ не зам

ѣ

чено. Изв

ѣ

стно, ужъ коли я вашему Сіятельству не полюбился! только не знаю за что?

— А вотъ за что: за то, что у тебя дворъ раскрытъ,

ѣ

сть нечего, навозъ не запаханъ, плетни поломаны, а ты сидишь дома, да трубочку покуриваешь.

— Помилуйте, Ваше Сіятельство, я и не знаю, какія он

ѣ

трубки то бываютъ.

— Вотъ ты опять лжешь.

— Какъ я см

ѣ

ю лгать Ваше Сіятельство.

— Все это: трубки, самоваръ, сапоги, все это не б

ѣ

да, коли достатокъ есть, да и то нейдетъ, a б

ѣ

дному мужику, который посл

ѣ

днюю лошадь продаетъ — это не годится. Опять сколько разъ я теб

ѣ

говорилъ, чтобы ты въ городъ не см

ѣ

лъ отлучаться безъ спросу; а ты опять въ Четвергъ

ѣ

здилъ барана продавать и съ фабричными по кабакамъ шляться. В

ѣ

дь я про тебя все знаю, не хуже твоихъ сос

ѣ

дей. Теб

ѣ

старуха полный дворъ отдала и скотины, и лошадей, всего было довольно, а ты его раззорилъ, такъ что теб

ѣ

3-хъ душъ кормить неч

ѣ

мъ, да еще и ее почитать не хочешь. И баба твоя тоже, ч

ѣ

мъ бы работать, когда у васъ хл

ѣ

ба н

ѣ

тъ, только знаетъ, что въ платки, да въ коты наряжается. Ты мужъ, ты за ней смотр

ѣ

ть долженъ. Ежели ты мужикомъ хорошимъ хочешь быть, такъ ты свою фабричную жизнь, и трубочки, и самоварчики оставь, да занимайся землей и хозяйствомъ, а не т

ѣ

мъ, чтобы съ объ

ѣ

здчиками казенный л

ѣ

съ воровать, да по кабакамъ зипуны закладывать. Коли теб

ѣ

въ чемъ нужда, то приди ко мн

ѣ

, попроси прямо, что нужно и зач

ѣ

мъ а не лги, тогда я теб

ѣ

не откажу ни въ чемъ, что только могу сд

ѣ

лать.

— Помилуйте, Ваше Сіятельство, мы кажется можемъ понимать, — отв

ѣ

чалъ онъ, улыбаясь, какъ будто вполн

ѣ

понималъ всю прелесть шутки Князя.

Николинька понялъ, какъ мало д

ѣ

йствительны могутъ быть его ув

ѣ

щанія и угрозы противъ порока, воспитаннаго нев

ѣ

жествомъ и поддерживаемаго нищетой, съ тяжелымъ чувствомъ унынія вышелъ на улицу. На порог

ѣ

сид

ѣ

ла старуха и плакала.

— Вотъ вамъ на хл

ѣ

бъ, — прокричалъ Николинька на ухо, кладя въ руку депозитку въ 3 р., только сама покупай, а не давай Юхванк

ѣ

, а то онъ пропьетъ.

Старуха собралась благодарить, голова ее закачалась быстр

ѣ

е, но Николинька уже прошелъ дальше.

«Давыдка Козелъ просилъ хл

ѣ

ба и кольевъ», значилось въ книжечк

ѣ

посл

ѣ

Юхванки. —