ёсин хандзи мог завершить расследование по личному усмотрению или, правильнее сказать, в соответствии с указаниями «верхов» в течение сравнительно короткого времени, а мог, наоборот, продлевать до бесконечности предварительное тюремное заключение и годами задерживать передачу дела на рассмотрение кохан. Этот прием широко применялся в отношении лиц, обвиняемых в политических преступлениях, и особенно тех, кого бросали за тюремную решетку «в превентивном порядке» по одному лишь подозрению в существовании у них «опасных мыслей».

Такова была японская Фемида, перед лицом которой должны были предстать обвиняемые по «делу Зорге».

Процедура ёсин в отношении главных обвиняемых продолжалась с июня по декабрь 1942 г. Общее руководство за ёсин было возложено на судью Кодзо Накамура, который лично проводил допросы Зорге и Одзаки. Допросы Клаузена и Мияги вел судья Камэяма 4. Наибольшему числу допросов подвергся Зорге, их было 45. Одзаки был допрошен 28 раз, Клаузеи —23 и Мияги —20 раз.

Допросы проходили в здании суда, куда поодиночке под усиленной охраной привозили в специальном тюремном автомобиле обвиняемых, скованных наручниками. Судьи, так же как и прокуроры следствия, торопились: допросы, начинавшиеся с самого утра, заканчивались поздно вечером.

«Вечером, когда возвращаюсь из суда,— пишет жене в одном из писем Хоцуми Одзаки,— через окно тюремной кареты смотрю на улицы города. Темно, но все же можно наблюдать за жизнью» 5.

Переводчиком Зорге был вновь назначен ёсито-си Икома. Его воспоминания дают некоторое представление об обстановке, в которой проходила ёсин: «Во время следствия, проводившегося прокурором Ёсикава, время допросов не было точно определено, оно устанавливалось в зависимости от наших условий и обстоятельств. Поэтому все было относительно свободно. Но когда началось расследование в суде, все изменилось. Это было официальное судебное разбирательство. Месяц за месяцем в страшную жару я приходил в прокуренную дымную комнату судьи и с утра до вечера, обливаясь потом^ переводил.

Зорге привозили в суд из тюрьмы в четырехместном тюремном автомобиле. Его руки были скованы наручниками, а на голове был надет специальный тюремный головной убор амигаса с'. Зорге иногда просил через меня снять наручники, но его просьбы отклоняли, говоря, что это против правил.

Расследование теперь велось еще более сурово, нежели во время допросов прокурора Ёсикава,— продолжает вспоминать Икома.— Теперь и Зорге, и я не только были лишены возможности поговорить, но не могли произнести лишнего слова даже шепотом. Протокол допроса, составленный судьей на японском языке, я должен был тут же перевести на немецкий и дать прочесть обвиняемому. Все это было крайне сложно. Текст длинный, сплошной, без знаков препинания 7, написанный особым стилем судейского языка» 8.

Проведение ёсин начиналось опросом каждого обвиняемого: фамилия, место рождения, профессия, постоянное местожительство, семейное положение и т. д. Затем обвиняемому зачитывалось обвинительное заключение прокуратуры. В отличие от официального сообщения министерства юстиции прокуратура предъявила всем глав

6 X о ц v м и Одзаки, Любовь подобна падающей звезде, стр. 29.

6 Шляпа из соломы с сеткой, закрывающей лицо.

ным обвиняемым по «д/глу Зорге» обвинение в нарушении не трех, а четырех законов — кроме упоминавшихся был еще закон «О сохранении тайны в отношении военных ресурсов».

Дело каждого обвиняемого рассматривалось отдельно, все они содержались в строгой изоляции друг от друга. Процедура ёсин свелась главным образом к проверке данных следствия прокуратуры путем опроса обвиняемых и свидетелей. Но поскольку допрос свидетелей производился судьей не в,присутствии обвиняемых, то и в этом случае права последних па самозащиту по существу полностью игнорировались.

Следует также отмстить, что ни в процессе следствия прокуратуры, ни во время проведения процедуры ёсин очные ставки не производились. Такой метод лишал обвиняемых возможности установить обстоятельства, оправдывающие или объясняющие их действия. Более того, как следственные, так и судебные органы фактически отказались от такого общепринятого и в буржуазной судебной практике метода исследования и оценки представленных доказательств, как экспертиза, за исключением единственного случая, когда была произведена техническая экспертиза в отношении радиопередатчика, захваченного полицией.

В поисках дополнительных «улик» против Зорге следователи и судьи потребовали тщательного перевода всех обнаруженных его статей, опубликованных в немецкой печати 9. Даже в этих материалах они пытались найти факты, «уличающие» Зорге в раскрытии «государственных секретов» Японии.

Решение по вопросу о том, являлась ли какая-нибудь информация Зорге нарушением японских законов о сохранении государственной тайны, Накамура принимал единолично. Отказавшись от экспертов, Накамура, передавая «дело Зорге» на рассмотрение кохан, приложил и такие информации, в которых описывались события 26 февраля (военно-фашистский путч в Токио в 1936 г.), широко комментировавшиеся всей мировой печатью, не исключая и японской. Зорге инкриминировалось обвине

9 Во время обыска на квартире Зорге были конфискованы все авторские экземпляры немецких журналов и газет, в которых публиковались его статьи.

пне и в том, что в его информации нашли отражение причины возникновения и развитие японо-китайской войны 1937 г., а также ряд других событий внутренней жизни и актов внешней политики Японии, которым Зорге давал свою интерпретацию как специалист в области международных отношений на Дальнем Востоке.

Конечно, все это с процессуальной точки зрения являлось грубым нарушением принципов объективности и беспристрастия, которых, казалось бы, надлежало придерживаться судебным властям. Однако именно Накамура делал все, чтобы до предела ограничить и без того более чем скромные права обвиняемого на защиту. Итак, ёсин хандзи практически имели неограниченную возможность инкриминировать обвиняемым по их собственному определению любые обвинения.

Во время одного из допросов Зорге обратил внимание судьи на то, что при таком ведении судебного разбирательства устраняется возможность объективного определения—в какой степени та или иная дававшаяся им политическая информация нарушала японские законы. Таким образом, говорил он, при решении вопроса о степени важности той или иной информации в качестве исходных позиций берется субъективное мнение судьи, отбирающего информации по своему усмотрению, и отсутствует объективная оценка этих информации с точки зрения закона 10.

Как видим, процедура ёсин по «делу Зорге» стала по существу повторным дознанием обвинения, при котором полностью игнорировалась возможность беспристрастного расследования, каковым формально должна была явиться процедура ёсин как стадия судебного разбирательства. Опубликованные ныне материалы следствия и суда показывают, что Накамура не только не учитывал доводы и заявления Зорге, опровергающие выводы обвинительного заключения прокуратуры, но даже и не пытался проверять их обоснованность. Более того, в ход было пущено все, что могло бы подкрепить формулу обвинения прокуратуры. Те же самые факторы, которые закулисно влияли на ход и направление следствия прокуратуры, продолжали оказывать решающее влияние на

судебное разбирательство и в период проведения проце/ дуры ёсин.

Тем не менее Зорге всеми доступными ему средствами продолжал последовательно и настойчиво добиваться того, чтобы японские милитаристы были лишены возможности использовать процесс над его группой для нанесения ущерба интересам Советского Союза. На первом же допросе, после того как Зорге было зачитано обвинительное заключение прокуратуры ", судья Накамура спросил его: «Имеет ли обвиняемый заявить что-либо по поводу этого заключения?» На что Зорге ответил: «В зачитанном сейчас тексте имеются искажения, касающиеся таких фактов, как дата окончания мной школы, как деятельность моего деда 12 и некоторые другие. Однако все они не являются столь уж существенными. Но вот что меня привело в изумление: в этом тексте утверждается, будто моя деятельность направлялась именно Коминтерном, хотя в действительности ни я, ни моя группа никаких связей с Коминтерном не имели».