Лиза подошла и, не глядя на меня, дернула за нее. Я покрасн
ѣ
лъ ужасно. Обстоятельство, кажется, очень пустое, но для меня тогда оно казалось величайшей важности. Я думалъ, что окончательно погибъ во мнѣ
ніи всего семейства: все, что мнѣ
удалось сказать порядочнаго, умнаго, какъ я полагалъ, въ этотъ вечеръ, уничтожено этимъ незнаніемъ, что такое сонетка; подумаютъ, что я совсѣ
мъ мужикъ, что все, что сказалъ, это я выучилъ, и что дома мы живемъ, Богъ знаетъ, какъ, когда у насъ нѣ
тъ сонетокъ, и я даже не знаю, что это такое. «Дмитрій теперь раскаивается, думалъ я, въ томъ, что представилъ меня». Весь вечеръ мой былъ разстроенъ.— «Ну, д
ѣ
ти, что мы будемъ читать нынче? сказала М[-me] Н[ехлюдовъ], когда вынесли самоваръ.— «А в
ѣ
дь я привезъ Валтеръ-Скота отъ Нины. Хотите, я буду читать «Ивангое» или Лиза?— «Лиза, хочешь читать?»
— «Хочу».
Мы вс
ѣ
усѣ
лись поуютнѣ
е около матовой лампы, горѣ
вшей на рабочемъ столѣ
, Лиза взяла книгу и стала читать своимъ низкимъ, но звучнымъ контральто. —Чтеніе это было мн
ѣ
особенно пріятно потому, что давало время обдумать впечатлѣ
нія и мысли, возбужденныя во мнѣ
этимъ совершенно для меня новымъ, особеннымъ отъ нашего, домашнимъ кружкомъ, и рѣ
шить вопросъ, была ли Лиза она, и начиналось ли теперь или нѣ
тъ еще. —Кружокъ этотъ им
ѣ
лъ какой-то особенный характеръ простоты, нравственности, изящества, умѣ
ренности и вмѣ
стѣ
сухости и логичности. Этотъ характеръ выражался и въ волосахъ Нехлюдовой, и въ ея прямой позѣ
, и въ шитьѣ
платья, и въ строгой чистотѣ
, и въ высокихъ портьерахъ, а больше всего въ манерѣ
говорить по русски, называть меня «онъ» и т. д. и т. д. Особенно нравилось мнѣ
и доставляло наслажденіе то, что меня третировали серьезно pour tout de bon,137 какъ большаго, такъ что мнѣ
совѣ
стно, даже неловко какъ то было, что мать моего друга говоритъ, разсуждаетъ со мной. Даже при каждомъ словѣ
, которое я сбирался сказать, мнѣ
приходило въ голову, какъ бы мнѣ
вдругъ не сказали: «неужели вы думаете, что съ вами серьезно говорятъ, ступайте-ка лучше учиться», и я ужасно старался говорить умно и по-французски, отчего, какъ теперь вижу, должно б[ыть] показался глупъ, гораздо еще больше, чѣ
мъ прежде. Ежели бы не сонетка, я бы былъ совершенно доволенъ и очень бы полюбилъ все семейство, но теперь меня мучала мысль, что я былъ смѣ
шонъ, и я безсознательно старался находить въ нихъ недостатки, какъ будто они могли оправдать меня. — Что же касается до Лизы, то, хотя она была брюнеткой, но чѣ
мъ больше всматривался я въ нее теперь, какъ она читала своимъ звучнымъ контральтомъ, я убѣ
ждался, что она не она, и что не началось еще. Она была очень нехороша собой; особенно портилъ ее желтоватый, болѣ
зненный цвѣ
тъ лица и такъ же, какъ у матери, кривый носъ на одну сторону, только у м[атери] б[ылъ] на право, а у нея налѣ
во, и толстыя губы. Въ ней даже не было ничего фамильнаго общаго съ наружностью моего друга. Все, что было въ ней хорошаго, былъ голосъ, выраженіе доброты, прелестный бюстъ и опять та же безпричудливость, простота и логичность въ манерахъ, такъ что, какъ я ни старался настраивать себя на то, что она она — я не могъ и идеальный образъ мой никакъ не хотѣ
лъ слиться. —Чтеніе было очень пріятно. Оно не было однимъ предлогомъ сид
ѣ
ть вмѣ
стѣ
, но видно было по замѣ
чаніямъ, к[оторыя] прерывали его, увлеченіе и любовь къ мысли и изящному. Наконецъ, въ 11 часовъ М-me Нехлюдовъ встала, сложила работу и сказала, что пора идти спать.— «Ну, я очень рада, Nicolas, сказала она, ц
ѣ
луя въ лобъ сына и подавая мнѣ
руку: что вы у насъ будете. Въ ваши года дружба хорошая вещь, славная вещь».Лиза тоже подала мн
ѣ
руку.У N. [?] было дв
ѣ
комнаты — спальня и кабинетъ. Василій постелилъ мнѣ
на диванѣ
въ кабинетѣ
, но я пошелъ въ спальню и сидѣ
лъ тамъ на к[ровати] у Дмитрія. Мнѣ
хотѣ
лось поговорить съ нимъ о его семействѣ
, разсказать ему, какъ понравился мнѣ
этотъ новый для меня бытъ, но я не рѣ
шался начать разговоръ объ этомъ, особенно когда приходила мнѣ
ѣ
, и думалось, что Д[митрій] вслѣ
дствіе именно этой сонетки перемѣ
нилъ мнѣ
ніе обо мнѣ
и, увидавъ меня въ обществѣ
, какъ я застѣ
нчивъ и стыдливъ, раскаивается, что онъ представилъ меня. — Я нѣ
сколько разъ собирался начать говорить ему про его мать и сестру, придумывалъ фразы и открывалъ ротъ, но потомъ приходило въ голову, что онъ можетъ подумать, и останавливался. Дмитрію тоже вѣ
рно хотѣ
лось спросить мое мнѣ
ніе о своемъ семействѣ
, но онъ не рѣ
шался, и обѣ
щаніе наше все говорить другъ другу не исполнялось, но мнѣ
кажется, что мы все-таки безъ словъ понимали другъ друга и были откровенны, а что есть вещи, которыя лучше не говорить. То, что я пришелъ къ нему въ спальню, то, что мы помолчали минутъ 5, избѣ
гая взглядовъ одинъ другаго, имѣ
ло большое для насъ значеніе. —Глава 6-я. Трубка. <Ложь>. Я хочу уб
ѣ
диться въ томъ, что я большой.(Въ сл
ѣ
д. главахъ: 1) деньги, 2) ложный стыдъ).Уже первое правило, которое я задавалъ себ
ѣ
для будущей жизни, — усовершенствованіе, я не исполнилъ въ первый день моего переѣ
зда къ Нехлюдовымъ. Мы заболтались такъ долго свечера, что проснулись, когда солнце уже было высоко, и то Дмитрій разбудилъ меня. И голова была тяжела, и въ тѣ
лѣ
б[ылъ] какой-то нездоровый жаръ. Первая мысль моя при пробужденіи была, что я большой и на свободѣ
. Никакая мысль не лѣ
зла мнѣ
въ голову, къ каждой примѣ
шивалось сознаніе свободы и желаніе доказать другимъ и еще болѣ
е убѣ
диться самому, дѣ
йствительно ли я такой же большой, какъ другіе. Первое выраженіе этой мысли было то, что я пилъ чай, не одѣ
ваясь, и курилъ трубку, кот[орую] взялъ у Дмитрія, и раскашлялся и раскраснѣ
лся такъ, что думалъ, я задохнусь, но сказалъ, что это ничего безъ привычки, но что я куплю себѣ
табаку и трубку и, когда буду одинъ, буду понемножку пріучаться къ табаку. Часовъ въ 12 пришелъ Д[убковъ], и мы такъ, не одѣ
ваясь, сидѣ
ли до самаго обѣ
да, болтали глупости, и мы съ Д[митріемъ] были совершенно другими людьми, чѣ
мъ вчера вечеромъ. Меня мучила мысль, что вѣ
рно еще я не совсѣ
мъ большой или хуже другихъ, что не могу курить Жуковъ табакъ также, какъ они, и въ тотъ же день пошелъ на Арбатъ, купилъ у Бастанжогло на 5 рублей ассигнаціями Жукова табаку, 2 стамбулки и черный липовый чубукъ, накурился одинъ въ комнатѣ
Дм[итрія] до того, что голова у меня пошла кругомъ, что я испугался, взглянувъ на свое блѣ
дное, какъ полотно, лицо въ зеркало, и что, наконецъ, меня вырвало! Я помню, въ какомъ я ужасномъ положеніи былъ съ полчаса времени послѣ
этаго. Я лежалъ на диванѣ
, надъ тазомъ; вокругъ меня на полу валялась вонючая трубка и окурки; голова ходила кругомъ, ужасно тошнило, и вся внутренность поднималась. Безсмысленно вперивъ мутные глаза въ начатую четверку табаку, стоявшую на стулѣ
, съ тупымъ вниманіемъ глядя на 2-хъ львовъ, поддерживающихъ гербъ В. Ж[укова], и читая и перечитывая надпись «лучшій американскій табакъ», я съ отчаяньемъ въ сердцѣ
и съ маленькимъ страхомъ даже за свою жизнь думалъ, что нѣ
тъ, не большой еще я, и что видно, не быть мнѣ
никогда большимъ, какъ другіе, и не пускать никогда длинныхъ струекъ дыма черезъ русые усы и никогда, никогда видно не суждено мнѣ
затягиваться. —(Въ деревн
ѣ
женитьба отца на женщинѣ
низшаго круга роняетъ отца во мнѣ
ніи сыновей, тѣ
мъ болѣ
е, что лишаетъ ихъ послѣ
дней надежды на его состояніе, уже ненадежное какъ игрока. Холодъ между отцомъ и сыновьями, откровенный разговоръ объ этомъ предметѣ
между братьями, раззореніе отца и самопожертвованіе дѣ
тей, но невозможное вполнѣ
, потому что они начали жить. Владимиръ судитъ холодно и отказываетъ, потому что не можетъ. Николай сентиментальничаетъ, обѣ
щаетъ и не исполняетъ, потому что не можетъ. В[ладимиръ] женится и поправляетъ отца. Николай оригиналъ.)вернуться
137
[не на шутку,]