Учёный смекнул, что бегать от сумасшедшего садиста гораздо опаснее, чем продолжать дискуссию и выдвинул сразу все имевшиеся аргументы:

– Это мёртвая нога! Из неё ничего не вырастет! В ней души нет!

– В морской звезде тоже нет души, но она не мёртвая, тем не менее – возразил старый издеватель.

– Значит, там есть нечто другое!

– Какое?

– Такое, которое я не в силах ни ощутить, ни осознать!

– Ф-фух – облегчённо вздохнул старый рак, и устало осел на песок. Потом обратился к окружающим – вы согласны с этим учёным? – раки радостно закивали. Старый отбросил ненужную конечность и возликовал – слава Омару! Вы согласились! Значит, есть нечто, которое невозможно ни ощутить, ни осознать, но оно есть как в морской звезде, так и в каждом из нас. Пока это нечто присутствует, мы движемся, говорим, размышляем, но стоит ему уйти, мы становимся подобными вон той мёртвой ноге. Оно же продолжает свой путь, так и оставшись непостигнутым, неувиденным, неощутимым. Дабы не оскорбить убеждения некоторых товарищей, я буду называть это упомянутое нечто сущностью… можно?

Поскольку почтенный лектор перестал гневаться и угрожать отрыванием ног, раки облегчённо выразили одобрение. Лектор продолжил:

– Сталкиваясь с каждым существом, мы видим: оно движимо некоей сущностью, живущей в нём. Отдели эту непостижимую сущность, и нет существа. В любом из нас живёт эта сущность. Но, кроме того, каждый из нас является личностью! – все опять закивали – Допустим, морская звезда не является личностью, но всё равно – некая сущность в ней есть. Нам непонятно, как может наша, собственная личность разделиться и начать одновременно жить в двух разных существах. Оторванная нога останется не только без личности, но и без сущности! Она – умрёт. Тем не менее, вы не будете возражать, если я скажу, что личность является сущностью сама по себе? – никто не возражал – Так вот знайте: в морской звезде живёт не одна, а одновременно множество сущностей. Впрочем, как и в каждом из нас.

Тут снова поднялся гвалт в публике. Раки активно протестовали. Наконец выступил учёный:

– Учитель, во-первых, я не чувствую в себе иных сущностей, кроме одной, во-вторых, если бы во мне их было несколько, то я легко бы мог разбрасывать ноги и размножаться почкованием!

– Это объясняется просто – отмахнулся учитель – сущности, живущие в нас, выстраиваются в иерархию, в то время как в морской звезде царит полнейшая демократия. Мы более высоко организованы!

Казалось бы, похвала должна была показаться сомнительной в обществе раков-отшельников, демократичнее которого трудно вообразить, но – нет. Услыхав слово о своём структурном превосходстве над ничтожной морской звездой, слушатели возгордились и наполнились приятными ощущениями собственных достоинств. Как бы ни похвалили, а всё приятно! Так уж устроен среднестатистический рак: с очевидным не смирится, а похвалишь его, так он и рад любой глупости. Особенно, если его предварительно напугать. Вот уже и не возражает никто утверждениям о своей же, отдельно взятой персоне. Вот уж и готовы согласиться с тем, что каждый из них – не отдельно взятый персонаж, но целая компания. Пусть будет компания, лишь бы не убогая, не какая-нибудь убогая и невзрачная, но хорошая, «высоко организованная». Очень утешительно. При таком раскладе можно согласиться и с тем, что в одном человеке вполне может жить несколько сущностей одновременно, как в той морской звезде. Кто их разберёт? Может быть, они и размножаются почкованием?

– Ну вот – подвёл итог дискуссии учитель – я и рассказываю вам, как в одном человеке, в данном случае в особи по имени Милюль – зародилась и стала развиваться несколько иная сущность, чем была до того. Только и всего.

* * *

Милюль двигалась, поглощая окружающий мир. Порою она сомневалась, есть ли в её движении какой-то смысл? Вселенная продолжала оставаться бесконечной и непостижимой, но азарт действия был сильнее склонности к размышлению. Милюль ощущала постоянный рост и радовалась. Так могло продолжаться вечно, и продолжалось бы, но наступил неожиданный момент и, казавшийся бездонным космос, неожиданно закончился. Милюль упёрлась в оболочку.

От неожиданности в сознании Милюль перевернулись все смыслы. Все её сомнения и радости, желания и воля к движению, мгновенно сплющились, потеряли живость и отлетели мёртвой шелухой. Что было перед тем? Какие-то неясные тени, более ничего. Путаница бессмыслиц. Точно, был хаос и напряжённое движение не то – сквозь, не то через… толком не вспомнить. Да это и не важно. Гораздо важнее сосредоточиться на том, новом, появившемся здесь, сейчас, явственно и чётко. Это – препона. Прозрачная плёнка, сквозь которую виднелось движение множества размытых объектов. Милюль припала глазами к препоне и стала разглядывать движение за пределами её дома. Да, именно! Здесь был дом, а там, куда предстояло выйти, ползало непонятно чего.

«Может, и не выходить вовсе?.. Точно! Можно не выходить! – Милюль устроилась поудобнее, так и сяк повертела спиной – Тут спокойно и вполне терпимо. Надо только почаще менять позу, а то – тесновато и без движения затекают мышцы. Но это – пустяки. Главное, можно вечно сидеть и смотреть наружу. Вечно – это хорошо».

Она опять пошевелилась и тут же спросила себя: «Чего это я дёргаюсь? – И сама же ответила – Хочу и дёргаюсь. Почему бы мне не дёргаться? Разве я не вольна в своих поступках? Кто мне запретит? Я всегда была и останусь абсолютно свободной! Я – независима. Чего захочу, то и будет. А я хочу шевелиться. Да, я очень хочу шевелиться и есть, а тут тесно и голодно. Шаром покати! Всё из-за этой проклятой препоны!»

Она гневно стукнула лбом по препоне. Препона дёрнулась, затряслась как пузырь, и вибрация отдалась по всему телу Милюль: «А! Трястись!?» – гневно возопила девочка и вцепилась в мягкую, полупрозрачную плёнку препоны ртом. Плёнка поддавалась, но не прокусывалась. Милюль отчаянно дёргалась всем телом, боролась с ней, грызла её, но всё тщетно.

Наконец она устала и собралась в компактный комок: «Надо отдохнуть. Я – неумеха. Я – ничтожество. Я не могу справиться с такой мелочью, с прозрачным пузырём!» Она сидела неподвижно внутри своей тюрьмы, когда кругом что-то происходило, что-то менялось. Она томилась от осознания бездарной потери драгоценного времени, и не на что было уповать.

«Это – тюрьма. Тюрьма!» – твердила Милюль, а мимо проплывали тени, в которых смутно угадывались такие же существа, как и она. Во всяком случае, внешне они были похожи.

«Они подобны мне, но они не я – подумалось ей – они не могут быть мной, потому что чувствую-то я только себя. Вот она, самая главная несправедливость: я сижу тут, а они там свободно перемещаются куда захотят, и, ведь, едят же, едят, когда я голодаю!»

Милюль открыла пасть и закричала: «Сволочи! Паскуды! Помогите, гады!», но никто не помогал ей. Неожиданно снаружи раздалась очень тревожная вибрация. Милюль стало страшно, и она замерла, забыв о случившемся душевном порыве. Большое и тёмное надвигалось из глубин неизвестности. Все те мелкие, что суетились и двигались – пропали, а Это – всё надвигалось и надвигалось, загораживая собой полмира.

«Докричалась – констатировала пленница своей препоны – это конец» – а дальше с ней произошло нечто неожиданное. Будто бомба взорвалась в животе, уничтожив и былое отчаяние, и мысли, и саму память. Не помня себя, Милюль мгновенно развернулась в своём пузыре и резко выпрямилась, превратившись на миг в гвоздь, в вектор, в дрожащую прямую, пронзающую вселенную насквозь. Препона лопнула и Милюль – стрелой полетела сквозь зеленоватый, холодный мир.

«А-а-а-а-а-а!» – орала она, несясь по прямой и, удивительным образом видя со стороны, как огромные зубы чудовища сомкнулись сзади, поглотив пустую оболочку её былого заточения.

* * *

Рассветное солнце ударило в глаза, стирая ужасное наваждение, которое оказалось всего лишь сном. Сном долгим и муторным. Сном, вобравшим в себя и ужас и радость и разочарования и чёрт знает чего ещё. Что бы там ни снилось Милюль, всё оказалось в прошлом. Более того, в несуществующем прошлом, в том, которого и не было вовсе и не о чем вспоминать. Милюль прикрыла глаза рукой и отвернувшись к стене, упёрлась в неё коленками.