— О твоих взглядах тебя никто не спрашивал, — сказала ему — Дея и, повернувшись к Шейле, добавила, — Лан скоро освободится? Мы могли бы закатить маленькую вечеринку.

— Я… Я не знаю, — призналась Шейла. — Мне что‑то нездоровится. Надеюсь, вы извините меня?

Не ожидая ответа, она поднялась и направилась в свой отсек. Может, ей будет легче, когда она поплачет? Она сомневалась в этом.

19

“Итак, меня сделали адмиралом”, — думал про себя Абсолом Брейсер в темноте своего отсека, облокотившись спиной о металлический цилиндр, который поддерживал биохимические процессы его жизнедеятельности. — Не ожидал этого сейчас. Я считал, что вернусь обратно на Землю, проведу около года в госпиталях, а затем снова попаду на войну, но чтобы стать адмиралом! Тем более сейчас.

“Теперь ты вряд ли вернешься на Землю, адмирал”, — сказала циничная часть его разума.

“А, может, вернусь, — возразил он сам себе. — Прошло почти три недели со времени первой атаки Промежуточной. Джиллы могут и не вернуться. Возможно, мы просто просидим здесь до тех пор, пока не дождемся замены с Земли, а затем продолжим свой полет, как ни в чем не бывало, даже больше того — с новым адмиралом в экипаже: “Но джиллы могут и вернуться! Слишком высоки шансы, адмирал”.

— “Роджер!” — мысленно позвал он.

— “Да, Кап… Адмирал”.

— “Значит, ты тоже иногда ошибаешься, Роджер?”

— “Да, иногда бывает, сэр. Я не считаю себя совершенным”.

Брейсер улыбнулся.

— “Как ты сейчас смотришь на вещи, Роджер?”

— “На борту, сэр?”

— “Ну, да, и это тоже”.

— “Вы хотите, чтобы я честно ответил, сэр?”

— “Ну, да”.

— “Я не очень доволен тем, как обстоят дела, сэр”.

— “Ты не доволен действиями команды?”

— “Да, они очень медлительны. Они не, в состоянии воевать”.

— “Я знаю это, Роджер и надеюсь что нам не придется”.

— “А если вы не правы, сэр?”

— “Тогда мы приложим все усилия, и все. Разве ты можешь как‑нибудь помочь им?”

— “Могу кое в чем, но ни я, ни механический компьютер не в состоянии уследить абсолютно за всем. Мы не в состоянии воевать и это одна из причин, почему корабли нуждаются в команде”.

— “Я знаю”.

— “Вы только правильно поймите меня, сэр. Большинство ваших людей старается изо всех сил. Я уверен, что они выкладываются до конца, возможно, что если появятся джиллы, они будут действовать еще лучше”.

— “Возможно”.

— “Вы требуете от них слишком многого, сэр”.

— “Я знаю об этом, Роджер, но мы во что бы то не стало должны поддержать работоспособность Промежуточной, — Брейсер сделал паузу. — Роджер, я требую от них большего, чем требуется от тебя, или столько же?”

— “Что вы имеете в виду, сэр?”

— “Ну, ведь, ты был…”

— “Теперь я понял, сэр, но сомневаюсь, что смогу вам ответить. Видите ли, сэр, я пострадал гораздо больше, чем вы. Абсолютно все мое тело было уничтожено. От меня осталась лишь голова, плечи и часть позвоночника”.

Брейсер на мгновение почувствовал тошноту. Он тоже многое потерял: обе ноги, глаза и даже часть черепа; он умер, но его оживили и сказали, что смогут восстановить ему все на Земле. Но Роджер, или кто бы там ни был под именем “Роджер”, не имел этой возможности.

— “Когда меня вернули с того света, сэр, — продолжал Роджер, — я был всего лишь мозгом, плавающим в питательном растворе. Я не мог ни слышать, ни чувствовать, ни даже думать как следует. Об этом несложно говорить, гораздо сложней это понять. Так, вот, мне втолковали неким образом о том, что со мной случилось и о том, что собрать меня снова невозможно — как Шалтая–Болтая”.

“Вся королевская конница и вся королевская рать”, — процитировал Брейсер про себя, не позволяя своим мыслям выйти на такой уровень, чтобы они были услышаны Роджером. Раздавленный как яйцо, размазанный по палубе корабля. Есть ли вообще моральное право возвращать человека к жизни после такого? И все же Роджер был теперь жив и, в своем роде, даже счастлив. Возможно это было правильно.

— “От меня просто ничего не осталось, — звучал в его голове голос Роджера. — Если бы я захотел, они могли бы ну скажем, оставить меня в покое. То есть, либо дали мне возможность умереть, либо сделать из меня космический корабль. Они просто спросили меня, хочу ли я жить, адмирал. Они не просили от меня новой смерти. А от своих людей вы просите именно это”.

— “Я знаю”.

— “То же самое вы требуете и от себя, сэр, — Органический Компьютер корабля на мгновение сделал паузу. — Я доволен своей новой жизнью, сэр. Это может показаться странным, но все обстоит именно так. Я даже более счастлив, чем когда бы то ни было раньше. Вы не можете себе этого представить, но вас и нельзя назвать счастливым”.

— “Сейчас это не важно, Роджер”.

— “Тогда что же важно?”

— “Промежуточная Станция, — Брейсер сделал паузу. — Роджер, прежде всего я хотел спросить тебя вот о чем: как ты думаешь, я поступил правильно? Нам стоило остаться?”

— “Я уже говорил вам, сэр, что не могу решать за вас”.

— “Ради Бога, Роджер, я не прошу тебя брать на себя мою ответственность. Я просто прошу моральной поддержки”.

— “Я не могу дать вам ее, сэр”.

— “Почему?”

— “Просто не могу”.

— “Ты считаешь, что я поступил неправильно?”

— “Не знаю, сэр. Я не уверен. Я трезво оцениваю ваши шансы”.

— “И каковы же шансы?”

Роджер ответил волной эмоций, которые на лице человека изобразили бы горькую усмешку.

— “Я не могу оценить их точно, сэр. Хотелось бы. Но посмотрите. Во–первых, велики шансы, хоть я и не знаю насколько велики, что джиллы повторят атаку силами намного превосходящими наши. Во–вторых, шансы велики, и я опять же не знаю насколько они велики, что вернутся они в самое ближайшее время”.

— “Хорошо, продолжай”.

— “Ладно, если они вернутся, сэр, и если их силы будут превосходить наши, то они просто сметут нас, нас и Промежуточную Станцию заодно. Я не хочу погибать ни за что”.

— “Я тоже не хочу, но как ты можешь говорить, что мы погибнем ни за что?”

— “Тогда, за что же, сэр? В случае атаки, мы можем продлить жизнь Промежуточной лишь на несколько часов. Всего несколько часов и все! Несколько часов”.

— “Да, но…”

— “Что но, сэр?”

— “Возможно именно эти несколько часов и будут для Промежуточной крайне необходимы”.

— “Адмирал, шансы того, что мы окажемся полезными в чем‑то для Промежуточной весьма и весьма незначительны”.

— “Ты вероятно прав, Роджер. Но мы не можем быть уверенными в этом до тех пор, пока это не произойдет?”

— “Полагаю, да, сэр”.

— “Оставайся со мной, Роджер, — резко оборвал его Брейсер. — Ты мне нужен”.

— “А я никуда и не собираюсь, сэр. Без вас, по крайней мере”.

Брейсер мысленно улыбнулся.

— “Спасибо, Роджер, спокойной ночи”.

— “Надеюсь, вы хорошо отдохнете, сэр”.

Брейсер хотел было принять таблетку снотворного, но передумал. Включив свои “глаза”, он осмотрел в темноте отсек.

Зоркие приборы различили очертания журнального столика, кресел и письменного стола, который он в действительности не мог использовать, шкафов и картин на стенах. Ничего. Ничего, что бы представляло хоть какую‑нибудь важность, имело хоть какую‑нибудь цену для него.

Это был просто отсек. Место. Нора и не более того. Комната не несла в себе ничего личного. Ничего, что бы могло указать на характер или природу проживающего в ней человека. Ни о чем нельзя было сказать “это мое”.

“А о какой личности я могу говорить сейчас? — спросил он себя. — Разве я имею личность? Разве я не квазиорганическая машина, как Роджер? Нечто, что лишь отчасти является человеком?”

“К черту! Хватит, Абсолом”.

Он снова отключил приборы своего зрения, погрузив свой мозг в кромешную тьму, и начал считать с нуля, в надежде, что это позволит ему уснуть.

20

“Один. Два. Три”.

Если бы у Абсолома Брейсера была левая нога, то он мог бы сказать, что она у него страшно болит. Его нервная система упорно заявляла, что в несуществующей левой ноге что‑то страшно болит в районе лодыжки. Боль пульсировала, медленно перебираясь вверх по не существующей голени к несуществующему колену.