Продолжение этой вербовочной кампании и подбор адресатов, видимо, главным образом и занимали господина Хоппе. Когда он сиживал в своей святая святых, обложившись десятками немецких адресных книг, было видно, что он не расположен отпускать шуточки и прыскать со смеха. В то время как его подчиненные рылись в адресных книгах, он наставлял их мудрыми советами:
— Не забывайте, господа, что наша задача — привлечь девственную клиентуру. Людей, которые до сих пор не имели дела с банками. Людей, изверившихся в сберегательных кассах, — новичков, для которых такие вещи, как акции, паи, облигации, — заповедная область, короче говоря, привлечь маленького человека. Маленький человек уже опять откладывает деньги. Его только что огрели по башке, а он уже снова скопидомничает. Куда же он откладывает деньги? В копилку, в чулок! Но ведь это мертвый капитал, пожива для воров — мы же приобщаем его сбережения к рынку капиталов, ибо маленький человек тоже не прочь зашибить деньгу! А, что?..»
Сотрудники находили, что «доктор» Хоппе большой комик. Однако же он следил, чтобы его идеи претворялись в жизнь.
— Кто из вас адресовал наш проспект правительственному советнику фон Мюллеру? Вы, Дальхаке? (Несмотря на последующее разъяснение, шеф держался именно этой фамилии.) Я настоятельно просил бы впредь считаться с моими указаниями. Никто вам пока еще слова не давал! Правительственный советник с фамилией фон Мюллер не маленький человек. У него у самого могут быть акции, он может даже сидеть в каком-нибудь наблюдательном совете! Побольше, внимания! Другое дело — пастор, пасторы для нас подходящие вкладчики. Против садоводов я тоже не возражаю. — Доктор Хоппе принял и вовсе глубокомысленный вид. — Старших преподавателей я приветствую. Акушерки? Что ж, правильно, Менц, — вы, конечно, хотели сострить, но акушерки нам подходят, они бережливы, возможно, это даже профессиональная черта… А нет ли у нас, кстати, Общеимперского союза повивальных бабок? Что-то мне припоминается в этом роде… Хорошо бы раздобыть список его членов. Мне уже приходила мысль обработать их всем скопом, в один заход… Да, согласен, Крамбах, мелких землевладельцев нам не нужно, это — выброшенные деньги…
И так все время, пока шла кампания по рассылке проспектов. Не оставалось сомнений в том, что господин Хоппе ищет себе клиентов только среди маленьких неискушенных людей. Само по себе это еще не означало ничего предосудительного. Владельца конторы, естественно, привлекал улов мелкой рыбешки, которой крупные банки пренебрегали. Как говорится, и мелкий скот навоз дает…
Что до содержания писем, то, по мнению господина Хоппе, оно ни в коей мере не должно было интересовать служащих. Эти письма с красиво оформленными приложениями поступали к ним из типографии готовыми, причем самое письмо набиралось шрифтом, в точности похожим на машинописный текст.
Разумеется, когда служащие впечатывали в письмо обращение и адрес, трудно было помешать им ознакомиться с его содержанием, зато уж в других случаях…
— Господин Менц… Господин Менц…
— Чего изволите, господин доктор?
— Напоминаю и предупреждаю: вы приглашены сюда для рассылки проспектов, а не для их изучения. Я не для того выплачиваю вам сверхурочные с пятидесятипроцентной надбавкой, чтобы вы устраивали здесь вечера чтения. Господа, эту тысячу необходимо сегодня же сдать на почту!
Невзирая на такую бдительность, кое-что, естественно, просочилось. Доктор Хоппе был не в силах уследить за всем: улучив удобную минуту, молодые люди просто припрятывали письмишко и потом на досуге прочитывали его. Господин Хоппе не мог этого не понимать, а может, он уразумел, что его служащим придется ведь в приемной отвечать на недоуменные вопросы клиентов, — так или иначе, он постепенно пускался в кое-какие объяснения.
— По вашим физиономиям, ребятки, я сразу же заметил, вы поражены, как это я обещаю нашим клиентам по три, а в иных случаях и четыре-пять процентов в месяц? Вы, конечно, думаете, что здесь не совсем чисто! Скажите, Дальхаке, правильно я угадал?
— Действительно, господин доктор, я не совсем понимаю…
— Ну, конечно, вы не понимаете, потому-то я к вам и обращаюсь, что вы не понимаете. Но уж вам-то следовало бы понимать. Ведь вы работали в крупном банке. Вам, конечно, известно, что иногда, — и я бы даже сказал, нередко, — среди других прочих дел попадаются такие, которые приносят пятьдесят, сто и даже двести процентов прибыли…
— Очень редко, пожалуй — никогда! — заметил Гейнц Хакендаль.
— А все же такое бывает. Вот видите! Бывает такое, Крамбах? Ваше мнение?
— Еще бы! Конечно, среди тысячи всяких дел…
— Но ведь это же не чистая прибыль, надо принять в расчет и дела, которые не только не дают прибыли, а даже приносят убыток… — ввернул Гейнц Хакендаль.
— Ну, конечно, в крупных банках! — презрительно бросил господин доктор Хоппе. — У них за год на десять выгодных приходится десять тысяч не столь выгодных операций. Потому-то они и выплачивают от одного до полутора процентов! Но если появляется некто — хотя бы всего-навсего доктор Хоппе, у которого одно лишь дело, но зато очень, очень выгодное, — какие он может платить проценты? А?
Они смотрели на него молча, выжидающие, с сомнением.
— Люнебургская степь! — провозгласил доктор Хоппе. — Мы нашли в Люнебургской степи семь месторождений. — Он перевел дух и продолжал уже спокойнее: — Я веду разведку в Люнебургской степи, и мы находим нефть. Но мы нуждаемся в капиталовложениях: концессии, буровые вышки, проводка, нефтеочистительные заводы, шоссейное и железнодорожное строительство… Привлекая сбережения мелких вкладчиков, я вознаграждаю их, как ни один банк. Мне это доступно, ведь я освобожден от огромной пошлины на бензин…
— А в других предприятиях наш банк не участвует? — спросил Крамбах.
— Нет! — решительно отрубил господин Хоппе. — Только одно дело, зато первоклассное!
— Что ж, это вполне возможно, — говорил позднее Хакендалю Менц, когда они вместе шли домой. — Возможно, хозяин и не врет. А возможно, и врет. И то и другое вполне возможно. Мне вот что не нравится: этот человек не из тех, у кого что на уме, то и на языке: чего же он вдруг разоткровенничался насчет своего керосина?..
— Да, — сказал Гейнц, — если его керосин такое уж выгодное дело, а это вполне возможно — мне кое-что приходилось читать насчет разведки в Люнебургской степи, — ему, разумеется, нетрудно привлечь капиталы, и не из тридцати шести и пятидесяти процентов, как он обещает платить, а из десяти и двадцати. Мне кажется, не такой человек доктор Хоппе, чтобы из одной любви к маленькому человеку бросать на ветер двадцать — тридцать процентов…
— Правильно, коллега! А раз он обращается к мелким вкладчикам и не хочет иметь у себя в конторе сколько-нибудь понимающего в этих делах человека…
— Дело нечисто, коллега!..
Некоторое время они шли бок о бок молча.
— Двести марок — это вам не кот наплакал, — задумчиво сказал Менц. — Да и ходить на биржу отмечаться, говорят, удовольствие ниже среднего…
Он замолчал. Молчал и Гейнц Хакендаль.
— А главное, все вместе выеденного яйца не стоит, — продолжал Менц. — С этим не побежишь в полицию или в прокуратуру.
— Наоборот! — отозвался Гейнц Хакендаль. — Еще сам загремишь: скажут, клевета, подсиживание…
— Вот то-то и есть, коллега, что ничего мы не знаем…
— Но мы будем начеку!
— И как только…
— Вот именно!
— Решено!
— Несмотря на двести марок!
— И на удовольствие отмечаться!
— Само собой!
— Простая логика, дружище!
— То-то же!
— Вот и я говорю! До завтра!
— Пока!
Оба они были молоды: Хакендаль, как и Менц, как и все сотрудники «Хоппе и К°». Возможно, Хоппе не без задней мысли брал на службу одну молодежь. Как всякие молодые люди, они были неопытны и радовались работе, которая шла успешно; они охотно верили тому, чему верили другие. Они поддались гипнозу успеха, внушению веры, воодушевлявшей других. Пока дело находилось в стадии подготовки, пока рассылались проспекты, и деньги с запинкой, по капле притекали в кассу, они сомневались, критиковали, кисли.