Вывоз льна (и льняной пакли) и пеньки (с ней стал конкурировать джут) и масличных семян играл роль и впоследствии в нашем вывозе (в 1909 — 1913 гг. в среднем 113 млн. руб. и 34 млн. пуд.), но значение их ввиду других выдвинувшихся товаров (в особенности хлеба) сократилось — они составляли уже не более 7 ¹/₂% всего экспорта.

Из предметов животноводства уже с XVII ст. у нас вывозились в значительном количестве кожи, сало и щетина; они стоят на первом месте и в XVIII ст., в начале XIX ст. к ним присоединяется шерсть. Вывоз этих товаров с начале XIX ст. выражается в следующих цифрах (в среднем за год):

Животного сала вывозилось в 1767 — 1769 гг. 273 тыс. пуд. в год, а в первое десятилетие XIX ст. уже 1776 тыс. пуд., т.е. в 6 ¹/₂ раза больше. С этого времени и вплоть до середины столетия оно нередко занимает первое место в нашем экспорте, превышая в некоторые десятилетия вывоз всех хлебов, вместе взятых. Спрос на сало в Западной Европе был в то время очень велик, в нем нуждались для выделки машинной мази, с одной стороны, сальных свечей и мыла, с другой, — употребление растительных масел для освещения обходилось слишком дорого, а керосина еще не знали. С 20-х годов появились наряду с сальными свечами и стеариновые, и они постепенно получили преобладание. Но стеарин выделяется из того же сала, так что область применения последнего не только не сократилась, а, напротив, еще более расширилась.

Таким образом, с ростом техники, выражающимся в замене ручного труда машинами, и с развитием культуры, признаком которой является потребление мыла и свечей, и спрос на сало должен был необходимо расти. Россия же с ее обширными степями на востоке и юго-востоке и в Средней Азии, служившими пастбищами для скота, являлась единственной поставщицей его на мировой рынок. У казаков и башкир, в особенности же посредством менового торга с киргизами приобреталось огромное количество скота, главным образом овец, который и шел в значительной мере на топление сала.

Почти все наше сало вывозилось в Англию: в 1829—1833 гг. 3,6 из 4,3 млн. пудов экспорта, в 1834 — 1838 гг. 3,6 из 4 млн., в 1839-1843 г. 3,3 из 3,7 млн., в 1844-1846 гг. 3 из 3,4 млн. Англия со своей стороны потребляла почти исключительно русское сало — от 80 до 90% всего сала привозилось от нас, тогда как во Франции в 40-х годах уже получило преобладание над русским сало из Соединенных Штатов.

Только с половины XIX ст. скотское сало стало терять свое значение в нашем экспорте — появились опасные конкуренты в лице сначала пальмового, а затем и хлопкового и кокосового масла и копры, употребляемых для мыловарения, к которым (с 60-х годов) присоединились нефтяные осветительные и смазочные масла, заменившие свечи и машинную мазь, приготовленную из сала.

Из приведенного выше[46] списка де Родеса видно, что вывоз кож составлял в половине XVII ст. третью часть всего нашего экспорта и стоял на первом месте, причем это были почти исключительно выделанные кожи — юфть (335 из 371 тыс. руб.). Напротив, вывоз сырых кож был стеснен, а со времени Петра и вовсе запрещен в целях снабжения сырьем русских кожевенных заводов. К концу XVIII ст. вывоз юфти достигал 112 тыс. пуд. на сумму 1,3 млн. руб. Однако с тех пор, как в начале XIX ст. вывоз сырых кож был дозволен (вполне с 1811 г.), он стал расти скорее, чем экспорт выделанных кож (в особенности со времени понижения вывозных пошлин на сырые кожи в 20-х годах), составляя возрастающую долю в отпуске кож — всего 6% в 1802-1807 гг., но более трети (35%) в 1846-1855 гг.; а с 60-х годов он уже обгоняет выделанные кожи и оставляет их далеко позади — получается соотношение, обратное тому, которое имелось в 1846-1855 гг.: на долю сырых кож приходится свыше двух третей. Вывоз промышленных изделий, таким образом, уступает место вывозу сырья. Наряду с вывозом обнаруживается и привоз иностранных кож, но в первой половине XIX ст. это был привоз сырых кож и происходил он в весьма ограниченных размерах, и только в 1856—1860 гг. он достиг 40% вывоза кож, а с 70-х годов опередил его и выразился в импорте обработанных кож. Так что можно насчитать несколько периодов в развитии нашего кожевенного экспорта. Первоначальный вывоз юфти сменяется отпуском сырых кож, и вывоз последних продолжает расти, но постепенно преобладание получает привоз выделанных за границей кож.

Вывозились сырые кожи главным образом в ту же Англию, что и приведенные выше продукты сельского хозяйства. В 30-х годах Англия поглощала еще 40% нашего вывоза кож, тогда как в 1842 — 1846 гг. всего 30% — русские кожи вытеснялись южноамериканскими (из Аргентины, Уругвая, Бразилии, Венесуэлы). Последние постепенно проникают и к нам, причем с течением времени посредником по их привозу становится Германия.

Вывоз щетины, значительный уже в XVII ст., составлял в 1766-1769 гг. 17 тыс. пуд., а в 1800-1810 гг. 42 тыс., т.е. увеличился в 2¹/₂ раза, а затем до 60-х годов снова удвоился. В первой половине XIX ст. почти 60% ее вывозилось в Англию (в 1842—1846 гг. 45 из 74 тыс. пуд.), которая потребляла почти исключительно русскую щетину (в 1841—1845 гг. из 49 тыс. пуд. 45,6 привезено из России) для выделки щеток и кистей. Впоследствии первенство в экспорте нашей щетины переходит к Германии, которая стала вывозить до 70% русской щетины, но это была по-прежнему щетина не в деле; изделия из нее мы никогда не экспортировали.

В противоположность салу и щетине другие продукты животноводства приобретают значение в нашем экспорте лишь в XIX ст. В первой половине его выдвигается шерсть, вывоз которой составлял в начале XIX ст. всего 24 тыс. пуд., в 1814—1824 гг. 36 тыс. пуд., но с развитием мериносового овцеводства на юге с 20-х и 30-х гг. стал быстро расти и достиг уже к 60-м годам 1 млн. пуд., т.е. повысился за полстолетия более чем в 40 раз. Главные закупки шерсти, как для русских фабрик, так и для вывоза, производились на специальных шерстяных ярмарках, среди которых важнейшей являлась Троицкая ярмарка в Харькове. Отсюда доставлялось в Москву в 40-х годах до 400 тыс. пуд. мериносовой шерсти, из числа которой четвертая часть шла за границу через Петербургский порт. По таможенным записям, третья часть экспортируемой шерсти направлялась в Англию, на самом деле доля ее была больше, ибо значительная часть шерсти, показанной к отправке в Константинополь до получения там приказов, в действительности шла дальше, в Англию. Привоз шерсти в последнюю с начала столетия до 40-х годов, вместе с распространением прядильных машин, а затем и ткацких станков не только в хлопчатобумажной, но и в шерстяной индустрии, повысился в 10 раз — с 200 тыс. почти до 2 млн. пудов. В частности, привоз из России увеличился с 19 до 175 тыс. пуд., т.е. в 9 раз, но и в 40-х годах он едва достигал 10% всего привоза шерсти. Первоначально Англия получала шерсть почти исключительно из Испании, с 20-х годов последнюю стала вытеснять Германия, а в 40-х годах привоз из Испании почти прекратился, привоз из Германии остановился и на первое место выдвинулась австралийская шерсть. Последняя наряду с появившейся позже аргентинской шерстью стала в дальнейшем завоевывать мировой рынок, вытесняя шерсть, привозимую из прочих стран, в том числе из России. Эта заокеанская шерсть появляется и у нас, и если в 50-х годах привоз иностранной шерсти составлял в России не более 4% вывоза, то к концу века он уже стал достигать размеров вывоза и даже превышать его. Вытеснение русской шерсти иностранной облегчалось вследствие низкого уровня нашего овцеводства, плохого содержания овчарен, небрежного мытья и сортировки шерсти. Уже Гагемейстер в 40-х годах и Тенгоборский в 50-х годах указывали на нечистоту и вялость нашей шерсти; сор в виде соломы, сенной трухи, шелухи зерен не давал возможности получить на машине тонкую и ровную нить, а бессильный материал не выдерживал аппретуры. Мойка шерсти представляла собой «жалкую операцию», как заявлял один автор середины XIX ст.^{576}