Я не стал провожать Витторио — он знал, где выход из этого английского паба — там же, где и вход. Он получил от меня все, что хотел — Антонио займется их делом. Я получил тоже все, что хотел — Антонио Сото скоро займется своим делом. Все хорошо.

24.

Если справедливо то, что история, повторившись второй раз, превращается из трагедии в фарс, то сегодня все могло произойти с точностью до наоборот. Дастин собирается к Лауре. Звучит, как название пошленькой мелодрамы новомодного синематографа, который все больше грешит отвратительными и сентиментальными поделками. Искусство больше никого не интересует! Уже никто не пытается подражать Диккенсу, писать как Батлер, приблизится к простоте Джека Лондона, исследовать Стриндберга и даже Антон Чехов интересует большую часть чисто с медицинской точки зрения: хорош врач, который помер от туберкулеза. Люди перестают читать, люди тупеют, глядя в собственное отражение в зеркале и все это, благодаря отупляющему воздействию кинематографа. За последние два года в мире было выпущено такое количество всякой дряни, которая потакала низменным вкусам бывших людей, постепенно из действующих персонажей этой жизни превратившихся в зрителей! Любой приличный человек выглядит идиотом, когда спрашивает в книжном магазине, что-нибудь стоящее. Да и приличные книги уже переместились из магазинов в букинистические лавки. Что смотрели приятели Дастина за эти два года и что, слава Господу, не стал смотреть он? О чем можно было говорить в кампаниях? Судите сами: «Франкенштейн», «Мата Хари», ««Я — беглый каторжник», «Лицо со шрамом», «»Тарзан — человек-обезьяна» — список можно было бы продолжать, если бы не было так противно! Дастин тщательно выбривал подбородок. Более отвратительного настроения у него не было со времен сдачи выпускного экзамена по истории.

Когда начинаешь копаться в истории (а ты вынужден это делать, потому что иначе сдать экзамен просто нельзя!), понимаешь, насколько низко пала мораль людей. К власти всегда рвались не самые умные и не самые достойные представители говорящего населения планеты. Они создали себе всевозможные приспособления для оболванивания себе подобных, перестали писать друг другу письма, разучились слушать друг друга, оказывать друг другу уважение. А — любовь? Какая любовь? Пересып, перетык, перескок друг с друга — друг на друга. Прыг-скок. Чертова любовь, о которой слагали песни и поэмы — где она? «Почему я должен ехать туда, куда ехать не хочу? Потому что, в противном случае, я окажу неуважение женщине, которая ко мне стремится. Значит, я правильно поступаю, что собираюсь преступить все нормы нравственности? Ведь она — дама замужняя, леди, фрау и...сволочь. А если она поиграется и выкинет какой-нибудь фокус? Расскажет мужу, например, или доктору Бойзену... Хорош же я буду в глазах приличного человека, который представить себе не может, что английский дипломат, не прошло еще и недели с момента его приезда в Германию, уже валяется на чужом супружеском ложе. Откуда я знаю, что она может сделать...? А если откажешься, то ее обида может сказаться и на моей карьере — у нее такое количество знакомых среди дипломатов. А если она меня просто полюбила? Разве не могла меня полюбить очаровательная леди? Да и, может быть, сегодня пронесет и ничего не случится?» Дастин очень на это надеялся, но, мучаясь от угрызений совести, все-таки не забыл аккуратно упаковать французское шампанское и шоколадные конфеты, которые купил в посольском магазине.

Шикарный лимузин, как и в первый раз, стоял у ворот посольства, хотя Дастин просил Лауру, чтобы шофер проехал квартал вперед. Ведь, неприятно же, когда тебе на следующий день в коридорах посольства каждый зубоскал не применит с усмешкой заметить что-то типа: «Как приятно быть атташе по культуре — машины к дверям подают. Верно и шампанское подают по звонку из спальни?» «Вот и сегодня тоже. Отгавкиваешься, конечно, мол — по заданию посла. А что, посол? Откуда он знает, что тебя тащат в постель? Или это только женское кокетство?» Шофер приветливо улыбнувшись, открыл перед Дастином дверь и, обойдя автомобиль спереди, сел в кабину. Они поехали. Почему-то короче показалась дорога... Волнение стихло, но ощущение тяжести не покидало Дастина. И вдруг — дурацкая мысль: «Почему это у служанки немецкое имя — Эльза? Ведь, точно, не немка. Или — немка?» Автомобиль плавно остановился у ворот особняка, но на этот раз шофер вышел, открыл ворота, сел обратно в автомобиль и они поехали прямо к дому. «Зачем это? Что это означает?» — Заколотилась мысль и страх перед возможной ситуацией опять возник из глубины души. В эту минуту Дастин понял, где находится у человека душа — почему-то именно внизу живота стало прохладно и тоскливо, а под коленками как-то пусто, что ли.

На ступенях стояла фрау Дейч и ела из ладошки клубнику, прищуриваясь против солнца на подъезжающий к крыльцу автомобиль.

Здравствуйте, мой милый-милый англичанин. Заставляете леди ждать. Вот она — Ваша высокомерная чопорность и надменность! Не зря говорят про англичан, что они несносны в общении! — Лаура сразу атаковала Дастина. Ему ничего не оставалось делать, кроме как оправдываться и защищаться, а значит — нападать.

Здравствуйте, Лаура. Про англичан еще говорят, что они только выглядят надменными, но отменно хороши, как партнеры в общих делах, ибо точны, справедливы и почитают закон.

Ну, это сейчас как раз не модно! Хотя... Смотря, какой закон. Если английский, то — пожалуй. И думается мне, что говорят все это про себя сами же англичане. Но мне хочется в это поверить, милый Дастин. Я Вам доверяю на слово, поверьте слову жены банкира!

Жене банкира? Представляю, как доверяют на слово банкиры.

Вы сегодня в боевом настроении, Дастин? Это — хорошо. А банкиры доверяют, проверяя. Именно это я и собираюсь с Вами сделать.

Сделать что? Как Вы, леди, собираетесь меня проверить? Надеюсь, не с помощью орудия пыток? — Дастин решил принять ее манеру общения — хватило бы сил, ведь никогда не знаешь — куда она повернет. Это он уже успел узнать за две короткие встречи.

А это интересное предложение, мистер Макдауэл! Надо будет об этом поговорить. Проходите, пожалуйста в дом. Сегодня немного ветрено, поэтому будет развлекаться в моей гостиной. У нас с мужем, знаете ли, все по-современному — у него своя комната для гостей, а у меня своя. Кстати, прислуга у нас так же у каждого своя. А, вот и Эльза! Милочка, прими у мистера Макдауэла его плащ.

Первое, что увидел Дастин, взглянув на Эльзу, чтобы поздороваться, бросило его в пот. На горничной было такое короткое платье, которое годилось бы в крайнем случае в качестве купальника, но и те были намного скромнее.

Что с Вами, милый друг? Вам холодно и Вы предпочтете оставаться в плаще? Уверяю Вас, что в доме очень тепло и даже жарко. Тем более, что в гостиной есть камин, а это скорее повод, чтобы снять с себя побольше вещей, чем их надевать.

Нет — нет. Конечно. Здравствуйте, Эльза, спасибо. — Дастин понимал, что происходит что-то не очень хорошее для него, но было уже поздно. Хотя, все может оказать не так и плохо. Ведь он же помнил, как странно обращалась со своею горничной Лаура в прошлый раз: все эти прикосновения, абсолютно лишние для хозяйки и прислуги, томные взгляды и тому подобное. Ему говорили, что нравы в Германии оставляют желать лучшего, что свобода общения в понимании богемы — понятие весьма широкое. Настолько широкое, что не оставляет никаких границ...

— Ау! Дастин! Вы где? Вернитесь к нам, прошу Вас! — Лаура смотрела насмешливо и с вызовом. — Вас, кажется, что-то напугало? Эльза, ты неосмотрительно оделась! — Эта сволочная немка видит его насквозь! — Тебе следовало бы надеть рыцарские доспехи и сверху еще длинный теплый плащ с капюшоном, а ты не надела даже нижнего белья! Ой! Кажется, я что-то не то сказала? Простите, милый Дастин, это была шутка. Хотя, Эльза и вправду не любит носить белье! — Заговорщицким тоном прошептала Лаура на ухо совершенно застывшему от смущения Дастину. — Это даже меня заводит, хотя я не отношусь к людям с совсем уж современными взглядами. Это теперь даже модно! А в Англии тоже ЭТО популярно?