— Н

ѣ

тъ, Ваше Сіятельство, котъ насъ туды перес

ѣ

лить, мы вамъ на в

ѣ

къ мужиками не будемъ. Тамъ какое житье? Да тамъ и жить-то нельзя.

— Да отчего?

— Раззор

ѣ

нія, Ваше Сіятельство.

— Отчего?

— Какже тамъ жить? м

ѣ

сто не жилое, вода неизв

ѣ

стная, выгона н

ѣ

ту-ти, коноплянники у насъ зд

ѣ

сь искони навозныя, добрыя, а тамъ что? Да и что тамъ? голь! ни плетней, ни авиновъ, ни сараевъ, ни ничего н

ѣ

ту-ти. — Раззоримся мы, Ваше Сіятельство, коли насъ туда погоните. М

ѣ

сто новое, неизв

ѣ

стное, — повторялъ онъ, задумчиво покачивая головой.

Николинька, нелюбившій сл

ѣ

пого повиновенія отъ своихъ крестьянъ, — но худо-ли, хорошо, — считавшій необходимымъ объяснять имъ причины своихъ распоряженій, — особенно, касающихся ихъ собственно, вступилъ съ Чурисомъ въ длинное объясненіе выгодъ перес

ѣ

ленія въ вновь устроенный имъ хуторъ. Николинька говорилъ д

ѣ

льно, но Чурисъ д

ѣ

лалъ иногда такія неожиданныя возраженія, что Князь приходилъ въ недоум

ѣ

ніе. Такъ Чурисъ не предполагалъ возможности примежевать переселенному мужику земли около хутора, предвидя нескончаемыя распри по этому случаю между влад

ѣ

льцами земель, онъ находилъ еще, что отр

ѣ

зывать около хутора особый выгонъ будетъ невыгодно и неудобно. Онъ сказалъ еще съ прикрытою добродушною простотою [?] насм

ѣ

шливостью, что по его мн

ѣ

нію хорошо бы пос

ѣ

лить на хутор

ѣ

стариковъ дворовыхъ и Алешу дурачка, чтобъ они бы тамъ хл

ѣ

бъ караулили. «Вотъ бы важно-то было». Но главный аргументъ и который онъ повторялъ чаще другихъ, былъ тотъ, что «м

ѣ

сто нежилое, необнакновенное».

— Да что-жъ, что м

ѣ

сто нежилое, отв

ѣ

чалъ терп

ѣ

ливо Николинька, в

ѣ

дь и зд

ѣ

сь когда-то м

ѣ

сто было нежилое, а вотъ живутъ, и тамъ вотъ ты только первый пос

ѣ

лишься съ легкой руки.

— И, батюшка, Ваше Сіятельство, какъ можно сличить, съ живостью отв

ѣ

чалъ Чурисъ, какъ будто испугавшись, чтобы Князь не принялъ окончательнаго р

ѣ

шенія, это м

ѣ

сто съ тамошнимъ: зд

ѣ

сь на міру м

ѣ

сто, м

ѣ

сто веселое, обычное и дорога, и прудъ теб

ѣ

б

ѣ

лье что ли баб

ѣ

стирать — скотину ли поить и все наше заведенье мужицкое, тутъ и гумно, и огородишки, и ветлы вотъ, что мои родители садили зд

ѣ

сь, и д

ѣ

дъ мой, и батька зд

ѣ

сь Богу душу отдали, и мн

ѣ

только бы в

ѣ

къ тутъ свой кончить, Ваше Сіятельство, больше ничего не прошу. Будетъ милость ваша избу поправить, много довольны вашей милостью, a н

ѣ

тъ, такъ и въ старенькой свой в

ѣ

къ какъ-нибудь доживемъ. Заставьте в

ѣ

къ Богу молить, — продолжалъ онъ съ чувствомъ и низко кланяясь, не сгоняйте меня съ гн

ѣ

зда нашего. Тутъ гн

ѣ

здо наше, Ваше Сіятельство.

Въ это время старушонка выскочила впередъ и въ слезахъ упала въ ноги совершенно сконфуженному Николиньк

ѣ

. — Не погуби, кормилецъ, ты нашъ отецъ, ты наша мать, куда намъ селиться, мы люди старые одинокіе, какъ Богъ, такъ и ты...

Николинька пришелъ въ сильн

ѣ

йшее волненіе: онъ вскочилъ съ лавки, морщился, красн

ѣ

лъ, не зналъ, куда д

ѣ

ваться, и никакъ не могъ уговорить бабу перестать.

— Что ты! встань, пожалуйста. Коли не хотите, такъ не надо, я принуждать не стану, — говорилъ, разчувствовавшись Николинька, и безъ всякой причины махая руками.

Невыразимо грустное чувство овлад

ѣ

ло имъ, когда онъ с

ѣ

лъ опять на лавку, и въ изб

ѣ

водворилось молчаніе, прерываемое только хныканьемъ бабы, удалившейся подъ полати и утиравшей слезы рукавомъ рубахи; онъ понялъ, что значитъ для этихъ людей разваливающаяся избенка, обваленный колодезь съ лужей, гніющія ветлы передъ кривымъ оконцемъ, клевушки и сарайчикъ. Онъ понялъ, что какое бы ни было ихъ гн

ѣ

здо, они не могутъ не любить его. Пускай вся жизнь ихъ прошла въ немъ въ тяжеломъ труд

ѣ

, гор

ѣ

и лишеніяхъ; но все-таки это было ихъ гн

ѣ

здо, въ немъ выражалась вся 50-л

ѣ

тняя трудная ихъ деятельность.

— Какже ты, Иванъ, не сказалъ при мір

ѣ

прошлое Воскресенье, что теб

ѣ

нужна изба, я теперь не знаю, какъ помочь теб

ѣ

. Я говорилъ вамъ вс

ѣ

мъ тогда, что я посвятилъ свою жизнь для васъ, что я готовъ самъ лишить себя всего, лишь бы вы были довольны и счастливы. — Слова эти ясно доказывали неопытную молодость Николиньки. Онъ не зналъ, что об

ѣ

щанія такого рода не прибавляютъ никакой ц

ѣ

ны ихъ исполненію, что, напротивъ, благод

ѣ

янія безъ приготовленій гораздо силън

ѣ

е д

ѣ

йствуютъ на душу т

ѣ

хъ, которые ихъ получаютъ; не зналъ, что слова эти запомнются и въ случа

ѣ

неисполненія ихъ, вселятъ недов

ѣ

ріе въ его мужикахъ и въ немъ самомъ удвоятъ тяжелое чувство поздняго раскаянія. Онъ не зналъ и того, что такого рода изліянія не способны возбуждать дов

ѣ

рія ни въ комъ и въ особенности въ русскомъ челов

ѣ

к

ѣ

, любящемъ не слова, a д

ѣ

ло и не охотник

ѣ

до выраженія чувствъ, хотя глубоко воспріимчивомъ. — Но простодушный Николинька не могъ не излить благородное чувство, преполнявшее его душу.

Чурисъ погнулъ голову на сторону и медленно моргая, съ принужденнымъ вниманіемъ, слушалъ Николиньку, какъ челов

ѣ

ка, котораго нельзя не слушать, хотя онъ и говоритъ вещи, совершенно до насъ не касающіяся и нисколько неинтересныя.

— Но в

ѣ

дь я не могу вс

ѣ

мъ давать все, что отъ меня требуютъ. Ежели-бы я не отказывалъ вс

ѣ

мъ, кто у меня проситъ л

ѣ

са, скоро у меня ничего не осталось, и я не могъ бы дать тому, кто истинно нуждается. Зат

ѣ

мъ-то я и отд

ѣ

лилъ заказъ и опред

ѣ

лилъ его для исправленія крестьянскаго строенія. Л

ѣ

съ этотъ теперь ужъ не мой, а вашъ — крестьянскій, и ужъ я имъ не могу распоряжаться, а распоряжается міръ, какъ знаетъ. Ты приходи нынче на сходку, я міру поговорю о твоей просьб

ѣ

, коли онъ присудитъ теб

ѣ

избу дать, такъ и хорошо, а у меня ужъ теперь л

ѣ

су н

ѣ

тъ. Я отъ всей души желаю помочь, но д

ѣ

ло уже не мое, a мірское.

— Много довольны вашей милостью, — отв

ѣ

чалъ смущенный Чурисъ, — коли на дворъ л

ѣ

ску ублаготворите, такъ мы и такъ поправимся.

— Н

ѣ

тъ, ты приходи.

— Слушаю.

Николиньк

ѣ

видно хот

ѣ

лось еще спросить что-то, онъ не вставалъ и посл

ѣ

довольно непріятнаго для него молчанія, онъ робко спросилъ, заглядывая въ пустую нетопленную печь: — Что вы ужъ об

ѣ

дали?

Подъ усами Чуриса обозначилась н

ѣ

сколько насм

ѣ

шливая и вм

ѣ

ст

ѣ

грустная улыбка, онъ не отв

ѣ

чалъ.

— Какой об

ѣ

дъ, кормилецъ? — тяжело вздыхая, проговорила баба: — хл

ѣ

бушка посн

ѣ

дали, вотъ и об

ѣ

дъ нашъ. За сныткой нынче ходить неколи было, такъ и щецъ сварить не изъ чего, что кваску было тамъ — ребятамъ дала.

— Нынче постъ голодный, Ваше Сіятельство, — вм

ѣ

шался Чурисъ, — хл

ѣ

бъ, да лукъ, вотъ и пища наша мужицкая. Еще слава-ти Господи, хл

ѣ

бушка-то у меня, по милости Вашей, по сю пору хватило, а то сплошь и хл

ѣ

ба-то н

ѣ

ту, а луку нын

ѣ

в

ѣ

зд

ѣ

недородъ, у Михаила Брюхина за пучокъ по грошу берутъ, а покупать нашему брату не откуда. Съ пасхи, почитай, что и въ Церкву не ходилъ: — св

ѣ

чку Микол

ѣ

не на что купить.

Николинька зналъ въ какой б

ѣ

дности живутъ крестьяне, но мысль эта была такъ невыносимо тяжела для него, что онъ противъ воли забывалъ истину и всякій разъ, когда ему напоминали ее, у него на сердц

ѣ

становилось еще грустн

ѣ

е и тяжеле.

— Отчего вы такъ б

ѣ

дны? — сказалъ онъ, думая вслухъ.

— Да какъ-же намъ и быть, батюшка, какъ не б

ѣ

днымъ? Земля наша какая? вы сами изволите знать, глина, бугры, да и то, видно, прогн

ѣ

вали мы Бога, вотъ ужъ съ холеры, почитай, хл

ѣ

ба не родитъ. Луговъ и угодьевъ опять меньше стало, которыя позаказали, которыя попридрали. Д

ѣ

ло мое одинокое, старое..., гд

ѣ

и радъ-бы похлопоталъ — силъ моихъ н

ѣ

ту. Старуха моя больная, что ни годъ, то д

ѣ

вчонокъ рожаетъ. В

ѣ

дь вс

ѣ

хъ кормить надо. Вотъ одинъ маюсь, а 7 душъ дома. — Гр

ѣ

шенъ Господу Богу, часто думаю себ

ѣ

: хоть-бы прибралъ ихъ Богъ поскор

ѣ

е, и мн

ѣ

бы легче было, да имъ то, сердечнымъ, лучше, ч

ѣ

мъ зд

ѣ

сь горе мыкать. — Вотъ моя подмога, вся тутъ, продолжалъ онъ, указывая на б

ѣ

логоловаго, шаршаваго мальчика л

ѣ

тъ семи, который съ огромнымъ животомъ въ это время робко подошелъ къ нему и, уставивъ изъ подлобья удивленные глаза на Николиньку, сморщился и изо вс

ѣ

хъ силъ ковырялъ у себя въ носу. — Вотъ и подсобка, — продолжалъ звучнымъ голосомъ Чурисъ, проводя своей шаршавой рукой по лицу ребенка, — когда его дождешься; a мн

ѣ

ужъ работу не въ мочь. Старость-бы еще ничего, да грыжа меня одол

ѣ

ла. Въ ненастье хоть крикомъ кричи; a в

ѣ

дь ужъ мн

ѣ

давно въ старики пора, вонъ Данилкинъ [?] Ермишка — вс

ѣ

моложе меня, а ужъ давно земли сложили. Ну мн

ѣ

сложить не на кого, вотъ б

ѣ

да моя, а кормиться надо, вотъ и бьюсь, Ваше Сіятельство.