В нескольких километрах севернее события также стали приобретать драматический характер. Как уже сказано выше, победа над войсками Росса вдохнула в российское командование надежду на победу, но царь еще несколько колебался, так как слишком переоценивал силы шведов и боялся, что при их массированной атаке армия не выдержит и побежит. Однако внезапное движение шведов в северо-восточном направлении заставило царя решиться на выступление. Он, видимо, посчитал, что те просто уходят с поля боя, не решившись на сражение. Формально русской армией командовал фельдмаршал Борис Петрович Шереметев, но фактически всем, как всегда, распоряжался сам царь, хотя для виду Петр решил, что «достоин» командовать лишь пехотной дивизией. Ему подвели чистокровного скакуна, царь вскочил в седло и последовал за пехотным строем. Было решено далеко от лагеря не отрываться, чтобы по-прежнему опираться на его огневую мощь. В лагере оставили часть полевой артиллерии и всю тяжелую, а также все гаубицы и мортиры, которые могли стрелять через головы своих войск. Всего из лагеря было выведено 42 батальона пехоты, которые расположились лицом к шведам, а спиною к лагерю (в нем армия смогла бы укрыться в случае поражения). В самом лагере в качестве резерва еще оставались 9—10 батальонов пехоты (почти столько же, сколько у шведов оставалось пехоты вообще). При необходимости пехотинцы могли быть использованы либо для усиления армии в поле, либо для прикрытия отступления армии в лагерь. Пехота была выстроена в две боевые линии. В первой находилось 24 батальона, во второй – 18 батальонов. Вторая линия должна была поддерживать первую в бою, хотя непосредственно она принять участия в нем не могла, пока сражается первая. Однако батальонами второй линии можно подкреплять батальоны первой, понесшие потери в битве, либо задержать дрогнувшие и отступающие части. Однако в этом случае возможен вариант, когда охваченные паникой батальоны первой линии заразят ею и вторую, и таким образом разрушится весь строй. Тем не менее наличие второй линии имеет значение и как дополнительный моральный стимул для солдат первой линии, которые чувствуют со спины поддержку, да и за свой тыл спокойны.

Солдаты в линиях были выстроены друг к другу так плотно, что пространство, занимаемое одним батальоном по фронту, составило 80–90 метров. Интервалы между батальонами составляли всего 10 метров. В этих пространствах были установлены трехфунтовые пушки. Всего было размещено свыше 60 орудий. Таким образом, русское построение приобрело вид сплошной стены из войск. На флангах расположилась кавалерия. На правом стали 10 драгунских полков и полк конных гренадеров под командой опытного кавалерийского генерала Фредерика Боура. Эта группировка из 45 эскадронов насчитывала 9000 сабель. Кавалеристы также стали в две линии. В первой 23 эскадрона, во второй – 22. На левом фланге конницы было меньше. Сказалось утреннее сражение у редутов и выделение 5000 драгун Волконского для поддержки казаков Скоропадского, а вернее для контроля за ними, так как Петр сомневался в их лояльности. Уговоры генералов на Петра не подействовали, и полки генерала Волконского решили не трогать. Всего на левом фланге разместили 6 драгунских полков в 4800 всадников. 12 эскадронов стали в первой линии и столько же во второй.

Эта живая стена из тысяч людей понемногу начала двигаться, выбирая удобную позицию для боя. Шведские колонны были остановлены Реншельдом и развернуты для марша в обратную сторону. Следовало также выбрать направление для атаки и выйти на нужную позицию для перестроения войск из походных колонн в линию. Карл заметил Реншельду, что наиболее верным было бы атаковать кавалерией драгун Боура, которые стояли ближе всего к шведским войскам. Реншельд не согласился с мнением короля, высказавшись за атаку русской пехоты. Король, как ни странно, уступил Реншельду, чего ранее с ним не случалось. Карл пошел на попятную, и, как оказалось, напрасно. Ведь шведская кавалерия была теперь намного многочисленнее пехоты, в которой в строю после всех понесенных ею потерь в этот день оставалось всего 4–5 тысяч человек. Да и русская кавалерия только недавно пришла в себя после неудачной ретирады из-под редутов. Опрокинув конницу Боура, можно было бы ударить кавалерией русскую пехоту во фланг и тыл, с одновременной атакой пехотной линии с фронта. Как бы все тогда сложилось? Тем не менее шведские колонны повернули вспять и двинулись в обратном направлении, чтобы успеть занять позиции и развернуть фронт перед приближающимися русскими линиями. Шведы хотели успеть развернуться к бою первыми. Когда до русских линий оставалось около километра, Реншельд приказал Левенгаупту начать разворачивать пехоту в линию. Часть конных полков заняла свое место на левом фланге строя. Однако вскоре оказалось, что кавалерия Крейца не может стать на правом фланге пехоты, так как ей не хватает места для маневра – мешал Будищанский лес. Генерал Крейц разместил свои 52 эскадрона не правее линии пехоты, как предусматривалось, а позади нее. Левенгаупт, с ужасом осознав, что ему придется начинать свою атаку без поддержки кавалерии, продолжил разворачивать свою пехоту в линию. В отличие от русской шведская пехота разворачивалась только в одну линию [9] , но и для этого людей не хватало. Чтобы увеличить длину фронта, батальоны «растягивали» как могли. Шведский батальон размещался на протяжении целых ста метров по фронту. При этом интервалы между батальонами оставляли в 50 метров. Всего шведская линия заняла 1450 метров по фронту, тогда как российская – 2150 метров! Для увеличения длины фронта нужно было спешить часть кавалерии, но та находилась позади пехоты в скученном состоянии, так что прибывающие новые эскадроны только увеличивали сумятицу. Тоненькая синяя линия из 10 батальонов пехоты с большими интервалами между ними казалась жалкой ниточкой по сравнению с массивным строем русской армии, где в строю стояло почти 22 тысячи пехотинцев при поддержке целой артиллерийской армады. Правда, к шведской линии спешили два батальона вестманландцев, которые возвращались после неудачной попытки вызволить Росса и находились еще немного позади шведского левого фланга. Крайними на правом фланге шведского строя стояли батальоны гвардии. Это была наемная, элитарная часть – лучшая часть шведской пехоты, но сейчас она была сильно разбавлена солдатами из тех расформированных полков, которые присоединились к армии с корпусом Левенгаупта. Над полком развевались белые ротные знамена. Форма этого полка, особенно у офицеров, отличалась необыкновенной нарядностью, но сейчас гвардейцы напоминали толпы оборванцев, как, впрочем, и все остальные полки, ожидавшие начала атаки. Левее гвардейцев стоял сводный батальон Скараборгского полка (остатки двух батальонов слили в один), затем батальон Кальмарского, также сводный, следом еще два батальона лейб-гвардейского полка, к которым примыкали два батальона Упландского полка. Левее расположились солдаты единственного батальона Естьетского полка, так как другого уже не существовало. И наконец, замыкающим левофланговым шел второй батальон Нерке-Вермландского полка. Первый батальон этого полка остался с генералом Россом и разделил участь других батальонов его отряда. Вот, собственно, и вся пехота той «огромной» шведской армии, которую в нашем воображении рисовали многие именитые историки прошлых времен, как империи Романовых, так и эпохи советских генеральных секретарей. Эти жидкие батальоны должны были броситься на стоявшие в километре русские многотысячные плотные ряды и победить! Трудно представить, что ощущали все эти люди перед боем, здесь, за тысячи километров от родной земли после годов мытарств по необъятным лесам и полям Восточной Европы, после голодных и холодных зимовок, трудных маршей по болотам и лесным чащобам, бесчисленных боев и столкновений. На что они надеялись и как представляли свое будущее? Можно лишь с уверенностью сказать, что примеров подобной стойкости и храбрости в истории крайне мало. Наверное, даже Реншельд испытал раскаяние. Во всяком случае, он попытался загладить свою грубость в отношении Левенгаупта, предложив тому помириться перед атакой. Левенгаупт же фактически совершит моральное предательство своих бывших солдат, заявив впоследствии: «С этими, так сказать, несчастными и наивными баранами, которые шли на заклание, я должен был атаковать целую вражескую пехоту».