— Такъ для чего-же ты просилъ у меня 5 сошекъ? — спросилъ Николинька съ изумленіемъ.

— Какже быть-то? старыя сохи подгнили, сарай обвалился, надо-же какъ нибудь извернуться...

— Да в

ѣ

дь ужъ сарай обвалился, такъ подпереть его нельзя, а ты самъ говоришь, что коли его тронуть, то и стропилы вс

ѣ

новыя надо. Такъ 5 сохъ теб

ѣ

не помогутъ.

— Какого рожна подпереть, когда онъ на земли лежитъ.

— Теб

ѣ

стало быть, нужно бревенъ, а не сошекъ, такъ и говорить надо было, — сказалъ Николинька строго.

— Вистимо нужно, да взять то гд

ѣ

ихъ возьмешь. Не все-же на барскій дворъ ходить! Коли нашему брату повадку дать, то за всякимъ добромъ на барскій дворъ кланяться, какіе мы крестьяне будемъ? А коли милость ваша на то будетъ насчетъ 2 дубовыхъ макушекъ, что на гумн

ѣ

лежатъ, говорилъ онъ, робко кланяясь и переминаясь, такъ тоже я, которыя подм

ѣ

ню, которыя поур

ѣ

жу изъ стараго какъ-нибудь соорудаю. Дворъ-то зиму еще и простоитъ.

— Да и в

ѣ

дь ты самъ говоришь, что все пропащее: нынче этотъ уголъ обвалился, завтра тотъ и весь завалится. Какъ думаешь, можетъ простоять твой дворъ безъ починки года два, или завалится?

Чурисъ задумался и устремилъ внимательные взоры на крышу двора.

— Оно, може, и завалится, — сказалъ онъ вдругъ.

— Ну вотъ видишь ли! ч

ѣ

мъ теб

ѣ

за каждой плахой на барскій дворъ ходить (ты самъ говоришь, что это негодится), лучше сд

ѣ

лать твой дворъ заново. Я теб

ѣ

помогу, потому что ты мужикъ старательный. Я теб

ѣ

л

ѣ

са дамъ, а ты осенью все это заново и сд

ѣ

лай; вотъ и будетъ славно.

— Много довольны вашей милостью, — отв

ѣ

чалъ, почесываясь Чурисъ. (Онъ не в

ѣ

рилъ исполненію об

ѣ

щанія Князя.)

— Мн

ѣ

хоть бревенъ 8 арш., да сошекъ, такъ я совс

ѣ

мъ справлюсь, а который негодный л

ѣ

съ въ избу на подпорки, да на накатникъ пойдетъ.

— A разв

ѣ

у тебя изба плоха?

— Того и ждемъ съ бабой, что вотъ вотъ раздавитъ кого-нибудь. Намедни и то накатина съ потолка бабу убила.

— Какъ убила?

— Да такъ убила, Ваше Сіятельство, по спин

ѣ

какъ полыхнетъ, и такъ она до ночи, сердешная, за мертво лежала.

— Что-жъ прошло?

— Прошло-то прошло, да Богъ ее знаетъ, все хвораетъ.

— Ч

ѣ

мъ ты больна? — спросилъ Князь у охавшей бабы, показавшейся въ дверяхъ.

— Все вотъ тутъ не пущаетъ меня, да и шабашъ, — отв

ѣ

чала баба, указывая на свою тощую грудь.

— Отчего-же ты больна, а не приходила сказаться въ больницу? можетъ быть теб

ѣ

и помогли.

— Пов

ѣ

щали, кормилецъ, да недосугъ все. И на барщину, и дома, и ребятишки, все одна. Д

ѣ

ло наше одинокое, — отв

ѣ

чала старушонка, жалостно потряхивая головой.

<Учрежденное Княземъ съ такой любовью и надеждою на несомн

ѣ

нную пользу деревенское заведеніе для подаянія простыхъ медицинскихъ средствъ больнымъ крестьянамъ не могло принести пользы въ этомъ случа

ѣ

, котораго онъ не только не предполагалъ, но и даже понять не могъ хорошенько. Это озадачило его, онъ посп

ѣ

шилъ перем

ѣ

нить разговоръ>.

Глава 7. Его изба

.[94]

<Посмотримъ твою избу, сказалъ онъ, всходя въ нее. — На л

ѣ

во[95] отъ низкой двери въ углу передъ лавкою на земляномъ неровномъ полу стоялъ кривой столъ; съ той же стороны были примостки около печи, надъ столомъ въ углу стояла деревянная черная, черная икона съ м

ѣ

днымъ в

ѣ

нчикомъ, н

ѣ

сколько суздальскихъ картинокъ, истыканныхъ тараканами и покрытыхъ странными славянскими словами, были наклеены возл

ѣ

. Но эти безграмотныя картинки и тараканы не пом

ѣ

шали часто возноситься изъ этаго мрачнаго угла чистымъ услышаннымъ молитвамъ.>[96]

<За столомъ была широкая лавка, покрытая рогожей и овчинами, около нея и подъ ней стояли св

ѣ

тецъ, кадушки, ушатъ, ведра, ухватъ. Противуположную сторону занимали почерн

ѣ

вшая большая смрадная печь и полати.>

Неровныя темно с

ѣ

рыя ст

ѣ

ны были ув

ѣ

шаны разнымъ тряпьемъ и хламомъ и покрыты тараканами. Изба была такъ мала, что въ ней буквально трудно было поворотиться, и такъ крива, что ни одинъ уголъ не былъ прямъ. Въ середин

ѣ

потолка была большая щель и несмотря, что въ двухъ м

ѣ

стахъ были подпорки, потолокъ, казалось, не на шутку угрожалъ разрушеніемъ.

— Да, изба очень плоха, — сказалъ Князь, всматриваясь въ лицо Чурису, который потупившись, казалось, не хот

ѣ

лъ начинать говорить объ этомъ.

— Задавитъ насъ и ребятишекъ, задавитъ, — начала приговаривать баба, прислонившись къ ст

ѣ

н

ѣ

подъ полатями и, казалось, собираясь плакать.

— Ты не говори, — строго сказалъ ей Чурисъ и продолжалъ, обращаясь къ Князю и пожимая плечами, — и ума не приложу, что д

ѣ

лать, Ваше Сіятельство, и подпорки и подкладки клалъ; ничего нельзя исд

ѣ

лать. Какъ тутъ зиму зимовать? Коли еще подпорки поставить да новый накатникъ настлать, да переметъ перем

ѣ

нить, да покрыть хорошенько, такъ, може, какъ-нибудь и пробьемся зиму-то, только избу те всю подпорками загородишь, а прожить можно, а тронь, и такъ щепки живой не будетъ.

Николиньк

ѣ

было ужасно досадно, что Чурисъ не обратился прежде къ нему, тогда какъ онъ никогда не отказывалъ мужику и только того и добивался, чтобы вс

ѣ

прямо приходили къ нему за своими нуждами, — а довелъ себя до такого положенія; онъ очень золъ былъ за это на Чуриса, разсердился даже, пожалъ плечами и покрасн

ѣ

лъ, но видъ нищеты и спокойная беззаботность, окружающая его, нетолько смягчили его гн

ѣ

въ, но даже превратилъ его въ какое-то грустное, но доброе чувство.

— Ну, какже ты, Иванъ, прежде не сказалъ мн

ѣ

этого? — сказалъ онъ тономъ н

ѣ

жнаго упрека, садясь на лавку.

— Не посм

ѣ

лъ, Ваше Сіятельство, — отв

ѣ

чалъ Чурисъ, но онъ говорилъ это такъ см

ѣ

ло и развязно, что трудно было в

ѣ

рить ему.

— Наше д

ѣ

ло мужицкое, какъ мы см

ѣ

емъ, да мы... —начала было всхлипывая баба.

— Не гуторь, — лаконически сказалъ Чурисъ, полуоборачиваясь къ жен

ѣ

.

— Въ этой изб

ѣ

теб

ѣ

жить нельзя, это вздоръ, — сказалъ Николинька, подумавъ н

ѣ

сколько, — а вотъ что мы сд

ѣ

лаемъ: вид

ѣ

лъ ты каменныя герардовскія — эти съ пустыми ст

ѣ

нами — избы, что я построилъ на Старой Деревн

ѣ

?

— Какъ не видать-съ, — отв

ѣ

чалъ Чурисъ насм

ѣ

шливо улыбаясь, — мы не мало диву дались, какъ ихъ клали — такія мудреныя. Еще ребята см

ѣ

ялись, что не магазеи-ли будутъ отъ крысъ въ ст

ѣ

ны засыпать. Избы важныя — острогъ словно.

— Да, избы славныя, и прочныя, и просторныя, и сухія, и теплыя, и дв

ѣ

семьи въ каждой могутъ жить, и отъ пожара не такъ опасно.

— Не спорю, Ваше Сіятельство.

— Ну такъ вотъ, одна изба чистая сухая десятиаршинная съ с

ѣ

нями и пустою клетью совс

ѣ

мъ ужъ готова, я теб

ѣ

ее и отдамъ, ты свою сломаешь, она на амбаръ пойдетъ, дворъ тоже перенесешь, вода тамъ славная, огороды я выр

ѣ

жу теб

ѣ

изъ новины. — Земли твои во вс

ѣ

хъ трехъ поляхъ тоже тамъ подъ бокомъ выр

ѣ

жу. Что-жъ, разв

ѣ

это теб

ѣ

не нравится? — сказалъ Князь, зам

ѣ

тивъ, что какъ только онъ заговорилъ о перес

ѣ

леніи, Чурисъ съ тупымъ выраженіемъ лица, опустивъ глаза въ землю, не двигался съ м

ѣ

ста.

— Вотъ, Ваше Сіятельство, — отв

ѣ

чалъ онъ, не поднимая глазъ. Старушонка выдвинулась впередъ, какъ будто зад

ѣ

тая за живое и желая сказать свое мн

ѣ

ніе.

— Вотъ, Ваше Сіятельство, — сказалъ Чурисъ, а на Старой Деревн

ѣ

намъ жить не приходится.

— Отчего?