Но на поле играли не правительства Германии и СССР, а лидеры, которые делали в этой игре ставку на секретные операции и свои тайные службы: СС и НКВД. Гитлеру был нужен СССР, как союзник; Сталину в этой же степени был нужен Гитлер. Цель у них была одна, методы одинаковые, да только пути достижения этой цели разные: Германия предполагала, договорившись с СССР, положить к своим ногам Европу — Сталин думал о том же. Когда в июле сорок пятого на Потсдамской конференции глав держав-победительниц кто-то спросил у Сталина, какие чувства он испытывает, когда советская армия стоит у ворот Берлина, он многозначительно ответил: «Царь Александр Первый дошел до Парижа...» Трошин сделал неутешительный для себя вывод: впервые он столкнулся не с тайным агентом НКВД, а с непосредственным участником серьезной политической игры, которая решала судьбы мира. Он понял, где надо искать теперь Конрада — в Аргентине. Понял он еще и то, что Конрад — это не один человек — это многоходовая сложная и опасная игра советской разведки во многом направленная против своего же правительства. Понял он и то, что игра началась снова: Конрад вновь потребовался КГБ для сумасшедшей чехарды, в которой завязнут многие правительства мира. Спустя десять лет после окончания страшной войны, вокруг новой Германии опять витают духи современных провокаторов и интриганов. Трошин понял, что от него хотят: Конрад был так глубоко «зарыт под землей», что он должен, как медиум, вытащить на свет дух прошлого — мир остался недоволен результатами дележа имущества поверженной Германии.

17.

В центре Амстердама много стоянок такси особенно перед отелями и Центральным вокзалом. Но я не люблю такси. Я вообще не люблю автомобили: они грохочут, визжат, гадят и мешают гулять. В городе такие узкие улочки, что бывает одной фруктовой повозке с повозкой торговца рыбой не разминуться. Стоят, ругаются и не уступают друг другу ни полметра булыжной мостовой! В такие моменты мне нравиться наблюдать не за торговцами: поругаются и разойдутся, а вот жители, которые высовываются из окон, и прохожие, которые останавливаются и начинают рассуждать между собой — кто из них прав — гораздо интереснее. В городе слишком скучно, потому что слишком тихо, слишком чисто, слишком сытно, слишком уютно, все — слишком!

Я люблю вечером выйти из дома и взять со стоянки свой велосипед. Он прикован железной цепью к дорожному столбику у самой обочины (мой столбик номер тринадцать). До ближайшего брюн-кафе совсем недалеко и можно было бы встретиться с Моник там, но город-то маленький, а хозяин ближайшей пивной знает меня давно. Ему, конечно, все равно — с кем я встречаюсь, но если я буду не с девушкой, а, предположим, с мужчиной, или с девушкой, но ему совершенно незнакомой, то он, чего доброго, решит, что я или стал педиком (ему-то что — пожалуйста! Только интересно!), либо подцепил что-то новое, что он еще не пробовал. Замучает расспросами! У людей, которые много пьют пива происходит отупение мозгов, да и живот на остатки этих мозгов начинает давить.

Я доеду на велосипеде до Лейдсеплейн, оставлю его там на платной стоянке (всего-то 5 гульденов в час), пересяду на прогулочный катер, который довезет меня до Центрального вокзала, возьму билет до Утрехта, войду в купе и увижу Моник. Она — потрясающая женщина, она не только курит «Корону», которая своим размером напоминает прилично выращенный фаллос, но и не носит нижнего белья. Вообще и никогда не носит. Говорит, что в Китае женщины засовывают такие сигары себе в промежность и дымят ими, как плохо отрегулированные двигатели внутреннего сгорания. Я был в Китае, но никогда не видел там хороших гаванских сигар! Моник всегда врет.

«Моник прекрасна, Моник чудесна, Моник, тебя я та-а-ак хочу!» — французская песенка времен второй мировой войны крутилась у меня в голове, пока я брал билет и выходил на платформу. Как только вышел — понял, что действительно неплохо было бы! Ладно, там будет видно. Девушка эта из породы злобных тварей, которых не уговаривать надо, а уворачиваться — откусят что-нибудь к чертовой матери!..

Я так и знала, что ты, паршивый полукровка, даже один тюльпан даме не принесешь! — Она сидела на кресле, сбросив туфли и подобрав ноги под себя. Если бы на ярко-желтой шелковой блузке были швы — они треснули бы очень давно под напором такого бюста!

Что ты, милая Моник! Ты когда-нибудь видела меня с цветами? Скажи, а что ты ешь такое, что твоя грудь растет с каждым разом минимум на один размер? — Я сел в кресло напротив Моник. Поезд тронулся, в купе горел неяркий свет — стало очень уютно. Она сидела, укрывшись клетчатым пледом. В купе стоял весьма легкомысленный аромат — через плотную завесу французских духов пробивался неясный сладковатый запах. На столике перед девицей лежал изящный серебряный портсигар, украшенный разными полудрагоценными камешками.

Моник, радость моя, где же твои сигары? И что это такое ты куришь? Смотри, на этот аромат сбегутся все полицейские Нидерландов.

Дон, кажется я на свободной территории! Что ты хочешь испугать — ЭТО?! — Моник сбросила плед и встала, причем сразу в такую позу, что попытаться ее описать очень трудно! Ну, вот, приблизительно, так. Правая рука чуть согнута и открытой ладошкой — лежит на правой части задницы; левая рука локтем чуть повернута в мою сторону, согнута и лежит на верхней части левого бедра — чуть-чуть вперед; корпус тоже слегка наклонен вперед и влево так, что левый сосок почти уткнулся мне в правый глаз и я им уже ничего не видел; подбородок чуть вздернут, а голова легка повернута вправо и вверх; полные губы приоткрыты, хищно поблескивали белые зубки и виден был розовый язычок. Да! Чуть не забыл! Юбку Моник, видимо, забыла на предыдущей остановке, а про белье я уже говорил. Вот в такой позе она замерла, а я правым глазом заметил, что в том месте, где тело расходится надвое, виднеется кончик еще одного такого же розового язычка — вот только зубов видно не было.

Дорогая, не надо так нервничать! Если полицейские и появятся, то им придется занимать очередь в конце состава, зато у меня будет хороший финансовый год.

Нахал, хам, сволочь, фашист, полукровка, идиот и предатель! — Моник плюхнулась в кресло, но перед этим я успел таки укусить ее за сосок. — Ты — педик! Точно! Ты — педик.

Моник! Приличная девушка не должна вот так вот сразу набрасываться на мужчину, который не только еще не выпил чай, но даже не предложил девушке сделать ему минет. Сколько раз я говорил тебе, что это отпугивает мужчин! Им может показаться, что девушка слишком доступна, а это может привести к непоправимым последствиям. Например, тебя могут изнасиловать и, вообще, ты можешь простудиться! Кстати, избавься от привычки постоянно высовывать свои языки — это неприлично. Людям может показаться, что ты дразнишься!

Дон, хочешь хорошей травки? — Моник уже полулежала на кресле: одна нога уперлась мне между ног, а другую она положила на стол. Обзор был более чем хорош, но аппетит, который преследовал меня уже часа три, почему-то пропал! Я не могу хотеть есть, когда на меня смотрит промежность!

Она взяла из портсигара две сигареты, аккуратно положила их в рот и вместе прикурила, отчего была похожа на змею с раздвоенным язычком, у которой вдруг задымилась голова — одну отдала мне. Трава была исключительного качества. Именно такую поставлял из Колумбии шеф Моник, сеньор Алонсо де Охеда, один из крупнейших поставщиков этого зелья в центральную Европу и, в частности, в Австрию. Он, как все приличные бизнесмены жил в Аргентине, а работал подальше от родного дома — в Колумбии. Так было безопаснее и для него и для его семьи.

Это из новой партии?

Да. Есть какие-то осложнения? Зачем ты меня позвал в такую даль, если даже не обращаешь на меня никакого внимания и не хочешь сначала со мной переспать?

Во-первых, не обратить на тебя внимания никак нельзя — такого больше нигде не увидишь, даже в амстердамском борделе на улице Зедейк, во-вторых, спать с тобой невозможно, потому что ты так пихаешься и орешь, когда кончаешь, как будто у тебя внутри каждый раз взрывается атомная бомба. Кстати, тебя не было в Хиросиме в тот вечер? Ну, а в-третьих, действительно есть проблемы и они вряд ли понравятся ребятам в Буэнос-Айресе.