Перед самой атакой командующий пехотой спросил у Реншельда: «Желает ли Его Высочество, чтобы я немедленно выступил против врага?» Фельдмаршал коротко бросил в ответ: «Да, немедленно!» Левенгаупт громко, скорее для окружающих, воскликнул: «Тогда выступаем во имя Господа, и пусть поможет нам Бог!». Было начало десятого. Солнце поднялось уже достаточно высоко и начало припекать головы солдат, покрытые черными треуголками. Вокруг с тревожными криками носились птицы, не понимая, откуда взялось столько двуногих существ, которые согнали их со своих гнезд еще до восхода солнца.
В шведских рядах зазвучали трубы, забили барабаны, знаменосцы подняли повыше стяги – и строй двинулся в сторону неприятеля. В те времена солдаты еще в ногу не ходили, только несколько десятилетий спустя в прусской армии осознают, что передвигаться на поле боя в ногу легче и войска движутся быстрее. Тогда появилась возможность быстро перестраиваться, менять направление движения прямо на ходу и уменьшить расстояние между шеренгами в линиях. При этом один ряд солдат не натыкался на другой, да и уставали они при движении меньше. Барабанным боем задавался нужный ритм движения, и солдаты могли непроизвольно ускорять шаг либо замедлять его. В Северную войну все перестроения пехоты совершались гораздо дольше и требовали от офицеров и сержантов значительно больших усилий. Строй, кое-как держа равнение, двинулся в сторону русских линий. У шведов еще оставался пусть и незначительный, но все-таки шанс спасти положение. Оставаться на месте и предоставить инициативу русской армии они себе позволить не могли: батарея из четырех орудий большого вреда русской армии нанести была не в состоянии, испорченный порох делал бесполезным ружейный огонь. Оставалась испытанная временем шведская тактика – энергичная атака холодным оружием. Главной составляющей этой атаки в шведской армии был высокий боевой дух ее солдат. Солдаты других армий того времени не любили сходиться в рукопашной. Большинство сражений XVIII века больше походит на своеобразную огневую дуэль двух армий. Линии пехоты сходились на расстояние ружейного выстрела и вели огонь до тех пор, пока нервы солдат одной из сторон не выдерживали и они начинали подаваться назад. Тогда армия, у которой боевой дух был выше, переходила в атаку холодным оружием. Как правило, противник разворачивался и начинал отступать, и если у армии не хватало резервов, чтобы остановить продвижение врага, то его прогоняли с поля боя. Кавалерия также часто увлекалась стрельбой с лошадей из укороченных ружей. Ее чаще использовали для преследования разбитого врага, чем для массированных кавалерийских атак. Исключение составляла шведская армия. Солдат морально готовили к рукопашной схватке. Главным было быстро и хладнокровно приблизиться к противнику – у того чаще всего просто сдавали нервы. Видя решительно настроенных приближающихся шведских солдат, враг, не принимая удара, просто бросался в бегство. Именно так не выдержали первого шведского броска врукопашную саксонцы при Фрауштадте, и, побросав ружья, они сбежали, оставив отбиваться от шведов одну русскую пехоту. На это, видимо, и рассчитывал Реншельд, посылая свою пехоту в эту атаку. Но хватит ли у нее морального духа завершить ее?
Шведская пехота вначале двинулась размеренным шагом. Ей нужно было сперва преодолеть 700–800 метров. После этой отметки строй шведской пехоты попадал в зону эффективного русского огня вначале артиллерийского, а затем и ружейного. Чтобы сократить потери, с расстояния в 200 метров нужно было начинать двигаться особенно быстро и у самого строя вражеской пехоты перейти на бег.
Строй русской пехоты остановился, находящийся впереди него Петр со свитой из генералов наблюдал за приближением шведов. Царь был внешне спокоен, в полковничьем зеленом мундире гвардейского Преображенского полка, перевязанном голубой лентой ордена Св. Андрея Первозванного, в высоких черных кавалерийских ботфортах, он придал своему лицу особую торжественность. Петр Алексеевич хотел, чтобы все видели: царь спокоен и в победе не сомневается. Его спокойствие должно было внушить уверенность в предстоящей победе каждому солдату. Наконец царь дал приказ офицерам занять свои места, развернул лошадь и стал во главе строя второй линии одной из пехотных дивизий.
Тем временем артиллеристы засуетились в промежутках между батальонами. Установив орудия на позициях, они быстро зарядили свои пушки и стали ожидать команды для начала стрельбы.
Первыми заговорили русские мортиры и гаубицы, находившиеся на огневых позициях в лагере. Они имели наибольшую дальность обстрела. Затем присоединились пушки крупных калибров. Мортиры и гаубицы в основном метали гранаты. Однако точность попаданий их была невелика. Гранаты врезались в землю, бешено крутясь и шипя, пока горел фитиль, затем они с громким треском разрывались, разбрасывая вокруг множество мелких осколков. Кто оказывался неподалеку, мог спастись, просто упав на землю. В таком случае солдат получал чаще всего контузию от разрыва бомбы, но осколки его не задевали. В противном случае шансов остаться в живых было немного. Затем в шведский строй стали влетать ядра. Вначале они со свистом проносились над головами, но вскоре все чаще стали врезаться в шведские шеренги. От прямого удара смерть наступала почти мгновенно. При удачном попадании ядро большого калибра выбивало из шведских рядов по 3–4 человека. Солдаты смыкали ряды и смахивали кровь погибших товарищей со своих лиц, продолжая движение в нарастающем темпе. Кошмар начался, когда до русского строя оставалось не более 200 шагов. С этой отметки нужно было почти бежать, чтобы преодолеть оставшееся расстояние до того момента, пока артиллеристы успеют перезарядить пушки и сделать еще один залп.
Фельдмаршал Реншельд нервничал. С самого начала атаки его одолевали сомнения. Он развернул коня и направился к генералу Крейцу, который все еще был занят попытками кое-как выстроить свои эскадроны. Подъехав к нему, командующий указал на незащищенный правый фланг удаляющегося пехотного строя. Чем ближе тот подходил к врагу, тем яснее становилось, насколько российские боевые порядки длиннее шведских. Крейц все понял и пообещал фельдмаршалу немедленно организовать помощь: его кавалеристы должны были поддержать свою пехоту и врезаться в российский пехотный строй немного правее. Реншельд немного успокоился. Первые кое-как построенные эскадроны лейб-гвардии конного полка, Северо-Сконский кавалерийский полк и часть драгунского полка Эльма должны были идти в эту атаку. Теперь Реншельд поехал в сторону левого фланга. Проезжая мимо короля, он спешно доложил ему о начале атаки.
Король тут же собрал вокруг себя личную охрану и подозвал часть строящихся кавалеристов. Ему хотелось видеть все собственными глазами, поэтому в сопровождении этого эскорта короля и повезли на ближайший пригорок, откуда поле предстоящего боя хорошо просматривалось.
Пушки русских били методично, посылая в шведский строй все новые ядра. Грохот не смолкал ни на минуту. Он перекрыл собою звуки труб и грохот барабанов. Солнце скрылось из виду, затянутое облаками из вонючего порохового дыма. Наконец завизжала картечь, и шведы оказались в настоящем аду. Посиневшие губы солдат шептали молитвы, секунды казались часами, падали уже не просто отдельные солдаты, валились целые взводы, бесследно исчезали роты. Одеревеневшие ноги двигались механически, сознание сворачивалось в маленькую яркую точечку, чтобы человек мог отстраниться от действительности и не сойти с ума от происходящего вокруг. В короткие перерывы между орудийными залпами вдруг доносился размеренный стук барабанов или звук флейты; эти звуки казались чем-то потусторонним и нереальным, настолько они были неуместными в этом пекле. Но эти звуки говорили: мы еще живы, мы приближаемся. Руки крепче сжимали ружья, сознание вновь пробивалось наружу, и батальоны мерной поступью шаг за шагом приближались к застывшим и вскинувшим ружья зеленым рядам русских пехотинцев. Пехота не стреляла. Лишь первый ряд пехотинцев опустился на колено. Молчали и шведские ружья. Перед броском можно было сделать только один залп, и он мог стать решающим. Стрелять нужно было с минимальной дистанции. Дистанция выстрела не велика, точность очень низкая, а отдача фузеи огромна. Поэтому при выстреле ствол резко дергался и пули уходили выше цели. Офицеры требовали стрелять тогда, когда солдат начинал видеть белки глаз противника. Стрельба велась залпами шеренгами. Первая шеренга могла стрелять с колена, но отдача часто валила солдат с ног. Поэтому в те времена, отстрелявшись, первая шеренга иногда просто ложилась на землю, и тогда за ней следом стреляла вторая. Редко, но еще применялось и так называемое караколирование. Этот способ чаще применяли конные рейтары, но иногда использовали и подразделения пехоты. В таком случае солдаты первой шеренги, выстрелив, оставались на месте, но вперед выходила вторая. После выстрела вперед выходила следующая и также стреляла. Таким образом строй передвигался вперед навстречу противнику. Иногда первая шеренга, выстрелив, уходила в тыл и пристраивалась сзади строя, заряжая ружья. И так каждая отстрелявшаяся шеренга уходила назад, а сам строй пятился в тыл. Для достижения эффекта с минимального расстояния солдатам просто нужно было разрядить ружья в направлении врага. Если учитывать, что солдаты в шеренге стояли довольно близко друг к другу, можно понять, что пули могли легко и основательно опустошить строй противника и вызвать панику в его рядах.