Привоз и вывоз текстильных изделий можно усмотреть из следующих данных (см. табл. на с. 350).

В Западную Европу хлопок стал привозиться в значительном количестве лишь с 80-х годов XVIII ст. — с Вест-Индских островов, в особенности же из Соединенных Штатов; развилось хлопководство со времени изобретения в 1793 г. аппарата для очистки волокон от семян. С этого времени хлопок появляется и у нас; в первые годы XIX ст. цифры привоза его сильно колеблются, но затем, с 20-х годов, обнаруживается правильный и быстрый рост, так что за четверть века привоз увеличился в 16 раз и затем продолжал и дальше расти. При этом ⁴/₃ привоза составлял американский хлопок, хотя доставлялся он не прямым путем из Соединенных Штатов, а преимущественно из Лондона и Ливерпуля, важнейших хлопковых рынков.

Успешный рост импорта хлопка обусловливался тем, что с 1822 г. привоз его был освобожден от пошлин (хотя в 40-х годах и была вновь установлена небольшая пошлина), тогда как на фабрикаты были наложены высокие пошлины и даже запрещения. И в том и в другом выразилось стремление водворить у нас собственную хлопчатобумажную промышленность. Как можно усмотреть из привоза бумажной пряжи, эта цель была действительно достигнута. Пряжа привозилась к нам уже с конца XVIII ст. из Англии, и привоз ее возрастал до 30-х годов. Единственным поставщиком ее являлась вплоть до середины столетия Англия, которая одна только и могла снабжать своей машинной пряжей другие страны и широко это делала в Европе и за океаном, тогда как прочие государства производили ее почти исключительно для собственного употребления. Этот привоз стал, однако, с 40-х годов усиленно и беспрерывно падать, в то время как выработка у нас собственной пряжи росла. В 1846—1850 гг. привезенная пряжа составляла 40% произведенной в России, а в следующие пятилетия всего 16 и 10%. «В настоящее время, — говорит Тенгоборский в 1858 г., — иностранная пряжа входит не более как на 7% в бумажные ткани»^{580}. Потребность населения в бумажных тканях растет, крестьянин одевается в русский ситец — ему теперь выгоднее продавать лен и покупать дешевые ситцы, чем приготовлять из того же льна домашние холсты. Это выражается и в росте производства бумаготкацких фабрик (в 1850 г. 12,8 млн., в I860 г. 19,3 млн. руб.) и ситценабивных и отделочных (16,2 и 23,1 млн.), тогда как привоз тканей составлял в 1851—1855 гг. всего 3,7 млн. руб. Однако, как указывал Неболсин в 1850 г., лишь немногие русские фабрики изготовляют ткани, отличающиеся красивой наружностью, тогда как большинство предприятий больше заботится о дешевизне, чем о качестве, краски их непрочны, набойка неотчетливая. Вообще же тонкие материи еще сильно отстают от иностранных, как в доброте и узорах, так и по цене^{581}.

Но только привоз этих тканей высших сортов (из Англии) был возможен — привозу остальных препятствовал запретительный тариф. Привоз бумажных тканей из Европы поэтому с 30-х годов постепенно падает, тогда как растет импорт их из Персии, Турции, Бухары. Однако это были изделия уже совершенно иного рода — прочные и дешевые ткани, потребляемые в Закавказском крае, в Крыму, в Сибири и Оренбургском крае восточными инородцами; они обложены были незначительной пошлиной, так как не являлись конкурентами нашей хлопчатобумажной промышленности.

Однако мы не только привозили, но в то же время и экспортировали бумажные ткани, но только через азиатскую границу, главным образом в Персию и Среднюю Азию. Но в первую успели уже проникнуть английские ситцы, тогда как в Средней Азии русские изделия еще не встречали конкурентов. Вывоз этот составлял в 50-х годах всего 4% нашего производства бумажных тканей.

Лен и пенька, как мы видели, вывозились у нас в значительных размерах, но только в сыром, необработанном виде. Льняная пряжа производилась в России еще в 50-х годах ручным способом, тогда как в Англии она уже давно вырабатывалась на машинах; неудивительно, что английская пряжа, изготовленная большей частью из русского материала, господствовала повсюду. Если же она проникала к нам в очень ограниченном количестве, то это объяснялось и в данном случае высокими запретительными пошлинами, делавшими почти невозможным привоз и рассчитанными на создание собственной льняной промышленности. Еще более затруднен был привоз льняных тканей — большая часть их была попросту запрещена. По тарифу 1822 г. разрешался привоз только батиста и белых батистовых платков да еще двух сортов изделий; только в 40-х годах запрещения были сняты и заменены пошлинами, однако таких размеров, что для некоторых сортов ткани, в особенности для простого полотна, они носили (даже по тарифу 1850 г.) почти запретительный характер. В результате к нам проникали только тонкие иностранные ткани самой высокой выделки, главным образом батисты и тонкое столовое полотно, употребляемые высшими классами населения, тогда как прочие в значительной мере заменяли самотканое полотно более дешевыми и более красивыми, хотя и не столь прочными бумажными материями.

В XVIII ст. и в начале XIX ст. «парусное и фламское полотно и равендук вывозились в значительном количестве^{582} в Англию и Америку. Вывезено было в 1758—1762 гг. в среднем 77 тыс. кусков, в 1763-1777 гг. 130 тыс., в 1793-1795 гг. 251 тыс., но затем, в связи с распространением производства их в Англии, обнаруживается сокращение вывоза до 121 тыс. кусков в 40-х годах XIX ст.[47] В частности, парусного холста вывезено было в 1824—1826 гг. в среднем 66 тыс. кусков, тогда как в 1848—1850 гг. всего 23 тыс. Сохранился только вывоз русских канатов, который повысился с 45 тыс. пуд. в 1767—1769 гг. до 288 тыс. пуд. в 1800-1802 гг., но затем мало изменялся до 50-х годов; русские канаты ввиду их дешевизны везде применялись на торговых судах, тогда как военный флот повсюду снабжался канатами собственного производства. Особенно существенно было то, что Турция, приобретавшая ранее русские канаты, устроила для производства их казенный завод. Англия же, главная потребительница русских канатов, стала заменять их на судах железными цепями.

Привоз шерстяных тканей был больше, чем льняных, пеньковых и бумажных, но и тут вплоть до середины XIX ст., в силу высокой пошлины, возможен был привоз лишь сукон, употребляемых «только высшим сословием и зажиточнейшими людьми среднего класса; в соразмерности с таким ограниченным кругом потребления привоз этих изделий оказывался довольно значительным». Доставлялись они в первую очередь из Англии, но также из Франции и Пруссии. Мы же вывозили свои шерстяные ткани на Восток, главным образом выменивали их в Кяхте на китайский чай. Русские сукна, писал французский представитель в Китае в 40-х годах, на вид, конечно, несовершенны качеством и цветами, но в носке предпочитаются китайцами; дешевизна, удобный состав ассортиментов, излишняя ширина и даже пестрота наружного украшения нравятся китайцам, а потому нет повода советовать французским фабрикантам отправлять сукно в Китай^{583}. Труднее русским изделиям было соперничать с западноевропейскими изделиями в Турции; указывалось на то, что для обеспечения сбыта необходимо, чтобы они «не только равнялись с иностранными дешевизною и красивым видом», но и в отношении длины и ширины, упаковки, клейма были совершенно сходны с ними, ибо в Леванте на все эти подробности, с виду столь несущественные, обращается большое внимание.

Привоз промышленных изделий, как можно усмотреть из приведенного, не достигал в первой половине XIX ст. сколько-нибудь значительных размеров (первое место среди них занимал привоз бумажной пряжи и тканей), составляя в 40-х годах не более 32 млн. руб. среди 86 млн. всего импорта, т.е. около 40% последнего. Потому едва ли правильно было бы утверждать, что, вывозя на Запад свои сельскохозяйственные продукты, Россия на них приобретала произведения западноевропейской промышленности. Последние, притом в значительной мере изготовленные из русского же сырья (льна, пеньки, шерсти, кож, мехов), составляли лишь часть эквивалента, уплачиваемого за русские продукты. Другая часть нашего сырья — хлеба, льна и пеньки, шерсти, сала — обменивалась большей частью на сырые продукты Западной Европы, частью, и в большей мере, на закупаемые в тех же европейских гаванях произведения других частей света, так называемые колониальные товары. К первым относятся в особенности виноградные вина, фрукты, соль, рыба, привоз которых составлял 18 млн., ко вторым, кроме уже упомянутого выше хлопка, — тростниковый сахар, кофе, красильные вещества (индиго, сандал, кошениль), пряности разного рода, всего на сумму до 20 млн. К этому присоединялся привоз чая из Китая на 6,3 млн. руб., скота и некоторых изделий (в особенности хлопчатобумажных) Востока.