– Святые угодники! – не сдержался я.

– Что с Лурвилом? – Алексей вышел из транса.

– Мёртв, череп расколот, – ответил я, и добавил, внимательно посмотрев на здоровёхонького, без единой царапины, штурмана. – Тебе, похоже, опять «откровенно повезло»?

– Не в везении дело, – отмахнулся он. – Что за чертовщина с гравитацией?

– Понятия не имею, – со второй попытки я сел в кресло и ввёл запрос. – До ближайшей звезды полпарсека!

– Чёрные дыры?

– Ничего. Абсолютно ничего! Выйти на связь пробовал?

– Невозможно пробить струну… – Алексей вдруг осёкся.

У меня засосало под ложечкой. Этого не может быть!

Штурман стал ещё серьёзней, хотя это тоже казалось невозможным. Хмурясь и щуря глаза, он с остервенением атаковал свою панель управления.

Картинка на экране поменялась. Шесть абсолютно белых столбцов, раза в три меньше порогового уровня, сопровождались пояснением «– 60 секунд». Мы недоуменно переглянулись. Прошли пятнадцать, затем тридцать секунд, но датчики не пошевелились.

– 15…

– 10…

Лишь за две секунды до торможения свечи мгновенно превратились в буйствующие языки красного пламени.

– Теперь понятно, – протянул я, – почему приоритеты не сработали…

– Глупости! Система приоритетов – не та вещь, которая может не сработать, – возразил Алексей. – Если бы она решила дать предупреждение, мы бы все отправились к праотцам. По молекулам. А так был шанс, что выживут хотя бы вахтенные, которые не должны спать. В принципе, нам повезло, потери – минимальные.

Я не стал говорить вслух, что жизнь Лурвила не такая уж и минимальная «потеря», а если бы вахту нёс штурман, у нас, боюсь, была бы ещё одна «потеря». Как же он ухитрился уцелеть?

– Между прочим, – продолжил Алексей. – Ты знаешь, как проходят испытания датчиков?

Ну и вопросики. Дилеммой скорость-безопасность нам в училище все мозги изъездили. Хотя это и идиоту понятно, что чем выше напряжённость гравиполя, тем больше угроза для корабля в прыжке. Так что приходилось измерять напряжённость по всему Союзу, невзирая на затраты. Все годы экспансии составлялись многочисленные лоции, одна хуже другой. Новые скоростные корабли часто шли в обход, и имели малый выигрыш во времени по сравнению со старыми тихоходами, прущими напрямик.

Всё изменилось с появлением датчиков.

Но испытания? Я покачал головой.

– Так вот, несколько гравиточников нацеливаются на определённую область пространства и генерируют беспрерывный поток волн, – лицо штурмана, всегда такое бесстрастное, оживилось, будто ему доставляло удовольствие учить меня, старого космического волка. – Это место становится похожим на скалу в море, куда со всех сторон бьёт штормовой прибой. Вокруг возникает гравиполе с нестабильными показателями напряжённости. И корабли с новыми датчиками на полной скорости таранят эту скалу. Если после остановки корабль без повреждений, то его со спокойной совестью отправляют в эксплуатацию.

– Почему в Космофлоте ничего об этом неизвестно? – удивительно, но я ещё не утратил способность удивляться.

– Не забывай о нашей священной корове! – Алексей неожиданно рассмеялся. – Безопасность прежде всего! Таким способом можно прервать любой полёт, независимо от расстояния, ведь волны гораздо быстрее. Посему тестирование датчиков – исключительно прерогатива СБ, – штурман помолчал немного, затем продолжил. – Я был на таком испытании. Тогда я узнал, что с кораблём около «скалы» невозможно связаться. А ещё я видел записи показаний датчиков, – он исподлобья посмотрел на экран. – Они ничем не отличались от этих.

У меня закружилась голова и перехватило дыхание.

– Ты хочешь сказать, что мы налетели на такую гравитационную скалу? – спросил я каким-то полузадушенным тоном.

– Скорее сели на мель. Я мог бы утверждать это со всей уверенностью, если бы не одно обстоятельство. В СовБезе давно отказались от мысли использовать такую ловушку в качестве оружия. Знаешь почему? Потому что нужен вектор струны!

Это звучало, как приговор. Теоретически после прыжка определить вектор струны возможно. Как это формулировали физики, по синхровозмущениям гравиполя. Что-то аналогичное следу, оставляемому морским судном. Но космос – не море. После освобождения Ринкшасы такие следы агрессоров были найдены. Но для того, чтобы определить, куда они скрылись, самому мощному компьютеру Союза понадобилось бы пятьдесят лет. Полвека!

– И что будем делать?

– Ждать, – сквозь зубы процедил штурман. – Ждать, пока они не выключат чёртовы генераторы!

Алексей походил на человека, умеющего ждать, но он явно был более обеспокоен, чем хотел казаться. Штурман как-то ввалился внутрь себя, словно из него выпустили воздух. Я даже вздрогнул, когда он спросил:

– Есть хочешь?

– У тебя, похоже, стальной желудок, – скривился я и добавил мысленно: «И всё остальное, наверное, тоже!»

– Не хошь – как хошь, – равнодушно произнёс штурман. – Расскажи, что ты увидел в каюте ксенолога?

Меня снова накатила волна муторности при одном воспоминании о тошнотворном запахе.

– Во-первых, это, конечно, голова Лурвила, расколотая как арбуз.

– Почему именно голова? – заинтересовался Алексей.

– Потому что ею он обо что-то ударился, – раздражённо ответил я, смутно припоминая бурую кляксу на стене напротив койки. – Да, скорее всего он сидел на постели…

– Сидел?! – штурман аж заморгал. – Он должен дрыхнуть без задних ног после всей этой нервотрёпки! А ещё что ты видел?

Вот вопросики… Признаться, тогда меня больше заботило собственное состояние, чем бардак у ксенолога.

– Ну, там ещё была куча осколков дисплея его компьютера.

– Дисплея? – Алексей недоверчиво покосился на меня. – Они же небьющиеся! Хотя, да, о чём это я! Значит он, вместо того, чтобы спать, сидел и возился с нотником? Любопытно.

Штурман вскочил, скрылся в коридоре и вскоре вернулся с немного покорёженным блоком памяти в руках. После минутного ожидания сканер Компа выдал, что информация уцелела на 98 процентов.

– Недурно, – настроение Алексея немного поднялось. – Эта штука покрепче дисплея. Интересно, что в ней есть?

На табло сообщений высветилось: «Код доступа?»

– Какой такой код? – опешил штурман.

Комп невозмутимо пояснил: «Данные заблокированы. Введите код для снятия блокировки».

– Что, все данные? – Алексей хмуро посмотрел на сканер, затем на меня. – Попробуй ты.

Я молча набрал свой код доступа к корабельным системам. На табло возникло: «Код неправильный». Штурман кинул на него злобный взгляд и снова выбежал из рубки. Я окончательно почувствовал себя зрителем в театре одного штурмана.

Алексей вернулся со своими очками, перчаткой и платой. Когда он занял привычное положение (как при настройке струны), я решился его прервать.

– А что ты делаешь?

– Ты знаешь, что вся вычислительная техника, допускаемая в Космофлот, производится в Конфедерации? – штурман опять ответил вопросом на вопрос.

– Да, – что-то такое мелькнуло в голове. – Но почему?

– Священная корова! – Алексей оскалился и навёл указательный палец на потолок. – При выпуске любых плат памяти в них встраивается чип для блокировки данных. Чем больший уровень кода человек знает, тем от большего числа интересующихся он может защитить информацию. Только откуда это у ринкшасца?

Святые угодники! Ничего себе! Получается, я в своём неведении вообще мелкая сошка!!! И что он так разоткровенничался?

Рука в перчатке сыграла несколько аккордов на невидимом и беззвучном рояле. На табло сохранилась прежняя надпись.

– Ладно, – Алексей улыбался. – Сейчас мы его расколем.

Ещё одна мелодия. Никаких изменений.

– Вот как?! – штурман насупился.

Ещё мелодия. Ничего.

– Отрицательный результат – тоже результат, – Алексей пытался себя успокоить. – Хорошо, попробуем начальника службы информационной разведки.

Начальник службы информационной разведки также остался без информации. Пара новых аккордов не повлияла на монументальность надписи. Штурман сдвинул очки на лоб, и в недоумении посмотрел на неё.