Подъ звуки andante¹²⁸ я дремалъ, дремалъ сладко — оно выраженіе счастія, доброд

ѣ

тельнаго, спокойнаго счастія, но финалъ rondo¹²⁹ въ ut mineur¹³⁰ опять тянетъ за душу. Невольно думаешь: что ему хочется? О чемъ онъ? Какъ бы его успокоить? И все хочется, чтобы скор

ѣ

е, скор

ѣ

е — и все кончилось, но, какъ кончится, хочется еще.

Когда я слышу музыку, я не думаю — мысль совершенно умираетъ, воображеніе тоже не рисуетъ мн

ѣ

никакихъ образовъ и находится въ совершенномъ безд

ѣ

йствіи — сознаніе физическаго существованія уничтожается, но я чувствую, что я живу, и живу полно и тревожно.

Чувство, которое испытываешь, похоже на воспоминаніе, но воспоминаніе чего? Воспоминаніе того, чего никогда не было, и чего не помнишь.¹³¹

Сущность эстетическаго чувства, возбуждаемаго въ насъ живописью — въ обширномъ смысл

ѣ

— есть воспоминаніе о образахъ. Сущность эстетическаго чувства возбужденнаго музыкой есть несознанное воспоминаніе о чувствахъ и о переходахъ изъ одного чувства въ другое.

Чувство поэзіи есть сознательное воспоминаніе о жизни съ ея образами и чувствами.

*№ 9 (II ред.).

Въ это время maman встала, взяла другую тетрадь нотъ, пододвинула ближе св

ѣ

чи, подвинула табуретъ больше на середину форте-піано и начала играть другую пьесу, именно sonate pathétique Бетховена.

Читатель! Зам

ѣ

тили ли вы, какъ вс

ѣ

любятъ сочиненія Бетховена, какъ часто въ разговорахъ вы слышите, что сочиненія этого композитора предпочитаютъ вс

ѣ

мъ другимъ? Зам

ѣ

тили ли вы, что часто его хвалютъ и восхищаются имъ такъ, что сов

ѣ

стно за т

ѣ

хъ, которые восхищаются. Въ роман

ѣ

или пов

ѣ

сти, ежели кто нибудь играетъ, то непрем

ѣ

нно сонату Бетховена, особенно въ Французскихъ романахъ. В

ѣ

рно вы часто слыхали о томъ, что трудно понимать Бетховена, и что чудо, какая миленькая штучка его Quasi una fantasia или Septuor и т. д. Не знаю, какъ вы, а для меня такого рода разговоры да и большая часть всякихъ разговоровъ о музык

ѣ

— ножъ вострый. Уже давно зам

ѣ

чено, что говорить о томъ, чего не знаешь, общая челов

ѣ

ческая слабость, но отчего ни о чемъ такъ много не говорятъ и съ такой ув

ѣ

ренностью, не зная, какъ о музык

ѣ

? Знаніе музыки далеко еще не наука, знаніе это дошло только до той степени, что видна возможность науки, но существуютъ правила, условленныя названія, матерiалы для исторіи музыки, сочиненія, которыя составляютъ знаніе. Зам

ѣ

тьте, что люди, им

ѣ

ющіе это знаніе, нисколько не авторитетъ въ музык

ѣ

и даже удерживаются отъ выраженія своего мн

ѣ

нія. Отчего бы это? Музыка, какъ искуство производить звуки и д

ѣ

йствующее на нашъ слухъ, доступно всякому. Большинство во вс

ѣ

хъ отрасляхъ челов

ѣ

ческихъ знаній нев

ѣ

жды, т

ѣ

мъ бол

ѣ

е въ музык

ѣ

какъ въ знаніи, съ одной стороны, доступномъ каждому и, съ другой, находящемуся еще на первой ступени развитія.

**№ 10 (III ред.).

Maman сд

ѣ

лала легко и б

ѣ

гло об

ѣ

ими руками гамму; потомъ пододвинула ближе табуретъ и начала исполнять граціозный и игривый второй концертъ Фильда — своего учителя.

Она играла славно: не стучала по клавишамъ, какъ ученики и ученицы новой школы, не держала педаль при перем

ѣ

н

ѣ

гармоніи, не д

ѣ

лала arpeggio и не задерживала такта тамъ, гд

ѣ

не нужно, такъ, какъ это д

ѣ

лаютъ многіе, полагая этимъ дать выразительность своей игр

ѣ

, не прибавляла своих фіоритуръ. Вообще играла и сид

ѣ

ла за роялемъ просто, безъ афектаціи. Можетъ быть, отъ этого-то игра ея мн

ѣ

особенно нравилась.

Противъ меня была дверь въ кабинетъ, и я вид

ѣ

лъ, какъ туда взошли Яковъ и какіе-то люди съ бородами, въ кафтанахъ; дверь тотчасъ же затворилась за ними.

«Ну, начались занятія!», подумалъ я. Мн

ѣ

казалось, что важн

ѣ

е т

ѣ

хъ д

ѣ

лъ, которыя д

ѣ

лались въ кабинет

ѣ

, ничего въ мір

ѣ

быть не могло; въ этой мысли подтверждало меня еще то, что къ дверямъ кабинета вс

ѣ

подходили на ципочкахъ и перешептываясь; оттуда же слышны были громкіе голоса и пахло сигарой, запахъ которой всегда, не знаю почему, внушалъ мн

ѣ

уваженіе.

Я было задремалъ подъ простодушно-милые звуки второго Фильдаго концерта, какъ вдругъ услыхалъ очень знакомый мн

ѣ

скрипъ сапоговъ въ офиціянтской и открылъ глаза. Карлъ Ивановичь, хотя съ лицомъ, выражавшимъ р

ѣ

шимость, но тоже на ципочкахъ, съ какими-то записками въ рук

ѣ

, подошелъ къ двери и слегка постучалъ въ нее. Его впустили и дверь опять захлопнулась.

«Как бы не случилось какого-нибудь несчастія, — подумалъ я. — Карлъ Ивановичь разсержёнъ, а онъ на все готовъ въ татя минуты».

Въ это время maman кончила концертъ Фильда, встала съ кругленькаго табурета, взяла другую тетрадь нотъ, развернула ее на пюпитр

ѣ

, пододвинула ближе св

ѣ

чи и, оправивъ платье, опять с

ѣ

ла противъ рояля. По вниманію, съ которымъ она все это д

ѣ

лала, и задумчиво-строгому выраженію лица, казалось, она готовилась къ чему-то очень серьезному.

«Что-то будетъ?» подумалъ я и опять закрылъ глаза, прижавъ голову въ уголъ кресла. Запахъ пыли, которую я поднялъ поворачиваясь, щекотилъ мн

ѣ

въ ноздряхъ, а давно знакомые звуки пьесы, которую заиграла maman, производили во мн

ѣ

впечатл

ѣ

ніе сладкое и вм

ѣ

ст

ѣ

съ т

ѣ

мъ тревожное. Она играла Патетическую Сонату Бетховена. Хотя я такъ хорошо помнилъ всю эту Сонату, что въ ней не было для меня ничего новаго, я не могъ заснуть отъ безпокойства. Что, ежели вдругъ будетъ не то, что я ожидаю? Сдержанный, величавый, но безпокойный мотивъ интродукціи, который какъ будто боится высказаться, заставлялъ меня притаивать дыханіе. Ч

ѣ

мъ прекрасн

ѣ

е, сложн

ѣ

е музыкальная фраза, т

ѣ

мъ сильн

ѣ

е д

ѣ

лается чувство страха, чтобы что-нибудь не нарушило этой красоты, и т

ѣ

мъ сильн

ѣ

е чувство радости, когда фраза разр

ѣ

шается гармонически.

Я успокоился только тогда, когда мотивъ интродукціи высказалъ все и шумно разр

ѣ

шился въ allegro. Начало allegro слишкомъ обыкновенно, поэтому я его не любилъ; слушая его, отдыхаешь отъ сильныхъ ощущеній первой страницы. Но что можетъ быть лучше того м

ѣ

ста, когда начинаются вопросы и отв

ѣ

ты! Сначала разговоръ тихъ и н

ѣ

женъ, но вдругъ въ басу кто-то говорить такія дв

ѣ

строгія, но исполненныя страсти фразы, на которыя, кажется, ничего нельзя отв

ѣ

тить. Однако н

ѣ

тъ, ему отв

ѣ

чаютъ и отв

ѣ

чаютъ еще и еще, еще лучше, еще сильн

ѣ

е до т

ѣ

хъ поръ, пока наконецъ все сливается въ какой-то неясный, тревожный ропотъ. Это м

ѣ

сто всегда удивляло меня, и чувство удивленія было такъ же сильно, какъ будто я слышалъ его въ первый разъ. Потомъ въ шуму allegro вдругъ слышенъ отголосокъ интродукціи, потомъ разговоръ повторяется еще разъ, еще отголосокъ, и вдругъ въ ту минуту, когда душа такъ взволнована этими безпрестанными тревогами, что проситъ отдыха, все кончается, и кончается такъ неожиданно и прекрасно...

Во время Andante я задремалъ; на душ

ѣ

было спокойно, радостно, хот

ѣ

лось улыбаться и снилось что-то легкое, б

ѣ

лое, прозрачное. Но Rondo въ ut mineur¹³² разбудилъ меня. О чемъ онъ? Куда онъ просится? Чего ему хочется? И хот

ѣ

лось бы, чтобы скор

ѣ

е, скор

ѣ

е, скор

ѣ

е и все кончилось; но когда онъ пересталъ плакать и проситься, мн

ѣ

хот

ѣ

лось еще послушать страстныя выраженія его страданій.