– Пошло сидеть, упулившись в меню, когда и так ясно, что человек всегда ест на завтрак. Зачем делать вид, будто ты чего-то выбираешь, когда выбор был сделан много лет назад, а теперь надо лишь сказать самому себе: «Как всегда»! И море это пошлого голубого цвета и небо…
– Помилуйте! – воскликнул Сергей Пантелеймонович – какого же цвета они должны быть? Может, сиреневого?
– Да хоть бы и так! – воскликнула дама надрывно – не пошло лишь то, что оригинально.
– Вот оно как. Любопытно, любопытно… – пробормотал Сергей Пантелеймонович – но я, знаете ли, не привык размышлять о столь высоких категориях. Думается, Алексею недурно было бы начать день с овсянки и компота, мне не повредит яичница с ветчиной, большая кружка чёрного кофе и пятьдесят грамм коньяку для пищеварения. Вот и вся моя философия. Вы выбрали что-нибудь? – обратился он уже к Юлии. Тётка не успела ответить, потому, как та назойливая дама взвизгнула:
– Коньяк поутру – тоже пошло!
– Да я вас уже и не спрашиваю – улыбнулся Сергей Пантелеймонович – что вы всё мучаетесь?
Дама фыркнула, как фырчала в коридоре, и отвернулась.
– Я не хочу овсянку – закапризничал Алексей – я манную кашу люблю.
– Уж и не знаю – призналась Юлия, глядя на Сергея Пантелеймоновича – вы вольны заказывать всё, что вам будет угодно. Я же кофей вовсе не пью. От него цвет лица портится. Я чай предпочитаю кушать.
– У вас прекрасный цвет лица – отозвался Сергей Пантелеймонович, а соседняя дама издала зубовный скрежет. Он тут же обернулся к ней и добавил: – А у вас – нет.
– Извольте ваш заказ – раздался тенор стюарда, и перед мучающейся дамой возникла миска с гренками и дымящаяся кружка с кофеем.
– Милейший, будь добрым – обратился Сергей Пантелеймонович к стюарду – сделай-ка мне яичницу с ветчиной, двойной чёрный кофе по-турецки и пятьдесят… нет, сто граммов армянского коньяку, а также моему племяннику манной каши, блинов с яблочным вареньем и компоту.
– Будет сделано – кивнул стюард и повернулся к тётке Юлии – а вам как?
– Куриный бульон, пирог с мясом и чай с лимоном. Милюль, ты определилась?
Милюль определилась. Водя пальчиком по строчкам меню, она заказала:
– Три салата греческих… нет, лучше пять. Миноги в оливковом масле… пять. Пять же пирогов с капустой. Десять перепелиных яиц с рокфором и ещё компот, как вон, ему – она ткнула пальцем в сторону Алёши – только побольше. Стаканов шесть.
Тётка, Сергей Пантелеймонович и Алёша – устремили на не взгляды.
– Не много ли ты ешь, милая? – спросила тётка.
– Боюсь, мне и этого не хватит – ответила Милюль – я же всегда много ем.
– Очевидно, девочка растёт – заметил Сергей Пантелеймонович.
– Да вовсе она и никогда много и не ела! – возмутилась тётка – Сегодня у ней одна блажь за другой!
– Ещё вчера вечером ты удивлялась, как я не лопаюсь – возразила девочка – ещё ругалась, что нельзя рыгать.
– Одна беда с тобой! – всплеснула руками Юлия – упаси Бог, опять начнётся! – и, будто оправдываясь перед Сергеем Пантелеймоновичем, добавила – сегодня у Веры не только аппетит, но и фантазия разыгралась. Она даже возомнила, будто вчера нам ужин в нумер подали, а у неё была кровать с балдахином. Я уж хотела доктора искать. Более того, она потребовала, чтобы я называла её так же, как меня называли в детстве. И, знаете, что я при этом вспомнила?
– Что же? – поинтересовался Сергей Пантелеймонович.
– Ну, это сейчас скучно будет. Это я потом расскажу – потупила тётка Юлия взор – Вы теперь на Веру поглядите. Она даже забыла, как меня зовут.
Сергей Пантелеймонович вновь с интересом взглянул на девочку и сказал по-доброму, но неожиданно панибратски:
– Фантазируешь, дитя? Ну что ж, в твоём возрасте это не грех. Даже весёлая игра. Только вот не знаю, как ты с таким количеством пищи справишься.
– Я справлюсь, не сомневайтесь – успокоила его Милюль – а изменений действительно много. Например, вчера мне казалось… да нет же, не казалось, а действительно, я помню, как нас поселили в огромном номере, а сегодня я проснулась в тесной каюте. Вчера вас звали Пантелеймоном Ильичём, а сегодня Сергеем Пантелеймоновичем. Вчера мы плыли на океанском лайнере, а теперь это довольно маленький пароходик. Даже нет нижней палубы для простых людей. Вообще, мир словно подменили. И меня подменили.
Милюль замолчала и над столом повисла пауза.
– Очень любопытная фантазия – заключил Сергей Пантелеймонович.
– Это не фантазия! – Милюль надула губы.
– Ну, хорошо, хорошо – сдался Сергей Пантелеймонович – не плачь, милый ребёнок! Я даже могу согласиться с тобой, что это не фантазия. Такое действительно может быть на самом деле…
– Это как? – спросили хором Алексей, Юлия и Милюль.
– Ну… – Сергей Пантелеймонович неопределённо взмахнул рукой с сигарою – сам то я, конечно, не заметил этих всех перемен. На мой взгляд, что было вчера, то и сегодня. Однако, можно допустить косное происхождение моей точки зрения. Я успел пожить на земле, и укорениться в своей реальности, в своём постоянном мире. Не мир такой, а сам я стал устоявшимся, старым даже, в некотором роде. Я не развиваюсь.
– Не так уж вы и стары. Как раз в самом расцвете сил. Как раз! – возразила Юлия.
– Спасибо – поблагодарил Сергей Пантелеймонович – вы тоже кажетесь мне «как раз».
Юлия зарделась, а Сергей Пантелеймонович продолжил:
– Тем не менее, дети растут, в то время как мы – уже нет. Их внутренний мир обязан динамично меняться…
– Просто барышня оригинальничает – вякнула из-за своего столика навязчивая дама – и это тоже довольно пошло!
Сергей Пантелеймонович повернулся и, будто случайно, выпустил в её сторону мощную струю сигарного дыма, говоря при том:
– Вы давеча декларировали не пошлым только оригинальное. Теперь же противоречите сами себе.
– Не дымите в меня! – возмутилась дама.
– Я в вас не дымлю. Я дымлю на вас. Существенная разница, но, всё равно, прошу покорно извинить – тут он снова оборотился к Милюль – Я бы махнул рукой на твои слова, если бы не одно обстоятельство…
– Вы тоже заметили перемены? – с надеждой спросила Милюль.
– Пока ещё нет…
– Ваши заказы, господа и дамы – сообщил стюард и стал выставлять на стол содержимое огромного подноса.
– Спасибо, милейший – поблагодарил Сергей Пантелеймонович и увлечённо занялся яичницей, из-за чего разговор на время прервался. Милюль набросилась на салаты и миноги, стремительно их поглотила, и уже взялась за пироги, когда Сергей Пантелеймонович оторвался от еды и продолжил разъяснения:
– Так вот, никаких перемен до сего момента я не заметил. Теперь же вижу: вы, душа моя, жрёте словно крокодил, и это нельзя считать нормой.
– Я всегда много ем – Милюль даже не обиделась на слово «жрёте», так была увлечена едой.
– Отнюдь нет! Вчера за ужином ты ела как и все мы – сообщил Сергей Пантелеймонович.
– Да ну? – Милюль приостановила уничтожение пирогов – мы не вместе ужинали. Откуда вам знать?
– Снова здорово! – воскликнула тётка Юлия – Господи, что за мука на мою башку?
– Ну, хорошо, пусть будет по-твоему – Сергей Пантелеймонович кивнул – пусть то, что помним мы все, не совпадает с тем, что помнишь ты. Это можно было бы принять за фантазию, но я, кажется, могу согласиться и с противоположной точкой зрения. Однажды, давным-давно, за такую же фантазию были приняты мои собственные наблюдения. Да-с, дорогие мои, в моей жизни тоже был такой случай, о котором даже я сам, до сего дня привык думать, как о недоразумении или игре ума. Но сейчас, глядя на эту юную особу, я всё более склоняюсь переменить давно сложившееся мнение.
– С вами такое случалось? Значит, вы знаете, как всё объяснить – заключила Милюль и вновь занялась пирогом.
– Никаких объяснений я не предложу. Может быть, я выражу гипотезу, хоть я и не учёный вовсе, а простой коммерсант. Но, поскольку всё равно никто ничего путного не скажет, извольте выслушать – тут Сергей Пантелеймонович затушил сигару, подцепил вилкой оставшийся кусок яичницы и, засунув его в бородатую пасть, стал сосредоточенно жевать. Прожевав же и проглотив, Сергей Пантелеймонович откинулся на спинку стула, смачно хлебнул кофе, пригубил коньяку и продолжил прерванный актом чревоугодия монолог: