Смотря, что Вы имеете в виду, дорогая Лаура. — Ну что тут было делать, если все внутри сжалось от предчувствия чего-то надвигающегося — опасного, но щекочущего что-то совершенно животное.

Я имею в виду отношения между людьми, которые церковь и общество считают совершенно невозможными! Я имею в виду то, что стало модным у нас в Германии... Да бросьте Вы прикидываться! Вы что — правда не понимаете? — Лаура села в кресло, жестом пригласив Дастина последовать ее примеру.

Нет, ну почему же. Я понимаю. Действительно и в Англии есть некоторые молодые люди...

Молодые? — Лаура так громко захохотала, что если бы у Дастина была хоть малейшая возможность исчезнуть — он бы исчез. — Молодые? Да знаете ли Вы, мой милый друг, что только в Берлине гомосексуальных клубов что-то около десятка?! А там все генералы с молодыми солдатиками, да фрау на пороге климакса встречаются со своими юными протеже! Что скажете, Дастин, Вам это не по нраву, конечно?

У Дастина перехватило дыхание. Разговор принимал совсем даже не то направление, которое он со страхом ожидал. Она не собиралась бросаться на него с объятьями, она не принуждала его к неправедным поступкам, она не провоцировала на какие-либо действия с его стороны — она просто била в лоб. Заговорить на такие темы с почти незнакомым человеком и еще в присутствие служанки? Если Бог на свете есть, он помогает Дастину — кажется, она лесбиянка! Тогда все проблемы решаются сами собой. Все станет на свои места: никто никому не изменяет, а если она с кем-то спит, то — что же — банкир, говорят, уже в преклонном возрасте. Это можно понять: у молодой особы играет кровь, но она верна мужу — пусть и наполовину. Это говорит о ее благоразумии, но разговаривать на эти темы? Что греха таить, Дастин чувствовал себя не очень хорошо.

Я ничего не могу сказать об этом. Я весьма далек от этих вопросов...

Да, что Вы говорите? От каких Вы вопросов далеки, милый англичанин? Вы — девственник? — Она уже провоцировала. Да-да, она его провоцировала. Надо что-то делать, иначе она его просто опозорит. А почему вдруг Лаура заговорила на эту тему? Никто и никогда не узнал о тех нескольких вечерах в доме профессора Коула. Никто, кроме их участников. Если только — Боже мой! Если только кто-нибудь из их кружка случайно потом не знал Лауру. — Знаете, Дастин. Я постоянно ловлю себя на мысли, что в определенных обстоятельствах любой человек (конечно если он все-таки достаточно образован и раскрепощен!), может переступить эту черту. Правда-правда! Вот, когда Эльза заходит ко мне в туалетную комнату, чтобы помочь мне принять ванну, она, ну Вы понимаете, не совсем одета. Да? Потому что просто все может намокнуть, ведь правда? Ну, вот. И когда она меня, простите, моет... Я не слишком откровенна?

Нет — нет, продолжайте, пожалуйста. — «Господи, что я говорю!» — Дастин не знал, как реагировать.

Так вот. Когда она раздевается, что бы помочь мне принять ванну, то получается, что она тоже почти голая. Дастин, что с Вами? — Лаура говорила шепотом, потому что в любой момент могла войти Эльза. Но, вдруг, остановилась — видимо, у Дастина с лицом было что-то не в порядке.

Душно что-то, наверное, будет гроза.

Вы правы, мой Дастин, обязательно будет гроза. Надо закрыть окна, чтобы не разбились. Но, Вам, видимо, не интересно, что я рассказываю — я же вижу, как Вы напряжены! — Лаура была явно обижена такой реакцией молодого человека. Что делать? Дастин ни в коем случае не мог допустить, что бы из-за какой-то прихоти, из-за какого-то дурацкого рассказа вдруг испортились отношения между ними, отношения, которые очень пригодятся в его работе здесь в Германии. «Надо быть проще, мягче, пусть подумает, что это меня тоже волнует. Подыграю».

Успокойтесь, дорогая. Все в порядке — мне очень интересно. Просто очень жарко.

Да Вы снимите пиджак. Тут тепло, а когда мы с Вами выпьем, станет еще жарче. Вам действительно интересно? — Лаура налила из большой бутыли в стеклянные чаши какой-то темной жидкости, от которой в комнате распространился необыкновенный аромат.

Что это, Лаура?

Это очень старое сицилийское вино из монашеских погребов Палермо. Эльза ведь оттуда — ей присылают родственники. Вы не смотрите, что она прислуга — порой я думаю, что она член какого-нибудь тайного монашеского ордена, которая послана сюда с очень страшной миссией! Не смотрите на меня, как на идиотку, Дастин! — Лаура опять перешла на шепот. Вино действительно было необыкновенным — очень густым, вяжущим рот, крепким, пахнущим травами. Дастин никогда не пробовал ничего подобного. В Англии было все: виски, ром, бренди, но такого ощущения он еще не испытывал. Лаура продолжала шептать, придвинувшись к нему очень близко:

Вы пейте, Дастин, и слушайте. Я Вам правду говорю — Эльза на самом деле никакая не Эльза! А кто она я не знаю. Нам ее рекомендовали друзья мужа из Италии. Там она прислуживала одному очень опасному человеку — какому-то потомку цезарей Борджиа. Его на Сицилии все боятся. Когда она меня моет в ванной комнате, я не могу оторвать глаз от ее татуировок. Вы знаете, Дастин, у нее две странные татуировки: одна на правой руке и еще одна на левой груди. Змея и цветок. Ужас! Когда она стоит передо мной на коленях и растирает мое тело маслами — я чувствую, что цветок пахнет, а змея вот-вот меня может ужалить. Ее укус смертелен, Дастин, не смейтесь! Я, правда, ее боюсь. — От Лауры пахло вином и запах был темный и опасный. В комнате появились вечерние тени, а огонь камина освещал только половину лица женщины. Дастину показалось на миг, что в зале еще кто-то есть — призраки окружали их. Они танцевали странный тихий танец, сжимая вокруг них кольцо все теснее и теснее. Дыхание Лауры становилось тяжелее и слова вырывались словно с трудом — голос садился и чуть похрипывал. Вдруг Дастин увидел у стены маску на высоте человеческого роста. Когда тень от пламени касалась ее — она пропадала, а потом опять появлялась и Дастину казалось, что выражение лица у маски меняется с каждым разом. В голове шумело. Губы Лауры касались его уха и щеки — она держала его за руки и говорила, говорила...

Милый, мне страшно здесь одной. Мне кажется, что стены говорят по ночам, а портреты уходят и гуляют по парку — с утра все цветы помяты. Я ругаю садовника, а он божиться, что с вечера все было нормально. Может, это мальчишки забираются?

Конечно, мальчишки. — Дастин уже обнял ее за плечи, а она сидела у его ног. Странное вино и разгоряченная кровь больше не оставляли никаких шансов.

Милый, славный англичанин, я боюсь эту девушку — она все время молчит, как будто хранит тайну. Она — ведьма. Поцелуй меня, пожалуйста. — Лаура сама взяла его голову руками, мягко повернула к себе и Дастин почувствовал, как ее влажные губы слились с его губами. В этом поцелуе было столько нежности и тепла, что он сразу успокоился. Но вот он посмотрел в ту сторону, где была маска.

Лаура, а где маска? Ее нет.

Какая маска, милый? У меня нет никаких масок.

Голова просто ничего не соображала, он слышал только шепот Лауры: «Ты меня не бойся. Я тебя не предам. Пей, пей вино — оно тебе поможет, оно тебя спасет». Шумело в голове, шумело. Он чувствовал, что ноги его не слушаются, а руки сами совершают какие-то движения и что-то теплое, мягкое и податливое в его руках — конечно, это тело Лауры! Она — голая! Когда? Как это?

Вдруг, он почувствовал чужое дыхание — вот так, сразу, дерзко и быстро, его опрокинули чьи-то руки на спину, на ковер. Он не ударился, потому что, когда он должен был упасть — его поймали. Он не видел того, кто был сзади, но сильные руки снимали с него одежду и он не мог противиться этим рукам. У ног его была Лаура — Господи! Что ты делаешь? Как это возможно, чтобы было так хорошо!

А тот, кто был сзади сильными руками сжал его голову и наклонил к Лауре. Она прошептала: «Я говорила... Я тебе говорила... Теперь очень поздно — подчинись...» Ее шепот срывался, как последняя одежда с его тела и вдруг он почувствовал что-то внизу... И вдруг острая боль и сладость, как тогда...