Марина держалась пару недель, а потом придумала повод — якобы переезд на новую квартиру — и написала: «Переезжаю. Что мне делать с твоим фонарем?» Незадолго до этого Тони искал под кроватью закатившуюся туда запонку, для чего привез из дома большой фонарь. Она и уцепилась за эту соломинку. Пришел ответ: «Фонарь еще может послужить, не выбрасывай, его можно перезарядить». Марина восприняла слова о возможной перезарядке фонаря (о, какая яркая метафора!) так, как это сделали бы многие женщины на континенте — как иносказание. Сердце радостно подпрыгнуло и в глубине души «включился» этот, казалось бы, разрядившийся фонарь. Развития темы, однако, не последовало. Увы.
Тем временем Марине прислали новый контракт, она заполняла анкеты. Заполнив, долго пила чай и думала, что слово «любовь» приличествует иметь в своем словаре или юным девчонкам, или романтически настроенным старушкам. К первым она не относилась уже, ко вторым — еще. И Бог с ним, со словом… И вдруг ожил ее мобильный, прислал вопрос: «How are you? Tony»[157]. Вытерев слезы рукавом халата, ответила, что хочет его видеть. Они встретились на следующий день после работы. Тони опоздал на полчаса, но Марина этого даже не заметила, она бы и дольше ждала. Он приехал, стал извиняться: пробки, всегда пробки, а она смотрела и не понимала, о чем он. Ведь они были вместе.
То, что им надо жить вместе, было очевидно для обоих. Где? Тоже очевидно. Тони работал, и до пенсии ему было еще далеко (они с Мариной были ровесниками). Его работа и зарплата для их совместной жизни были важнее, чем Маринины. Значит, нужно было искать что-то на юго-востоке Лондона, ближе к его месту работы. Марине пришлось отказаться от намерения работать еще один сезон во дворце. Радость пополам с грустью.
Жениться — не жениться, этого не касались. Марина уже хотела замуж (так воспитана каждая советская женщина), но не озвучивала свое желание. В воздухе возникло и повисло столь популярное здесь слово «партнеры». Марина представила, как скажет маме, что живет с партнером, то есть с «сожителем», как мама называла по-старинке, — это будет для нее ударом. Но от добра добра не ищут, Марина решила отложить рассмотрение этого вопроса на будущее, тем более что предложение он ей все-таки сделал… не днем, правда.
Тони не хотел жениться в принципе и сыновей своих так настраивал. Его можно было понять. Несколько лет назад его бывшая жена пожелала быть финансово самостоятельной, ни дня в жизни не проработав, и свободно пользуясь общим с мужем банковским счетом. Два года она мотала его по судам, хотя все было ясно сразу: по законам Британии, все, что семья накопила за долгую жизнь, делилось пополам. Но экс-жене все чего-то не хватало, а адвокат, заработок которого был прямо пропорционален времени тяжбы, послушно включал в материалы развода все ее требования — например, о том, чтобы дом родителей Тони в Девоне включить в совместно нажитое имущество. Этого судья не одобрил. Но ей удалось отсудить половину пенсии, которую Тони тридцать лет зарабатывал в большой нефтяной кампании. Это «форменное безобразие», как сказала мама Марины, в прошлом — судья, вошло в практику разводов не так давно. Начало этому положила одна предприимчивая особа, несомненно имевшая дар убеждать. Юридическая система в этой стране всегда основывалась на прецеденте: есть пример, на него и равняются.
У Тони был дом — тот самый викторианский. Как-то удалось его отспорить при разводе, взяв кредит в банке и выплатив свою долю. Дом и сад с сараем. Сарай он любил. Мог в нем часами пропадать, что-то стругать, мастерить. Сад ненавидел за неуемную в своем стремлении к свету траву, которая, если вовремя ее не скосишь, и тебя съест и еще соседям сорняки подбросит. Вот и косил…
В викторианском доме жили два его сына — мальчики-погодки двадцати с небольшим лет. Но даже, если бы дом и был свободен, Марина ни за что не стала бы там жить — даже не потому, что он был страшно запущен, и не верилось, что на протяжении долгих лет в нем обитала женщина, — дом был чужой, а в чужих домах, как Марина уже убедилась, она жить не могла — задыхалась. Сколько европейских границ перешла-перелетела, Ла-Манш переплыла, а пространство ей, видите ли, свое нужно! Где у женщин логика? А логика у Марины была: «Да, земля может быть далекой и необжитой — обживем, но свой маленький мир должен быть персональным и индивидуальным, как предмет первой необходимости, тобою обустроенным. Чтобы никаким чужим духом в нем не пахло».
И тут вмешалась мама Тони, та самая, которая жила в далеком Девоне на берегу Атлантического океана. Мама оказалась очень милой старушкой, бодрой и всегда веселой, как маленький воробушек. Свою предыдущую невестку мама почему-то не жаловала, а к Марине сразу же прониклась доверием: «и шьет, и вяжет, и на фортепьянах играет, и Тони — видно же, этого не скроешь, — любит». Мама сказала сыну:
— Мальчики должны уйти!
Это при том, что «мальчики» были ее единственными любимыми внуками. Когда Тони передал это Марине, та немедленно почувствовала себя злой мачехой, выгоняющей пасынков из родного дома на мороз. Такая же реакция была и у сыновей Марины, когда она им эти слова передала.
Оказалось, однако, что женщина озвучила то, над чем Тони думал уже давно: нужно продать дом и купить квартиру чтобы жить в ней вместе с Мариной.
Марина, рассуждая по-русски, сказала, что она в такие игры не играет. Тони, рассуждая по-английски, ответил, что любит и никогда не оставит своих сыновей, но все, что он был им должен, он уже выплатил, теперь они должны жить самостоятельно во всех отношениях.
— Как же можно жить самостоятельно, не имея работы, как платить за съемное жилье? — не успокаивалась Марина.
— А бенефит? Эд (безработный сын) получает бенефит, который будет покрывать и плату за жилье.
Марина узнала, что зарегистрированные безработные не голодают и не бедствуют, они получают приличное пособие по безработице. Правда, чтобы его получать, нужно не только искать работу без устали, но и посылать в соответствующие органы доказательства своих поисков: проходить определенное количество собеседований в месяц, не отказываться от работы на общественных началах, от курсов повышения квалификации и всего такого прочего. Жизнь безработного, живущего на пособии, наполнена делами. Тем не менее ребята приняли новость о предстоящем самостоятельном проживании с огромным энтузиазмом и вскоре нашли то, что им понравилось: верхний этаж дома, подобного родительскому, но выделенный в отдельную квартиру, где каждый получил по своей комнате (до этого они жили в одной и спали на двухъярусной кровати), плюс общая гостиная, кухня и ванная. Вместе с отцом они перевезли-перенесли туда нужную им мебель, и дом Тони был готов к тому, чтобы выставить его на рынок. Нашлись покупатели, но вдруг грянул кризис. Покупатели тут же отказались от своих намерений, потому что банки перестали выдавать кредиты под жилье.
Но… «Every cloud has a silver lining»[158]. Нет худа без добра. Худо пришлось не только покупателям, но и застройщикам, которые стали искать способы продать уже построенное или строящееся жилье. Марина и Тони пересмотрели множество вариантов и однажды получили предложение, отказаться от которого было трудно, — выбрать любую квартиру в почти построенном доме в милом им обоим Бромли на выгодных условиях part exchange[159]. Это означало, что стоимость дома Тони покроет две трети стоимости новой квартиры, и ему не придется мучиться с его продажей: эту тягомотину возьмет на себя агентство. Тони согласился и купил квартиру. Она, как это здесь принято, продавалась не как в Москве для DIY[160], а с полным «евроремонтом». Рецессия благоприятствовала любви!
А потом случилось… Нет, Марина больше не посылала своему любимому необдуманных сообщений. Случилось, что Тони пригласил Марину в Брайтон. Шел апрель. Они снимали квартиру с одной спальней в Бромли, ожидая окончания строительства, и готовились к переезду. Марина была рада, но подумала, что эта поездка могла бы случиться и попозже — настоящего тепла еще не было, а гулять вдоль моря в пальто… Хотя… гулять вдоль моря в пальто — пожалуй, это то, о чем она мечтала всю жизнь! И согласилась. Но гулять не пришлось, потому что Тони прямиком привез ее в ресторан с видом на море. Выглядел он непривычно серьезным. В машине почти не разговаривал, смотрел на дорогу. Предчувствие? Нет, никакого предчувствия у Марины не было… Сели за стол и сделали заказ — оба проголодались за полтора часа пути. Тони молчал, откашливался и, как всегда, извинялся за это.