Лицо у нея было тонкое съ необыкновенно н

ѣ

жными голубыми глазами и съ крошечными розовыми губками, чрезвычайно мило, какъ листики цв

ѣ

точка, загнутыми кверху. Плечи у нея были чудесныя. Она была н

ѣ

сколько полна, и это прибавляло ей прелести въ моихъ глазахъ. Но все это я зам

ѣ

тилъ только теперь, хотя знаю ее съ т

ѣ

хъ поръ, какъ самого себя. Она од

ѣ

валась такъ, какъ од

ѣ

ваются вс

ѣ

порядочныя горничныя: мило, скромно и просто — голубое холстинковое платьице, розовенькая косыночка и б

ѣ

ленькій дорожный чепчикъ.) —

Дверь изъ половины Мими отворилась, послышались шаги Маши, всл

ѣ

дъ за т

ѣ

мъ крикъ испуга и голосъ Михея, говорившій съ упрекомъ: «Что это вы меня такъ испугались, Марья В.? разв

ѣ

я такой страшный?» — «Ахъ, пустите, Михей И.», и послышался шорохъ, какъ будто Михей держалъ ее, а она хот

ѣ

ла вырваться. Потомъ шопотъ мужского и женскаго голоса и шаги направились къ дверямъ. Я почти не обращалъ вниманія на происходившее за дверью, но вдругъ Володя, который уже спалъ, какъ мн

ѣ

казалось, вскочилъ съ пост

ѣ

ли, подб

ѣ

жалъ къ окну и съ большимъ вниманіемъ сталъ смотр

ѣ

ть на что-то.

«Что ты смотришь?» спросилъ я его. — «Молчи», сказалъ онъ мн

ѣ

, съ нетерп

ѣ

ніемъ махая рукой. Я никакъ не могъ понять, что могло такъ занимать его, но, чтобъ р

ѣ

шить этотъ вопросъ, на ципочкахъ подошелъ къ нему. Онъ прильнулъ къ стеклу и пристально смотр

ѣ

лъ подъ нав

ѣ

съ, въ т

ѣ

ни котораго видн

ѣ

лись дв

ѣ

челов

ѣ

ческія фигуры. Въ глазахъ Володи я зам

ѣ

тилъ въ эту минуту выраженіе, чрезвычайно похожее на выраженіе сладенькихъ глазъ папа, но я не смогъ понять, что такъ радуетъ его. Мн

ѣ

казалось, все это нисколько не касалось до него.

— «Пустите, Михей И., ну васъ къ Богу, увидятъ», говорилъ женскій голосъ.

— «Отчего ты мине не хочешь любить. Я, какъ передъ Богомъ, васъ вотъ какъ люблю!»

— «Ой! спину сломали!»

— «Ты мн

ѣ

только скажи слово, я буду барина просить. Ужъ я слово сказалъ: никого не хочу любить, окромя тебя. Пойдешь за меня?»

— «Ну бросьте руки-то, что балуете». Послышался поцалуй и легкій см

ѣ

хъ, и Маша выб

ѣ

жала изъ-подъ нав

ѣ

са. Во время этаго разговора я пересталъ [удивляться] удивленію Володи, и мн

ѣ

показалось, что не только до него, но и до меня все это касалось н

ѣ

сколько. Маша проб

ѣ

жала въ половину Мими, и все затихло; но меня долго что-то безпокоило, и я никакъ не могъ заснуть. Тоже и это новое для меня чувство родилось въ первый разъ во мн

ѣ

и составило новый отличительный признакъ новаго возраста.

* № 4 (до I ред.).

Мими для меня теперь постороннее лицо : ни въ какомъ случа

ѣ

она не им

ѣ

етъ право вм

ѣ

шиваться въ д

ѣ

ла наши, я ее нисколько не боюсь и даже иногда подтруниваю надъ нею, и мн

ѣ

кажется всякій разъ, когда на ея лиц

ѣ

показываются красныя пятна, что она сердится за то, что потеряла всякую власть надъ нами, — мысль, <необыкновенно> льстящая моему самолюбію. Вражда между нею и Карломъ Иванычемъ продолжается; но р

ѣ

же выказывается, такъ какъ они р

ѣ

дко сходятся и оба безъ памяти боятся бабушки. Карлъ Иванычь чрезвычайно изм

ѣ

нился: вопервыхъ, по недавно подслушанному мною разговору бабушки съ папа, я узналъ, что онъ не гувернёръ, a «menin», дядька, который только можетъ водить насъ гулять, и что намъ необходимо настоящій гувернёръ-французъ и вовторыхъ, Карлъ Иванычъ уже больше не училъ насъ; сл

ѣ

довательно, въ Москв

ѣ

у него не бывало въ рукахъ ни линейки, ни книги діялоговъ, ни мелу, которымъ онъ отм

ѣ

чалъ проступки — однимъ словомъ, не было т

ѣ

хъ грозныхъ атрибутовъ власти, которые въ деревн

ѣ

внушали намъ къ нему такой страхъ; оставалась одна палка для гулянья, подтверждающая слова бабушки, что онъ только способенъ водить гулять насъ; въ 3-ихъ пріятель его Schönheit сшилъ ему новый фракъ безъ буфочекъ на плечахъ и м

ѣ

дныхъ пуговицъ, и въ этомъ наряд

ѣ

онъ много важности потерялъ въ моихъ глазахъ. Но, что хуже всего, почтенная, многоуважаемая красная шапочка была зам

ѣ

нена рыжимъ парикомъ, который нисколько, какъ я ни прищуривался, не походилъ на естественныя волоса. Однимъ словомъ, Карлъ Иванычъ, дядька, сошелъ въ моемъ мн

ѣ

ніи на много ступеней ниже: онъ ужъ казался мн

ѣ

ч

ѣ

мъ-то среднимъ между Николаемъ и т

ѣ

мъ Карломъ Иванычемъ, который былъ въ деревн

ѣ

. — Въ Любочк

ѣ

мало произошло перем

ѣ

нъ; т

ѣ

мъ бол

ѣ

е что, такъ какъ со времени нашего пере

ѣ

зда въ Москву д

ѣ

вочки какъ-то отдалились отъ насъ; не было ни общихъ уроковъ, ни общихъ игоръ. Я мало обращалъ на нее вниманіе; да и гордость быть мальчикомъ, а не д

ѣ

вочкой, д

ѣ

лала то, что я даже съ н

ѣ

которымъ презр

ѣ

ніемъ и гордымъ сознаніемъ своего достоинства смотр

ѣ

лъ на нее. Но Катеньку узнать не было никакой возможности, такая она стала гордая не гордая, скучная не скучная, а странная. Она еще похорош

ѣ

ла, личико, шейка и ручки ея были такія н

ѣ

жныя, розовенькія, но теперь мн

ѣ

и въ мысль не приходило поц

ѣ

ловать ее, какъ я это д

ѣ

лалъ 2 года тому назадъ. Я былъ слишкомъ далекъ отъ нея. Къ нимъ, т. е. къ д

ѣ

вочкамъ, прі

ѣ

зжали какія-то чужія д

ѣ

вочки, и они съ ними играли въ какія-то куклы и другія см

ѣ

шныя игры, но никогда не присоединялись къ намъ. И часто я съ завистью и грустью слушалъ внизу, какъ звонко и радостно раздавались наверху ихъ голоса и см

ѣ

хъ, особенно серебрянный голосокъ Катеньки.

* № 5 (I ред.).

Дробь. IV.

Какъ я уже говорилъ, шесть нед

ѣ

ль траура не оставили во мн

ѣ

почти никакихъ воспоминаний. Хорошее расположеніе духа, которымъ я наслаждался дорогой, разбилось въ дребезги о печаль бабушки, выражавшуюся⁷⁸ такъ р

ѣ

зко и отчаянно, и о постоянное принужденіе, которое наводилъ на меня видъ обшитыхъ б

ѣ

лой тесемкой рукавчиковъ. — <Теперь я долженъ выступить изъ хронологическаго порядка пов

ѣ

ствованія, для того, чтобы ближе познакомить моихъ читателей съ положеніемъ нашимъ. Ничто такъ не поразило меня въ мой прі

ѣ

здъ въ Москву, какъ странная вн

ѣ

шняя перем

ѣ

на, происшедшая въ Карл

ѣ

Иваныч

ѣ

. —

Почтенная, мною любимая, уважаемая и им

ѣ

ющая въ моихъ глазахъ особенный характеръ достоинства лысина, зачесываемая сзади длинными прядями с

ѣ

дыхъ волосъ и изр

ѣ

дка покрывающаяся красною шапочкой, зам

ѣ

нилась какой-то странной рыжей, масляной оболочкой, называемой парикъ, какъ я узналъ впосл

ѣ

дствіи. Я говорю странной оболочкой, потому что д

ѣ

йствительно не нахожу другаго названія для этой штуки. Только впосл

ѣ

дствіи я узналъ, что штука эта им

ѣ

ла назначеніе зам

ѣ

нять волоса и походить на нихъ; тогда же, кладя руку на сердце, я никогда бы не подумалъ этаго.

Синій фракъ съ м

ѣ

дными пуговицами на плечахъ, облаченіе въ который означало всегда что-то необыкновенное и располагало меня къ праздничному расположенію духа, употреблялся ежедневно, а новый, черный фракъ съ узкими, узкими фалдочками, произведенiе друга Schönheit, зам

ѣ

нялъ его въ торжественныхъ случаяхъ, казинетовые штаны, на которыхъ я зналъ каждую заплаточку и пятнушко, переданы Николаю. Однимъ словомъ, Карлъ Иванычъ ужъ не тотъ и много прелести и достоинствъ потерялъ въ моихъ глазахъ. —>

Н

ѣ

сколько дней посл

ѣ

прі

ѣ

зда онъ повелъ насъ гулять. «Nun, liebe Kinder»,⁷⁹ началъ онъ своимъ торжественнымъ тономъ: «теперь уже вы большія д

ѣ

ти, вамъ можно понимать», посадивъ насъ около себя на скамейк

ѣ

въ уединенномъ м

ѣ

ст

ѣ

въ Нескучномъ саду. Несмотря на парикъ, онъ въ эту минуту былъ т

ѣ

мъ же старымъ, добрымъ Карломъ Иванычемъ. «Потеря, которую вы сд

ѣ

лали, невозвратима; но что же д

ѣ

лать? я чувствую ее такъ же, какъ и вы», сказалъ онъ съ такимъ трогательнымъ выраженіемъ, что нельзя было сомн

ѣ

ваться въ искренности его словъ. «Теперь Dіе Gräfin, ваша бабушка <(онъ никогда [не] забывалъ прибавлять die Gräfin, говоря о ней) заступила ея м

ѣ

сто и будетъ для васъ второй маменька. Любите его, любите его, д

ѣ

ти!» Онъ помолчалъ немного. — «Die Gräfin, ваша бабушка, осталась одна; — вы д

ѣ

ти. Она любитъ васъ, какъ вашу мать, и просила Петра Александровича, ваша папенька, оставить васъ у нея». —>