Юхванкина изба была тщательно покрыта соломой съ барскаго гумна и срублена изъ св

ѣ

жаго св

ѣ

тло-с

ѣ

раго осиноваго л

ѣ

са, тоже изъ барскаго заказа, съ двумя выкрашенными красными ставнями у оконъ и крылечкомъ, съ нав

ѣ

сомъ, съ зат

ѣ

йливыми перильцами, выр

ѣ

занными изъ досокъ. С

ѣ

нцы и холодная изба были тоже исправны; но общій видъ довольства и достатка, который им

ѣ

ла эта связь, нарушался н

ѣ

сколько пригороженной къ воротищамъ кисти съ недоплетенымъ заборомъ и раскрытымъ нав

ѣ

сомъ, который видн

ѣ

лся изъ за нея. Въ то самое время, какъ Николинька подходилъ съ одной стороны къ крыльцу, — съ другой подходили дв

ѣ

женщины крестьянки, несшія ушатъ. Одна изъ нихъ была жена, другая — мать Юхванки. Первая была плотная, румяная баба, съ необыкновенно просторно развитой грудью, въ красномъ кумачевомъ платк

ѣ

, въ чистой рубах

ѣ

съ бусами на ше

ѣ

, шитой на ше

ѣ

и рукавахъ занав

ѣ

ск

ѣ

, яркой панев

ѣ

и тяжелыхъ черныхъ смазанныхъ котахъ, над

ѣ

тыхъ на толсто намотанныя онучи. Конецъ водоноса не покачивался и плотно лежалъ на ея широкомъ и твердомъ плеч

ѣ

. Легкое напряженіе, зам

ѣ

тное въ покрасн

ѣ

вшемъ и обильно вспот

ѣ

вшемъ ея лиц

ѣ

, изгиб

ѣ

спины и м

ѣ

рномъ движеніи рукъ и ногъ еще бол

ѣ

е выказывали ея силу и здоровье. Другой-же конецъ водоноса им

ѣ

лъ далеко не такую сильную и высокую опору. — Юхванкина мать была одна изъ т

ѣ

хъ старухъ, л

ѣ

та которыхъ невозможно опред

ѣ

лить, потому что он

ѣ

, кажется, дошли уже до посл

ѣ

дняго пред

ѣ

ла разрушенія въ живомъ челов

ѣ

к

ѣ

. — Корявый остовъ ея, на которомъ над

ѣ

та была черная изорванная рубаха и безцв

ѣ

тная панева, былъ буквально согнутъ дугою, такъ что водоносъ лежалъ скор

ѣ

е на спин

ѣ

, ч

ѣ

мъ на плеч

ѣ

ея. Об

ѣ

руки ея съ искривленными пальцами, которыми она держалась за водоносъ, были какого-то темно-бураго цв

ѣ

та и, казалось, не могли уже разгибаться; понурая, м

ѣ

рно качавшаяся голова, обвязанная какимъ-то тряпьемъ, носила на себ

ѣ

самые тяжелые сл

ѣ

ды глубокой старости и нищеты. Изъ подъ узкаго лба, съ об

ѣ

ихъ сторонъ котораго выбивались остатки желто-с

ѣ

дыхъ волосъ, изрытаго по вс

ѣ

мъ направленіямъ глубокими морщинами, тускло смотр

ѣ

ли въ землю красные глаза, лишенные р

ѣ

сницъ, длинный носъ казался еще больше и безобразн

ѣ

е отъ страшно втянутыхъ щекъ и впалыхъ безцв

ѣ

тныхъ губъ. Одинъ огромный желтый зубъ выказывался изъ подъ верхней губы и сходился почти съ вострымъ подбородкомъ; подъ скулами и на горл

ѣ

вис

ѣ

ли какіе то м

ѣ

шки, шевелившіеся при каждомъ движеніи; дыханіе ея было громко и тяжело, но босыя, искривленныя ноги — хотя волочась, но м

ѣ

рно двигались одна за другою. —

Юхванка былъ не родной ея сынъ, а пасынокъ. 5 л

ѣ

тъ онъ остался сироткой съ братомъ своимъ Алешой дурачкомъ. Вдов

ѣ

оставили мужнину землю, и она одна своими трудами кормила сиротъ. Управляющій взялъ Юхванку къ себ

ѣ

, научилъ граммот

ѣ

, а потомъ отдалъ на миткалевую фабрику. Вдова осталась одна съ Алешой и, не переставая трудиться, довела хозяйство почти до цв

ѣ

тущаго положенія. Когда Юхванка уже сталъ на возраст

ѣ

, вдова взяла его, женила и передала ему землю и все свое имущество. «Прим

ѣ

рная мачиха», сказали бы в нашемъ быту, а у крестьянъ иначе и не бываетъ. Этаго еще мало: когда Юхванка сталъ въ дом

ѣ

хозяинъ, мачиха поняла, что она ему въ тягость — не трудно было ей о томъ догадаться, потому что, что на сердц

ѣ

, то и на язык

ѣ

у простаго челов

ѣ

ка. Юхванка можетъ быть не разъ намекалъ ей объ этомъ. — Чтобы не

ѣ

сть даромъ хл

ѣ

бъ, мачиха не переставала трудиться по сил

ѣ

, по мочи. «Сноха женщина молодая — надо ее пожал

ѣ

ть», говорила она себ

ѣ

и старалась исполнять всю трудную работу въ дом

ѣ

. Но сноха не жал

ѣ

ла ее: часто посылала туда, сюда и даже выговаривала ей. — Старуха не думая о томъ, что все, что было въ двор

ѣ

: скотина, лошади, снасть — все было пріобр

ѣ

тено ею, безропотно повиновалась и работала изъ посл

ѣ

днихъ силъ — «какое прим

ѣ

рное самоотверженіе», сказали бы въ нашемъ св

ѣ

т

ѣ

, а у крестьянъ иначе и не бываетъ. У нихъ челов

ѣ

къ ц

ѣ

нится по польз

ѣ

, которую онъ приноситъ, и старый челов

ѣ

къ, зная, что онъ уже не зарабатываетъ своего пропитанія, старается т

ѣ

мъ больше, ч

ѣ

мъ меньше у него остается силъ, чтобы хоть ч

ѣ

мъ нибудь заплатить за хл

ѣ

бъ, который онъ

ѣ

стъ. Зато безд

ѣ

йствіе, желчность, бол

ѣ

зни, скупость и эгоизмъ старости неизв

ѣ

стны имъ такъ же, какъ и низкій страхъ медленно приближающей[ся] смерти — порожденія роскоши и праздности. Тяжелая трудовая дорога ихъ ровна и спокойна, а cмерть есть только желанный конецъ ея, въ которомъ в

ѣ

ра об

ѣ

щаетъ блаженство и успокоеніе. Да, трудъ — великій двигатель челов

ѣ

ческой природы; онъ единственный источникъ земнаго счастія и доброд

ѣ

тели.

Почти столкнувшись съ Княземъ, молодая баба бойко составила ушатъ, потупилась, поклонилась, потомъ блестящими глазами изъ подлобья взглянула на Князя и, стараясь рукавомъ вышитой рубахи скрыть легкую улыбку, быстро, постукивая котами, взошла на сходцы и скрылась въ с

ѣ

няхъ, какъ будто находя неприличнымъ оставаться съ Княземъ на улиц

ѣ

. Скромному герою моему очень не понравились и движенія эти и нарядъ молодой бабы, онъ строго посмотр

ѣ

лъ ей всл

ѣ

дъ, нахмурился и обратился къ старух

ѣ

, которая согнувъ еще бол

ѣ

е свой и такъ л

ѣ

тами черезъ чуръ согнутый станъ, поклонилась и хот

ѣ

ла сказать что-то, но, приложивъ руки ко рту, такъ закашлялась, что Николинька, не дождавшись ее, взошелъ въ избу. —

Юхванка, увидавъ Князя, бросился къ печи, какъ будто хот

ѣ

лъ спрятаться отъ него, посп

ѣ

шно сунулъ въ печурку какую-то вещь и съ улыбочкой провинившагося школьника остановился посередин

ѣ

избы. Юхванка былъ русый, курчавый парень л

ѣ

тъ 30, худощавый, стройный, съ молодой остренькой бородкой и довольно красивый, ежели бы не б

ѣ

гающіе каріе глазки, непріятно выглядывавшіе изъ подъ запухлыхъ векъ и недостатокъ 2-хъ переднихъ зубовъ весьма зам

ѣ

тный, потому что губы были коротки и безпрестанно складывались въ улыбку. На немъ была праздничная, чистая рубаха, полосатые набойчатые портки и тяжелые сапоги съ сморщенными голенищами. Внутренній видъ избы былъ также б

ѣ

денъ, но не такъ мраченъ, какъ той, въ которую мы заглядывали. Дв

ѣ

вещи зд

ѣ

сь останавливали вниманіе и какъ-то непріятно поражали зр

ѣ

ніе: небольшой, погнутый самоваръ, стоящій на полк

ѣ

, и портретъ какого то архимандрита съ кривымъ носомъ и шестью пальцами въ черной рамк

ѣ

подъ остаткомъ стекла, около образовъ, изъ которыхъ одинъ былъ въ оклад

ѣ

.

Князь недружелюбно посмотр

ѣ

лъ и на самоваръ, и на архимандрита, и въ печурку, въ которой изъ-подъ какой то ветошки торчалъ конецъ трубки въ м

ѣ

дной оправ

ѣ

.

— Здраствуй, Епи

ѳ

анъ, — сказалъ онъ, глядя ему въ глаза. Епи

ѳ

анъ поклонился, пробормоталъ: «Здравія желаемъ, Ваше Сіятельство», особенно н

ѣ

жно выговаривая посл

ѣ

днее слово, и глаза его мгновенно об

ѣ

гали всю фигуру Николиньки, избу, полъ и потолокъ, не останавливаясь ни на чемъ; потомъ онъ торопливо подошелъ къ полатямъ, стащилъ оттуда зипунъ и сталъ над

ѣ

вать его.

— Зачемъ ты од

ѣ

ваешься? — сказалъ Князь, сядясь на лавку и сл

ѣ

дя за нимъ глазами.

— Какже, помилуйте, Ваше Сіятельство, разв

ѣ

можно? Мы кажется можемъ понимать...

— Поди-ка сюда, — сказалъ Николинька, — зам

ѣ

чая, что онъ ни на минуту не остается на м

ѣ

ст

ѣ

и указывая на середину избы, — я зашелъ къ теб

ѣ

узнать, зач

ѣ

мъ теб

ѣ

нужно продать лошадь, и много-ли у тебя лошадей, и какую ты лошадь хочешь продать?