— Ах, да! — не скрывая иронии, ухмыльнулся француз, — Как же я сам не додумался-то?

Его скепсис разозлил Джеймса:

— Да они просто деревенщина, не солдаты. Рассматривайте это, полковник, как крестьянский бунт. — сравнение ему понравилось, и капитан не отказал себе в удовольствии немного развить его, — Восстание неграмотных и глупых крестьян по наущению безбожных рабократов.

— То есть, вы уверены в том, что победили? — поднял бровь Лассан.

— Абсолютно и бесповоротно! — вздёрнул подбородок Джеймс.

А разве мог он думать иначе? Через мост маршировали полк за полком под приветственные крики штатской публики, развевались стяги. Господь благосклонно взирал на воинство верных с небес, и обойдённая с фланга армия Борегара доживала последние минуты.

И до полудня было ещё далеко.

13

— Примкнуть штыки! — приказал майор Бёрд, и сержанты с офицерами многоголосым эхом разнесли команду по рядам.

Бойцы вынимали из ножен увесистые штыки с бронзовыми рукоятями и крепили к горячим стволам ружей. Кто из легионеров всерьёз думал, что однажды штыки придётся применять по назначению? Большинство намеревалось потаскать их на боку месяц-другой, пока продлится война, и унести домой свиней колоть или для других хозяйственных надобностей. Не судилось. Они прищёлкивали штыки, старательно отгоняя дурные мысли, лезущие в голову при виде длинных сверкающих лезвий.

Полчища янки ждали их на пологом косогоре: нью-йоркцы, нью-хэмпширцы, остатки род-айлендцев, усиленные профессиональными вояками из морской пехоты. Северяне, хоть и превосходили воинство Эванса числом в несколько раз, в первой атаке чувствительно огребли по зубам, потому со второй не торопились, осторожничали. От их огня отряд Эванса таял, и полковник решился атаковать сам, пока ещё есть кем, не для того, чтобы выиграть битву, а для того, чтобы выиграть остальной армии время перестроиться и встретить обходной удар врага во всеоружии.

Майор Бёрд обнажил саблю. Револьвер он так и не зарядил. Пару раз рубанул воздух, от души надеясь, что воспользоваться ею необходимости не возникнет. Словосочетание «штыковая атака» ассоциировалось у майора с чем-то далёким от современности — с историческими трудами и романтической прозой. Как бы то ни было, а штыки у Легиона были наисовременнейшие, Фальконер побеспокоился: длинные, тонкие, чуть изогнутые на конце. В учебном лагере полковник приказал подвесить говяжью тушу, буде найдутся желающие потренировать удар штыком. Желающих не нашлось, туша протухла, ни разу не потревоженная ничьим штыком. Теперь же легионеры, на чёрных лицах которых пот прокладывал белые дорожки, готовились практиковаться на себе подобных.

Северяне, неверно истолковав стихшую со стороны противника стрельбу, созрели для второй атаки. Вновь играли оркестры, били барабаны, развевались знамёна. На правый фланг обороны к южанам подоспела батарея пушек, и артиллеристы принялись осыпать синие шеренги ядрами и картечью, заставляя наступающих ускорить шаг. Дым стлался над переломанной изгородью и склоном, так перепаханным артиллерией, что в гари был отчётливо различим дурманящий аромат свежескошенной травы.

Майор Бёрд посмотрел на свои старые часы, проморгался, опять посмотрел и поднёс к уху, проверяя, не остановились ли. Часы шли и показывали половину одиннадцатого, хотя майор мог бы поклясться, что с момента первого натиска северян минула вечность, и сейчас далеко за полдень. Бёрд облизал запёкшиеся губы и повернулся к врагу.

Запел рожок.

На первой ноте трубач сфальшивил, поперхнулся, но затем чисто и переливчато сыграл сигнал два раза подряд. Взревели офицеры с сержантами, и миг спустя на истерзанной железом да свинцом опушке, где, казалось, не может уцелеть ничего живого, показалась цепь людей в серой форме.

— В атаку! — закричал майор Бёрд, выскакивая из-за деревьев.

Он побежал, изящно воздав саблю над головой, но, споткнувшись о разваленную ограду, подпортил картинность порыва, хотя равновесие сохранил. Адам взял под начало роту «Е», командир которой, Элайша Барроу, погиб. Барроу работал старшим письмоводителем в банке округа Фальконер и в Легион пошёл не по зову сердца, а из боязни, что в противном случае хозяин банка (он же — полковник Легиона) перекроет ему служебный рост. Пуля, пробив Элайше Барроу череп, навсегда избавила его от тревог по поводу карьерного роста, а рота досталась Адаму. Фальконер-младший шагал впереди своей новой роты с револьвером в одной руке и саблей в ножнах — в другой (иначе сабля путалась в ногах). Старбак, сопровождая Бёрда, свою саблю тоже зажал в кулаке.

— Зачем нам, спрашивается, эти железки? — на ходу рассуждал Бёрд, — Мы — пехота, нам и лошади-то нужны, как собаке пятая нога. Это всё мой зятёк. Дай ему волю, он и копьё бы прихватил.

Бёрд прохихикался и продолжил:

— Сэр Вашингтон Фальконер, владетель Семи Вёсен. Ему бы это понравилось. А сестрица моя, вероятно, почитает Отцов-основателей большими дураками из-за того, что от вводить титулы отказались. Леди Фальконер. Звучит, а? Ваш револьвер заряжен, Старбак?

— Да. — в подтверждение Натаниэль выстрелил в сторону врага.

— А мой, по-моему, нет. — Бёрд срубил одуванчик.

Справа на загляденье стройно двигалась рота «Е». По меньшей мере двое её бойцов повесили ружья на плечи, вооружившись охотничьими ножами, более похожими на мясницкие тесаки. Пули северян посвистывали поверх голов, время от времени колыхая шёлк знамён.

— А ведь пули янки всё ещё идут выше. — заметил Бёрд.

— И слава Богу.

Рожок протрубил вновь, призывая южан поторопиться, и Бёрд замахал саблей подчинённым. Бойцы перешли на беглый шаг. Старбак миновал пятачок опалённой земли с разбросанными кусками жестяной картечной коробки и изувеченным телом застрельщика-легионера. У покойника, уже густо облепленного мухами, была разворочена грудная клетка. Узнать его Старбак не смог — лицо было обожжено, обратил внимание лишь на по-лошадиному крупные зубы.

— Джордж Масгрейв. — просветил юношу Бёрд.

— По зубам опознали?

— По ним. Редкостный был гадёныш. Наверно, я должен сказать, что мне его жаль, но мне не жаль. Кровушки он у меня попил в школе, будь здоров.

Парня из роты «К» достала пуля, он стонал в траве. Двое сослуживцев кинулись помочь.

— Оставьте его! — приказал сержант Труслоу.

К раненому, воющему от боли, бежали с носилками музыканты Легиона, в бою выполнявшие функции санитаров.

Гаубичная картечь взорвалась на склоне, за ней вторая. Северяне остановились, перезаряжая ружья. Сверкали на солнце и падали в стволы шомполы. Старбак оглядел идущих в атаку южан. Кучка по сравнению с северянами. Подавив усилием воли накативший страх, он почему-то подумал о семье. Сейчас они в церкви. Ветер доносит через открытые окна запахи моря с гавани и конского навоза с улицы. Отец вещает; мать, делая вид, что читает Библию, внимательно рассматривает прихожан: кто есть, кого нет, кто во что наряжен; старшая сестра Элен-Марджори сидит, словно кол проглотила, как, по её мнению, и приличествует невесте пастора; пятнадцатилетняя Марта строит глазки мальчишкам Вильямсов. Интересно, нет ли их старшего, Сэмми, среди тех, кто лихорадочно заряжает оружие в трёхстах метрах впереди? Не хотелось бы. А где сейчас Джеймс? Кольнуло в груди, когда Натаниэлю представился его, может, излишне рассудительный, но добрый старший брат, лежащий мёртвым где-нибудь в траве.

Подал голос рожок, и цепь южан замерла.

— Чего молчим? — громко осведомился Бёрд, — Где клич?

Люди открыли рты, но пересохшие глотки исторгли звук, мало похожий на боевой клич. Это был жуткий вой, так выла картечь, так выл раненый там, позади. Вой сверхъестественный, от которого мороз шёл по коже, и в жилах стыла кровь.

И тогда северяне открыли огонь.

Словно земля дрогнула под ногами, а воздух вскипел от летящих пуль. Крик южан на секунду стих, но через мгновение возобновился, дополнившись стонами и воплями боли. Люди падали. Людей опрокидывало свинцом, словно ударом копыта. Кровь оросила траву. Старбак слышал треск раскалываемых пулями прикладов и клацанье свинца о металлические детали амуниции. Строй развалился на отдельные группы. Они атаковали, но порознь, медленно и натужно. Останавливались, стреляли и шли вперёд.