— Ты права, — говорит он. — Значит, в середине июня.
И оба молча бредут дальше.
Он сказал «ты права», — лишь бы что-нибудь сказать. Удивительные существа эти женщины! Он так и не может понять, о чем это Ирма вечно думает и как она приходит к своим выводам. Она не сомневается, что место у него будет, это он чувствует. Ей и в голову не приходит, что придется сесть на пособие! Она и вообще-то не из трусливых. Но им, видите ли, надо прервать свой отпуск, чтобы, ребенок, родившись, нашел все в полном порядке. Как будто он знает, что такое порядок…
Чудно, право! Уж если этим начинается, не трудно предвидеть, что так оно пойдет и дальше. Что достаточно хорошо для родителей, недостаточно хорошо для ребенка.
— Прежде всего, — поясняет Ирма, — я должна приготовить ему полное приданое. Было бы очень кстати, если б на новом месте тебе платили больше. Пятьдесят марок уйдет на одно приданое. А ведь еще вопрос, удастся ли нам столько выручить за твое радио!
Вот оно, вот оно! Безработица и страх перед жизнью, психоз рентной марки и детское приданое, повышенное жалованье и безоговорочное решение продать его радио — и все это надвигается со всех сторон! А он еще боится того, что ничего не боится! Да, он уже боится, в самом деле боится — того, что на него вот-вот свалится! И тут уж между ним и его неверной судьбой не стоит ничего, кроме веры в себя, того беспечного оптимизма, который у берлинца выражается словами: не горюй, Гейнц! Перемелется — мука будет!
И вдруг все обошлось на удивление гладко! Уже в Штральзунде Гейнц накупил берлинских газет, и, пока поезд все ближе подвозил их к обнищалой, голодной столице, он изучал объявления.
— Вот это как раз для меня, Ирма! — воскликнул он и показал ей объявление, где банкирский дом «Хоппе и К°» сообщал, что ему требуются молодые энергичные бухгалтеры с представительной внешностью. Являться для переговоров во второй половине дня — с трех до пяти.
— Много же ты о себе воображаешь, — не преминула съязвить Ирма. — Подумаешь, какой энергичный, а главное — представительная внешность…
— «Хоппе и Компания» — впервые слышу, — размышлял Гейнц вслух. — Ну, да там видно будет… На всякое дерьмо я тоже не польщусь.
И все же, как ни странно, он отнесся к объявлению с полным доверием и в волшебном плаще доверия вступил под своды «Хоппе и К°» на Краузенштрассе. Для всякого, кто знает банки, похожие на храмы, естественно было бы поморщиться при виде такого прокуренного, загаженного помещения. Но когда человек в такое время ищет места…
— Места? — отозвался молодой клерк за стеклянной перегородкой. — Какого вам еще места? Все места давно заняты. Вы что, с луны свалились?
— Я только сегодня приехал, — сказал Гейнц с твердым намерением не дать себя отшить. — На морские курорты газеты приходят с дневным запозданием.
— Ах, вы к нам прямехонько с курорта? А не перекупались ли вы в море? Что-то, я смотрю, вы больно фасоните!
И оба обменялись понимающей улыбкой.
— Вам тоже пальца в рот не клади!
— На том и держимся, приятель, на том и держимся — особенно в такой лавочке, как эта. Но мы с вами, кажется, знакомы. Уж не служили ли вы у…
— Ясно, служил. Как же! Статистика экспорта.
— Разрешите представиться! Менц! Эрих Менц! Фонды!
— Гейнц Хакендаль…
— Тоже попали под сокращение? Жаль, здесь все заполнено. Я с удовольствием похлопотал бы за старого коллегу.
— Чем же вы занимаетесь? — Гейнц с удивлением смотрел на пятерых служащих, рассевшихся за стеклянной перегородкой и, по-видимому, скучавших без дела.
— Чем занимаемся? Да, пожалуй, ничем.
— И еще людей берете?
— К первому, говорят, колесо завертится. Мы переезжаем на Фридрихштрассе, то-то шику зададим! Жаль, что людей уже набрали. — И вдруг он оживился. — А вот и наш старик, — видишь, из двери вышел. Бери его за жабры, может, и выгорит…
«Старик» оказался элегантно одетым, но уже изрядно потасканным и очень худым молодым человеком лет тридцати, с моноклем…
— Господин доктор, — обратился к нему его подчиненный Менц. — Простите, это мой коллега Дальхаке, мы из одного банка. Он только что освободился, прекрасный работник, отличные рекомендации… Может, что еще можно сделать, господин доктор?
— Сделать, сделать… Вам все сделай, а сами вы ничего не делаете за те деньги, что я вам плачу. А вы, собственно, что умеете делать, господин Дальхаке?
Гейнц пока не стал возражать против своей новой фамилии.
— Мне знакомы все виды банковской работы. Вот мои рекомендации.
И он полез в боковой карман…
Но господин Хоппе презрительно фыркнул:
— Начхать мне на рекомендации. Написать-то каждый может… Ха-ха! — прыснул он прямо в лицо оторопевшему Гейнцу. — Присутствием духа вы как будто не отличаетесь, господин Дальхаке, — добавил он недовольно. — Мои молодые люди должны обладать энергией. Надо уметь отшить склочного клиента. А потребуется, так и вышвырнуть за порог!
— Нам за последние месяцы приходилось это проделывать у нас в банке, господин доктор!
— Да уж ладно, — смилостивился господин Хоппе. — Женаты? Вот это хорошо. Я предпочитаю женатых служащих. Дети есть?.. Ждете? Еще лучше! Первый раз вижу молодого человека, который ждет ребенка. Ха-ха-ха! — новый взрыв смеха. — Так, значит, к первому! Господин Тиц, господин Дальхаке зачисляется с первого, двести марок для начала, с надбавкой после каждого полугодия в полсотни — так до максимального оклада в двести марок. Ха- ха-ха!
Но тут господин Хоппе насупился:
— Галстук извольте переменить, Дальхаке. Слишком много красного, у нас это не принято. Мы здесь блюдем нейтралитет…
С этими словами он исчез за дверью, ведущей в его святая святых.
— Что он у вас, немного тронутый? — участливо спросил Гейнц.
— Где уж там! Прикидывается! Продувная бестия!
— Он явно не из банковских кругов.
— А вам-то что! Лишь бы платил по совести! Радоваться должны — двести марок! И он их выкладывает чистоганом, без вычетов и взысканий.
— Да уж так и быть! — сказал Гейнц, отрываясь от своих невеселых дум.
Да, подозрительная это была лавочка, куда Гейнц Хакендаль поступил на службу, и с переездом фирмы в новое роскошное помещение на Фридрихштрассе она не стала менее подозрительной. Что же до того, считать ли владельца фирмы господина Хоппе («и К°» так и не появлялся) немного тронутым, то уже спустя несколько дней Гейнц решительно стал на точку зрения своего коллеги Менца: господин Хоппе нисколько не тронулся умом, господин Хоппе — продувная бестия и отъявленная сволочь!
Разумеется, это открытие нисколько не продвинуло Гейнца в решении вопроса, кто же такой господин Хоппе на самом деле. Он и теперь мог на него ответить лишь в отрицательном смысле: господин Хоппе ни в коей мере не принадлежал к банковским кругам. Но чтобы установить это, не требовалось особой проницательности. Господин Хоппе нисколько не скрывал, что он представления не имеет о банковском деле.
— Вы, банковские жеребцы — говаривал он, когда какой-нибудь служащий просил у него совета, как лучше провести по книгам ту или иную операцию, — вы, холощеные арифмометры! По мне, проведите ее хоть по дебету, а там через сальдо пустите в кредит, — лишь бы эта лавочка работала! — И «ха-ха-ха!» — брызгал он смехом в физиономию спрашивающего.
По-видимому, доктор Хоппе (весьма сомнительно, чтобы он был удостоен докторского диплома, но за титул этот держался крепко!), доктор Хоппе приобрел небольшую банкирскую контору, потерпевшую крах во времена инфляции, и теперь, когда и крупные банки с тревогой высматривали клиентов, на свой собственный лад снаряжался в поиски клиентуры для своего лилипутского банка. От сотрудников Гейнц Хакендаль узнал, что незадолго до переезда на Фридрихштрассе контора разослала несколько тысяч писем, носивших сугубо приватный Характер и настоятельно рекомендовавших адресатам доверить свои сбережения фирме «Хоппе и К°»…