*****

Вода в речке Толоекки была такой чистой и холодной. Наблюдая за тем, как падают в воду первые желтые листья, Валечка не заметила, как отстала от матери и тетки, собиравших грибы. Подхватив лукошко, она быстро побежала по дощатому мосту. В Калевале она бывала не часто, только когда приглашали дальние родственники, и очень плохо ориентировалась. То ли дело Повенец или Медвежьегорск. Там она знала каждую трещину в земле, каждую кочку. Здесь же Валечка совсем не знала, куда ей идти. Крикнула «Ау!» – никто не отозвался. Побродила по берегу – ни матери, ни тетки. Пройдя несколько шагов, Валечка наткнулась на странные могилы, собранные из досок и похожие на маленькие деревянные домики. Крыши могил образовывали форму креста. Таких она никогда не видела. Пошла дальше. Могил было все больше, и они становились все меньше, словно это были могилы не людей, а кукол или младенцев. Валечка шла все дальше, а могилы были уже совсем крохотными. Внезапно поднялся ветер и закачал ветви берез. Шелест листьев был похож на человеческий шепот. «Ш-ш-ш», – зашипел ветер. Валечка прислушалась. «С-с-смотри-и-и», – зашуршала вдруг трава. «Рас-с-с-суди-и-и-и», – зашептали листья. «Рас-с-суди с-с-с– сама». Валечке стало страшно. Шепот становился все сильнее, казалось, он окружал ее со всех сторон: «Рас-с-с-суди вс-с-се с-с– сама-а-а-а». Валечка бросилась бежать, но ветки вдруг превратились в некое подобие рук и пытались удержать ее: «Куда бежиш– ш-шь с-с-сломя голову? С-с-снач-ч-чала рас-с-с-суди вс-с-се с-с-сама». Эта фраза произносилась уже не только одиночным шепотом, а уже целым хором голосов – от глубокого баса до тонкого писка. Бас был гортанный и тяжелый, а писк какой-то куклячий – словно кто-то поставил виниловую пластинку на семьдесят восьмую скорость или проигрывал магнитную пленку в режиме быстрой перемотки. Валечка закричала, но у нее получился только хрип – сил кричать не было. Руки-ветки схватили ее за плечи и начали трясти. Валечка снова попыталась крикнуть. Вдруг деревья исчезли, и она увидела перед собой потолок своей комнаты и лицо Кирилла.

– Валь, проснись, ты стонешь во сне, – услышала она испуганный сонный голос. Кирилл убрал пряди волос с ее лба. – Постой-ка. Да ты вся горишь! Ну-ка давай измерим тебе температуру.

Через несколько секунд Кирилл вынул градусник:

– Черт возьми! Тридцать девять и девять. Я вызываю скорую.

Валечка попыталась сесть на постели, но тут же упала на подушку. Сильно кружилась голова. Валентине действительно было невероятно плохо все эти дни. Недавно, стоя в очереди, она даже чуть не упала в обморок. Но то, что ей будет так плохо, она не предполагала. Попробовала полежать с закрытыми глазами, но это было невозможно. Как только она закрывала глаза, голова начинала кружиться еще сильнее, как будто Валечка была сильно пьяна. Валентина собрала все силы и попыталась сесть, сбросив с себя одеяло. Тут же все ее тело охватил озноб. Она закуталась в одеяло, но в одеяле ей было жарко, очень жарко… Внезапно какой-то спазм подкатил к желудку. Валечка едва успела наклониться с постели – ее вырвало прямо на пол.

Кирилл ворчал, одевая брюки:

– Наверняка отравились снова. Падаль едим всякую, и вот опять, пожалуйста. В прошлом месяце травились уже колбасой просроченной. Зачем же снова гадость какую-то жрать? – Он торопливо вышел в коридор коммуналки к телефону.

Скорая приехала на удивление быстро. Врач померил пульс, температуру, проверил зрачки и заглянул в зев:

– Жаропонижающее давали?

– Нет.

– Беременность исключаете?

– Исключено, – сказала Валечка.

– Когда был последний мензес?

– Что?

– «Женские дела» когда были последний раз?

– Сейчас… Ну… кажется, есть небольшая задержка. – Валечка посмотрела на побледневшее лицо Кирилла и добавила: – Но это, наверняка, от стресса. Я принимаю противозачаточные препараты.

Врач скорой слушал внимательно, но без интереса. Дождавшись, когда больная закончит говорить, он уверенно произнес:

– Мы вас госпитализируем, обследуем на скрытую инфекцию, но очень похоже на токсикоз.

*****

Виктор Евгеньевич воинственно расхаживал по коридору и, презрительно смотря на сына, громко выкрикивал:– Я тебе в прошлый раз, видимо, плохо объяснил… Разлюбезный мой отпрыск, все, что у меня осталось, это – эта несчастная квартира… Должность я потерял, машину пришлось продать… Мать подрабатывает репетитором… Только ты у нас ничего дельного не делаешь, да простится мне эта тавтология. Жизнь сейчас пошла такая, что только и уворачиваешься от каких-либо заморочек: то за углом тебя подкараулят, то на дороге «подрежут». Но я, видимо, уже и дома не могу чувствовать себя уверенно – ты же проблемы своими руками сюда тащишь!!! – Тон разговора становился все выше. – Я уже выразил свое мнение по поводу твоего романа. И ослу понятно, что с моей стороны поддержки больше не будет! Я не знаю, на что рассчитывает твоя лимита, о чем она грезит… Но тебе надо задуматься об одном: пытаться привязать мужика ребенком – это неприлично… Понимаешь ты это: не-при-лич-но! – Срываясь на крик, Виктор Евгеньевич разложил слово по слогам. Выдержав паузу, он буквально прорычал в лицо сыну: – Иди теперь к своей шалаве и разъясни ей что к чему!

Кириллу не хотелось ни спорить, ни возражать. Он и сам не ожидал подобного поворота ситуации. Не говоря ни слова, он встал со стула, направился к двери и тихо закрыл ее за собой.

После разговора с сыном, а точнее произнесенного в его адрес монолога, Виктор Евгеньевич заходил по комнатам, как тигр по тесной клетке. «Этого нельзя допустить. Этого нельзя допустить», – то и дело повторял он. Появление Валечки в жизни Кирилла он ассоциировал только с одним – опасностью. Она была для него захватчиком, пытающимся на приступ взять эту последнюю крепость – его дом, и последние сбережения. То, что опасность эта так скоро обретет вполне конкретные формы, он не мог предположить. Он так устал, он так мечтал дожить эту жизнь спокойно, не желая быть утесненным никем, не желая делить ни с кем последний кусок. Он мечтал дожить свою жизнь в достатке, покое и душевном равновесии. Душевное равновесие уже не спасти – слишком много потерь он понес в последние годы, а вот покой и его право на хоть какое-то достойное существование он отобрать у себя не даст. Это только крупный рогатый скот спокойно лупает глазами, в то время когда его кровь пьют слепни, клещи и прочие паразиты. Он же себя скотом не считает. В его квартире никогда не поселятся провинциальные девки и их орущие младенцы. Этого он не перенесет, и против этого он будет бороться. И в борьбе этой он не пожалеет никаких средств. А кое-какие средства для борьбы у него еще остались. Их он припас на самый крайний случай и к средствам этим, если честно, ему не очень-то хотелось прибегать. Но такой случай, по его мнению, наступил. Увы. Собственные интересы нужно защищать. Он присел в кресло и ненадолго задумался. Много приходилось ему грешить в этой жизни, но грех, который он теперь решился принять на свою душу, был одним из самых тяжких. Стоит ли игра свеч? Несомненно, стоит. Вставая с кресла, отец Кирилла тихо пробормотал: «С одной стороны, жалко, конечно, девчонку, но своя рубашка, как говорится, ближе к телу. Ну, берегись, милая. Я думал, ты сама как-нибудь догадаешься, что тебе здесь не место. Не терпит калашный ряд свиных рыл, ох не терпит». Виктор Евгеньевич достал из письменного стола записную книжку и направился в коридор. Он уже протянул руку к телефону, как вдруг услышал неприятный пронзительный шум в голове. Ноги его подкосились, в глазах потемнело. Виктор Евгеньевич простонал что-то невнятное и грузно рухнул на пол.

*****

– Валентина, объясни мне, пожалуйста, как это могло произойти? – требовательным голосом спросил Кирилл. – Мы же тратим последние деньги на контрацептивы!

– Ты знаешь, я сама сначала была удивлена. Но потом подумала… У нас же было два месяца назад пищевое отравление. Рвота и прочие прелести несколько дней подряд – ну вот они и не подействовали, наверное, таблетки эти. Это и в аннотации написано.