Дальше ей предстояло пробираться пешком.

Обходя пикеты, петляя по незнакомым улицам и переулкам, Селивановой удалось подобраться совсем близко к Дворцу культуры. Дальше хода не было - здание было оцеплено плотным кольцом военных.

Всё пространство перед оцеплением было забито огромным количеством военной техники. И если по телевизору это казалось необходимым и нужным, то увидев всё воочию, вблизи, невозможно было отделаться от мысли, что освобождение людей поручено бездушным чиновникам, для которых главное - отчитаться, создать видимость работы. Им лишь бы дать команду - послать десяток-другой бессмысленных бронированных консервных банок, а нужны они или нет - это их не волнует.

Материнское сердце Людмилы Владимировны тревожно сжалось, но она вспомнила о "своем" генерале, и надежда вновь ожила.

Вокруг было много людей. Они вглядывались в темные окна безмолвного здания. Несмотря на разлитую в воздухе тревогу, Людмиле Владимировне будто стало даже легче дышать. Она ощутила себя на своем месте. Отсюда она уйдет только вместе с дочерью.

Она вспомнила мужа. Шурик так и не понял, что она ушла от него навсегда. Он пропадет без нее. Но поступить иначе она не могла. Только бесконечно жаль годы, потраченные рядом с этим никчемным человеком.

Мимо пробежали люди с микрофонами, телекамерами и осветительной аппаратурой. Это тележурналисты. Их лица светились суетливой радостью. Правильно говорят: что человеку горе, то журналисту - хлеб. Людмила Владимировна отодвинулась, даже случайно не желая их коснуться.

Она подошла к солдату, стоявшему в оцеплении. Из всех она выбрала его, с виду совсем еще мальчика. Интуиция преподавателя подсказала: он ее пропустит через оцепление. Ведь смогла как-то попасть на сцену погибшая девушка.

- Молодой человек, у меня там дочка, Ниночка, - Людмила Владимировна умоляюще сложила руки на груди. Равнодушный взгляд солдата смутил ее, и она сбилась. - Я недолго ... совсем чуть-чуть ... посмотрю только и сразу вернусь.

- Назад! - сказал солдат.

- Сынок, я ничего ... мне только посмотреть ... и сразу вернусь ...

- Товарищ капитан! - крикнул солдат. Тотчас прибежал офицер.

- Я ей одно, она другое, - пожаловался солдат. - Я ей - "нельзя", а она - "у меня там дочь" ...

Офицер устало посмотрел на Людмилу Владимировну:

- Мамаша, Вы зачем бойца провоцируете?

- Простите, у меня дочь там ... - машинально повторила Людмила Владимировна, но уже без всякой надежды.

- У меня приказ: никого не пропускать. Прикажут пропускать родственников - пропущу. А сейчас, извините, не могу. Между прочим, родственников в штабе собирают, - и офицер подробно объяснил, как пройти к штабу. Однако Людмила Владимировна и слушать не хотела, чтобы куда-то уйти.

- Я никуда не пойду.

- Да это же рядом здесь, в двух шагах - на Дубровке! Пойдемте, я вас провожу.

Офицер попытался взять Людмилу Владимировну под руку.

- Отстаньте! - крикнула она.

- Да что Вы, в самом деле! Эй, ну-ка, двое, ко мне! - скомандовал офицер. - Так, парни! Взяли бабулю ... аккуратненько ... и понесли к штабу!

Словно куклу, Людмилу Владимировну поставили на асфальт перед лестницей, ведущей в полуподвальное помещение.

- Дальше сами разберетесь, - сказал офицер и удалился вместе с солдатами.

Проходившая мимо женщина, лицо которой показалось Людмиле Владимировне знакомым, остановилась и спросила:

- Кто у вас там?

- Дочка, Ниночка, - с готовностью ответила Людмила Владимировна.

- У меня тоже дочка ... была ... убили ее!

Людмила Владимировна вспомнила - эту женщину показывали по телевизору. Ее дочь застрелили террористы.

- Я видела всё по телевизору, - побледнев, сказала Людмила Владимировна, которой происходящее показалось сном.

- Ничего, всё нормально, - буднично сказала женщина. - Пойдемте в помещение. Здесь холодно.

То, что женщина, потерявшая дочь, обращала внимание на холод, показалось Людмиле Владимировне неестественным.

Они спустились по лестнице вниз и оказались в длинном полуподвальном помещении, уставленном рядами деревянных кресел с откидными сиденьями. Людей было много. Они сидели в полной тишине с отрешенными лицами.

На небольшом возвышении за столом сидел мужчина, уронив голову на руки. На первый взгляд казалось, что он спал.

- Прежде всего, Вам нужно у него зарегистрироваться, - сказала женщина.

- А потом?

- А потом попьем кофейку.

Людмила Владимировна подошла к сцене, и мужчина тотчас поднял лицо. Это был тот самый человек с миндалевидными глазами - начальник штаба, которого Людмила Владимировна окрестила генералом.

- У вас деньги есть? - сразу спросил генерал.

- Есть, а что?

- Надо бы подкормить солдатиков из оцепления, - ответил начальник штаба, с улыбкой наблюдая, как Людмила Владимировна торопливо достает из кармана кошелек. - Оставьте себе хоть немного.

Неизвестно еще, сколько здесь придется пробыть.

- Да, да, спасибо. У меня есть еще. Скажите, как там? ...

- Работаем, - лаконично ответил генерал.

Сообщив сведения о Нине и Тобиасе, Людмила Владимировна вернулась к своей новой знакомой. Женщина протянула ей пластиковый стаканчик с дымящимся кофе.

- Горячий, пейте. Что это с Вами?

- А что?

- Вид у Вас был потерянный, а сейчас - совсем другое дело.

Вот уже неделю на окраине Москвы в здании, как две капли воды похожем на дворец культуры, в котором террористы удерживали заложников, отряд особого назначения "Альфа" отрабатывал специальную операцию.

В последний день к ним подключили группу милиционеров, проходивших переподготовку на курсах повышения квалификации в Домодедове. Главная задача "альфовцев" заключалась в непосредственном уничтожении террористов. Приданным "домодедовцам" ставилась вспомогательная задача зачистки подсобных помещений. Неразлучной троице - капитану Хлыбову, лейтенанту Санкину и лейтенанту Мерзлявкину - было поручено отработать несколько технических помещений второго этажа.

На случай всяких непредвиденных обстоятельств "альфовцы" и "домодедовцы" провели несколько учений, на которых отрабатывали взаимодействие в проникновении в зрительный зал, приемы рукопашного боя и прицельную стрельбу из положения "от живота". Роль террористов выполняли черные матерчатые манекены.

Полковник, наблюдавший за действиями сводной команды, был не доволен. Он требовал от "хлопцев", чтобы скорость перемещения и взаимодействия друг с другом была не хуже, чем у футболистов, "да не наших, а немецких или аргентинских".

- Патронов не жалеть! - внушал полковник, вышагивая перед строем загнанных спецназовцев. - При малейшем подозрении стрелять на поражение. Без разницы, кто перед тобой - бандит или гражданский: одно опасное движение рукой, туловищем, головой, глазами - поливай его свинцом без душевного трепета. После будем разбираться, кто есть кто. За всё и перед начальством, и перед Господом Богом отвечу я один. У нас приказ - чеченов в плен не брать, валить на месте! Будет молить о пощаде, умолять - бей его, гадюку, без жалости. Вы, хлопцы, должны выбросить из головы всякую ересь, типа жалости к детям, женщинам и старикам. Начнете рефлексировать - вам хана. Или в бою убьют, или после сопьетесь, с полным вывихом мозгов. Кстати, о мозгах. В бою данная часть головы должна быть выключена напрочь. Задача одна - четко фиксировать ситуацию и вовремя отдавать команды на нажатие спускового крючка. А для этого достаточно одного спинного мозга. Запомните, хлопцы: промахнуться, ошибиться вы можете, но только раз. Что будет потом, вы уже не узнаете, потому как вас самих уже не будет. А теперь повторим всё сначала. Надеть противогазы!

Среди спецназовцев раздался недовольный ропот:

- В намордниках-то зачем?

- Покурить бы, товарищ полковник!

- Говорили, противогазы американские, а на них написано "Маде ин Туркиш".