– Гришенька, заклинаю вас – никогда не играйте на фортепиано ноты в последовательности ми – ре-диез – ля – ре-диез.

Гришка, никогда не подходивший к каким-либо музыкальным инструментам, и никогда в жизни не задумывавшийся о названиях нот, не стал спорить с соседкой, а постарался как можно увереннее унять ее тревогу. Покорно кивнув головой и сделав большой глоток из огуречной банки, он вполне серьезно ответил:

– Не беспокойтесь, Изольда Германна, я никогда не буду играть на фортепьяне ля с диезами…

– Ми – ре-диез – ля – ре-диез, – поправила она его.

– Ну вот, как вы вот сейчас сказали, так и не буду играть.

– Обещаете?

– Мамой клянусь!

– И вы все, – обратилась она к остальным, находившимся на кухне, – тоже никогда не играйте!

– А что будет, если мы сыграем? – с любопытством спросила бабка Алевтина.

– Что вы! – встревоженно воскликнула Изольда Германовна и суетливо заходила по кухне.

– А что будет-то?

– Как, вы не догадываетесь?

– Нет.

– В латинском варианте эти ноты пишутся как E – Dis – A – Dis.

– Ну и что?

– А то, что литеры эти созвучны со словами из заклинания темных сил! Если заменить всего одну согласную, то так оно и получится! Я сегодня играла «Элегию» Грига и она начинается с E – Dis. И мне сразу стало нехорошо! Нехорош-ш-ш-шо. Нехорош-ш-шо…

Алевтина плюнула и перекрестилась, а Изольда Германовна вприпрыжку направилась к своей комнате. Из-за двери послышались диссонирующие аккорды басовой октавы. На расстроенном инструменте они звучали особенно мрачно.

– Если в словах буквы заменять, как ни попадя, то много чего насочинять можно будет, – ухмыльнувшись, сказал Толька.

– Вот только без мата, пожалуйста, сегодня, – оборвала его бабка Алевтина.

Гришка, почесав затылок, сказал:

– Глючит Германну-то как! Колбасит жестоко…

– Да, скоро, видимо, «отдыхать» пора, – с ехидной улыбкой заметила Алевтина.

– А ты, баб Аля, тоже хороша, – укоризненным тоном сказал Григорий.

– А что я-то? – обиженно спросила она.

– Ну что тревожить человека, когда его и так крючит? Сказала «да», «нет» и всего делов. А ты с вопросами своими полезла. Ты что Германовну не знаешь, что ли? Она ж с пол-оборота заводится…

– А что ты так взъелся-то?

– А то, что Новый год скоро. Квартал новый начнется. Не допрешь?

– Ах, вот ты про что…

– Да и тебе про это думать надо. Ведь если ее в «дурку» заметут, то «тю-тю» наши талончики.

Григорий беспокоился напрасно. Перед тем, как лечь в клинику, Изольда Германовна отдала братьям Ванеевым купоны на алкоголь и одолжила денег на празднование Нового года.

Новый год Кирилл и Валечка встречали уже не так весело как в прошлый раз. Звали друзья, но Кирилл не захотел идти. Они тихо сидели вдвоем в своей комнате, пили шампанское из фарфоровых чашек и закусывали докторской колбасой. Соседей по коммуналке они не подключили к празднованию – Изольда «отдыхала», а остальные напились, еще провожая старый год.

Говорят, как встретишь наступающий год, таким он и будет. Этот год был действительно трудным. Семейный бюджет был скуден. По этой причине Валечка устроилась уборщицей в нескольких офисах. Она работала по вечерам, после окончания занятий. Хозяйственные дела вела в одиночку. Раньше бытовые проблемы не так тяготили ее – с покладистой и шустрой Галькой они решали их шутя. Теперь Валечка в одиночку отстаивала многочасовые очереди в продуктовые магазины. Там же она готовилась к семинарам. Однако готовиться получалось не очень – часто она стояла сразу в нескольких очередях одновременно и с трудом концентрировалась на содержании учебников и конспектов. Пошли первые тройки и проблемы с зачетами. Курсовая работа была в запущенном состоянии. Но Валечка не огорчалась из-за этого. Ее главным приоритетом был Кирилл. Она очень старалась быть образцовой хозяйкой и спутницей жизни. Ее всегда переполняло счастье, когда она могла сделать что-то особенное: испечь пирожков, достать дефицит или просто сделать генеральную уборку в их комнате.

Угодить Кириллу было не так-то уж и просто. То ли делала она все не достаточно хорошо, то ли полоса их совместной жизни была слишком тяжелой, а скорее всего, Кирилл был просто слишком избалован прежним комфортом. Валечка не могла понять, как можно не радоваться простым, но очень хорошим и полезным вещам, таким, как вкусная еда или удачная покупка. Каждый раз она откровенно радовалась маленьким удачам и искренне делилась ими с Кириллом. Так было и в этот вечер. Вся увешанная сумками и светящаяся от восторга Валечка ввалилась в комнату, восклицая:

– Представляешь, как повезло? Сегодня масло шоколадное выбросили, чай индийский в красивых банках и стиральный порошок финский – душистый такой! А я уже боялась, что не отоварю талоны на моющие средства и чай – март-то уже заканчивается. Сейчас белье замочу и чаю попьем!

Кирилл скривил губы и, презрительно посмотрев на нее, произнес:

– А что ты так веселишься, а? Тебе что, нравится такая жизнь?

– С тобой мне все нравится…

– А, ну-ну, с милым рай в шалаше… Слыхали…

– Зачем ты так, Кирилл?..

Как ни старалась Валечка, дни и вечера в ее жизни с Кириллом были переполнены бытовым убожеством и полными напряжения диалогами. Только ночи были другими – такими, как в первый раз, тогда на Приморской. На это время забывались тараканы, «солдатики», талоны на мыло. Это было время перемирия. В этой тяжелой войне по имени «быт».

Иногда обидные вещи, которые говорил Кирилл, настолько ранили Валечку, что ее охватывало чувство гнева. В эти минуты она ненавидела его. Иногда очень хотелось бросить ему вызов, сказать колкое слово, устроить «спектакль». Но каждый раз она понимала, что хочет быть только с ним, и что ничего с этим не поделаешь. Никакие амбиции, упрямство и обиды не смогут пересилить ее чувство. «Я влюблена, как последняя дура, – думала Валечка, – и он, кажется, понимает это. Но все равно скоро все будет хорошо. Кирилл – замечательный человек. Это просто обстоятельства его так угнетают. Но не вечно же мы будем жить в этом кошмаре. Жизнь наладится. Обязательно наладится».

Глава шестая Жертвоприношения

На улице бушевал снежный шторм. Серое небо рассекали белоснежные потоки. Серая оконная фрамуга с облупившейся краской обрамляла этот зимний спектакль. В серую алюминиевую миску, стоящую на кухонном столе, падали аккуратные оранжевые брусочки моркови, которую нарезала на терке Изольда Германовна.

– Для фигуры? – полюбопытствовал вошедший на кухню Гришка, указывая на морковь.

– И для нее, Гришенька.

– Ух ты! Стихия какая разыгралася-то! – воскликнул Григорий, выглянув в окошко.

– Да уж, – подтвердила Изольда Германовна, – вчера все таяло, а сегодня снова мороз.

– Такая погода наша ленинградская.

– Петербургская, – раздался из коридора угрюмый голос. – Город наш теперь Петербургом называется. Не привыкнуть тебе, что ли, никак?

Гришка обернулся и увидел Алевтину с большим тазом в руках, наполненным мутной водой.

– О, Алевтина, смотри – люди морковку едят для фигуры. Тебе тож надо пример брать. А то вон какую «мадам Сижу» себе отъела. – Сказав это, Григорий хлопнул соседку по грузному заду, облаченному в старые фиолетовые рейтузы.

От неожиданности Алевтина вздрогнула, расплескав часть содержимого таза на пол. Выругавшись и поспешно поставив свою ношу на плиту, она отвесила Гришке хорошую оплеуху.

– Вот тебе за «мадам Сижу». Умник какой. На себя посмотрел бы.

– Ой, тяжелая у тебя рука, баба Аля! – обиженно запричитал Григорий, держась за покрасневшую щеку. – Ты у нас не петербуржка, а медведица таежная…

– Петербурженка, – поправила его Изольда Германовна. – Правильно говорить – петербурженка.

– Спасибо, учту, – почтительно кивнув, произнес Григорий и тут же обратился к Алевтине: – А ты, баб Аля, петербурженкой-то себя ощущаешь?

– А то…