Глава

[6].

Размышленія Князя

.[92]

Юный князь скорыми шагами шелъ къ дому. Прихожане съ любопытствомъ поглядывали на него, зам

ѣ

чая отрывистые жесты, которые онъ д

ѣ

лалъ, разсуждая самъ [съ] собой. Онъ былъ сильно возмущенъ. «Н

ѣ

тъ! — думалъ Николинька, — безстыдная ложь, отпирательство отъ своихъ словъ, вотъ что возмущаетъ меня. Я не понимаю, даже не могу понять, какъ можетъ этотъ челов

ѣ

къ посл

ѣ

всего, что онъ мн

ѣ

говорилъ, посл

ѣ

слёзъ, которыя казались искренними, такъ нагло отказываться отъ своихъ словъ и им

ѣ

ть духу смотр

ѣ

ть мн

ѣ

въ глаза! Н

ѣ

тъ, правду говорилъ Яковъ, онъ р

ѣ

шительно дурной челов

ѣ

къ, и его должно наказать. Я буду слабъ, ежели я этаго не сд

ѣ

лаю. — Но правъ ли я? Не виноватъ-ли я въ томъ, что онъ теперь отказывается? Зач

ѣ

мъ я требовалъ эти проклятыя деньги? Мн

ѣ

и тогда что-то говорило, что не годится въ такомъ д

ѣ

л

ѣ

вм

ѣ

шивать деньги! Такъ и вышло. Можетъ, онъ точно раскаявался, но я привелъ это хорошее чувство въ столкиовеніе съ деньгами, съ скупостью, и скупость взяла верхъ. Точно, 50 р. для Болхи значитъ много, и хотя не полное, но все-таки было вознагражденіе, а для него пожертвованіе 15 рублей было доказательствомъ его искренности. — Разум

ѣ

ется, ежели-бы я теперь пересталъ требовать деньги, онъ охотно-бы помирился и опять поц

ѣ

ловался-бы, — вспомнивъ эту, сд

ѣ

ланную имъ см

ѣ

шную сцену между Шкаликомъ и Игнаткой, Князь вздрогнулъ и покрасн

ѣ

лъ до ушей, — но что же бы это было за примиреніе? комедія. Довольно и разъ сд

ѣ

лать глупость. — Главное то, — продолжалъ Князь, нахмурившись и прибавляя шагу, — онъ меня одурачилъ. Я могу за это сердиться, могу желать отмстить ему, потомъ могу см

ѣ

яться надъ собой и своимъ сердцемъ, могу забывать и презирать его обиды. Все это будетъ очень любезно, — продолжалъ онъ иронически, — но какое я им

ѣ

ю право забывать не свои обиды, а зло, несчастіе, которое онъ причинилъ людямъ, которыхъ я обязанъ покровительствовать, обязанъ, потому что они не им

ѣ

ютъ средствъ сами защищаться. Ежели я оставлю д

ѣ

ло это такъ, то что-же обезпечитъ не только собственность, но личность, семейство, — самыя священныя права моихъ крестьянъ? Они не могутъ защищать ихъ, поэтому обязанность эта лежитъ на мн

ѣ

. Я самъ не могу защитить ихъ, поэтому я долженъ искать защиты у правительства. Да, я не съ Шкаликомъ буду тягаться, а я буду отстаивать самыя священныя права своихъ подданныхъ. Тутъ н

ѣ

тъ ни меня, ни Шкалика, а тутъ есть справедливость, которой я долженъ и буду служить. Николинька въ первый разъ начиналъ тяжбу. Это тревожило его. Хотя онъ и былъ юристомъ въ Университет

ѣ

, но им

ѣ

лъ самое смутное и непріязненное понятіе о присутственныхъ м

ѣ

стахъ. Поэтому, чтобы р

ѣ

шиться им

ѣ

ть съ ними д

ѣ

ло, онъ долженъ былъ вызвать въ окружающихъ должное для него понятіе о долг

ѣ

. —

Глава. Иванъ Чурисъ

.[93]

Подходя къ Хабаровк

ѣ

, Князь остановился, вынулъ изъ кармана записную книжку, которую всегда носилъ съ собой, и на одной изъ страницъ прочелъ н

ѣ

сколько крестьянскихъ съ отметками именъ.

«Иванъ Чурисъ — просилъ сошекъ», прочелъ онъ и, взойдя въ улицу, подошелъ къ воротамъ 2-ой избы съ права.

Жилище Ивана Чуриса составляли полусгнившій, подопр

ѣ

лый съ угловъ срубъ, похилившійся и вросшій въ землю такъ, что надъ самой навозной завалиной виднелось одно разбитое оконце — красное волоковое съ полуоторваннымъ ставнемъ и другое — волчье, заткнутое хлопкомъ; рубленные сени, съ грязнымъ порогомъ и низкой дверью, которые были ниже перваго сруба, и другой маленькой срубъ, еще древнее и еще ниже сеней; ворота и плетеная клеть. Все это было когда то покрыто подъ одну неровную крышу, теперь же только на застрехе густо нависла черная гніющая солома, на верху же м

ѣ

стами виденъ былъ р

ѣ

шетникъ и стропила. Передъ дворомъ былъ колодезъ съ развалившимся срубомъ, остаткомъ столба и колеса и съ грязной лужей, въ которой полоскались утки. Около колодца стояли дв

ѣ

старыя, старыя треснувшія и надломленныя ракиты, но все таки съ широкими бл

ѣ

дно-зелеными в

ѣ

твями. Подъ одной изъ этихъ ракитъ, свид

ѣ

тельствовавшихъ о томъ, что кто[то] и когда-то заботился о украшеніи этаго м

ѣ

ста, сид

ѣ

ла 8-л

ѣ

тняя б

ѣ

локурая д

ѣ

вчонка и заставляла ползать вокругъ себя другую 2-л

ѣ

тнюю д

ѣ

вчонку. Дворной щенокъ, вилявшій хвостомъ около нихъ, увидавъ Князя, опрометью бросился подъ ворота и залился оттуда испуганнымъ дребезжащимъ лаемъ.

— Дома-ли Иванъ? спросилъ Николинька.

Старшая д

ѣ

вочка остолбенела и начала все бол

ѣ

е открывать глаза, меньшая раскрыла ротъ и сбиралась плакать. — Небольшая старушонка, притаившись въ с

ѣ

няхъ, повязанная б

ѣ

лымъ платкомъ, изъ подъ котораго выбивались полус

ѣ

дые волосы, и въ изорванной клетчатой понев

ѣ

, низко подпоясанной старенькимъ, красноватымъ кушакомъ, выглядывала изъ за дверей.

Николинька подошелъ къ с

ѣ

нямъ. «Дома, кормилецъ», проговорила жалкимъ голосомъ старушонка, низко кланяясь и какъ будто очень испугавшись. Николинька, поздоровавшись, прошелъ мимо прижавшейся въ с

ѣ

няхъ и подперевшейся ладонью бабы на дворъ. На двор

ѣ

б

ѣ

дно лежалъ клочьями старый почерн

ѣ

вшій навозъ. На навоз

ѣ

валялся боровъ, сопр

ѣ

лая колода и вилы. Нав

ѣ

сы вокругъ двора, подъ которыми кое-гд

ѣ

безпорядочно лежали кадушки [?], сани, тел

ѣ

га, колесо, колоды, сохи, борона, сваленныя въ кучу негодныя колодки для ульевъ, были вовсе раскрыты, и одна сторона ихъ вовсе обрушилась, такъ что спереди переметы лежали уже не на углахъ, а на навоз

ѣ

. Иванъ Чурисъ топоромъ и обухомъ выламывалъ плетень, который придавила крыша. Иванъ Чурисъ былъ челов

ѣ

къ л

ѣ

тъ 50, ниже обыкновеннаго роста. Черты его загор

ѣ

лаго продолговатаго лица, окруженнаго темнорусою съ прос

ѣ

дью бородою и такими-же густыми, густыми волосами были красивы и сухи. Его темно голубые, полузакрытые глаза выражали умъ и беззаботность. Выраженіе его рта р

ѣ

зко обозначавшагося, когда онъ говорилъ, изъ подъ длинныхъ р

ѣ

дкихъ усовъ незам

ѣ

тно сливающихся съ бородою, было столько-же добродушное, сколько и насм

ѣ

шливое. По грубости кожи глубокихъ морщинъ и р

ѣ

зко обозначеннымъ жиламъ на ше

ѣ

, лиц

ѣ

и рукахъ, неестественной сутуловатости, особенно поразительной при маленькомъ рост

ѣ

, кривому дугообразному положенію ногъ и большему разстоянію большаго пальца его руки отъ кисти, видно было, что вся жизнь его прошла въ работ

ѣ

— даже въ слишкомъ трудной работ

ѣ

.

Вся одежда его состояла изъ б

ѣ

лыхъ полосатыхъ партокъ, съ синими заплатками на кол

ѣ

няхъ и такой же рубахи безъ ластовиковъ съ дырьями на спин

ѣ

, показывающими здоровое б

ѣ

лое т

ѣ

ло. Рубаха низко подпоясывалась тесемкой съ вис

ѣ

вшимъ на ней негоднымъ ключикомъ.

— Богъ помочь теб

ѣ

, Иванъ, — сказалъ Князь. Чурисенокъ (какъ называли его мужики), увидавъ Князя, сд

ѣ

лалъ энергическое усиліе, и плетень выпростался изъ подъ стропилъ; онъ воткнулъ топоръ въ колоду и, оправляя поясокъ, вышелъ изъ подъ нав

ѣ

са.

— Съ праздникомъ, Ваше Сіятельство, — сказалъ онъ, низко кланяясь и встряхивая головой.

— Спасибо, любезный... вотъ пришелъ твое хозяйство пров

ѣ

дать. Ты в

ѣ

дь сохъ просилъ у меня, такъ покажи ка на что он

ѣ

теб

ѣ

?

— Сошки?

— Да, сошки.

— Известно на что сохи, батюшка Ваше Сіятельство, все старо, все гнило, живаго бревна н

ѣ

ту-ти. Хоть мало-мальски подпер

ѣ

ть, сами изволите вид

ѣ

ть — вотъ анадысь уголъ завалился, да еще помиловалъ Богъ, что скотины въ ту пору не было, да и все то ели ели виситъ, — говорилъ Чурисъ, презрительно осматриваясь. — Теперь и стропила-ти и откосы, и переметы, только тронь, глядишь, дерева д

ѣ

льнаго не выдетъ. А л

ѣ

су гд

ѣ

нынче возьмешь?