Спящий таксист имел на себе довольно не броскую внешность лет шестидесяти от роду. Всю свою сознательную жизнь он отработал в таксопарке таксистом, и принадлежал к поколению строителей сначала социализма, и затем коммунизма. Свято верил в партию и Бога. Как это одновременно в нём сочеталось в одном – было непонятно, как, впрочем, не понятно и то, что это сочеталось так же и в любом другом его современнике. Это непростое положение вещей он объяснял просто: коммунизм – это понятно, это на земле, это чтоб жить достойно, это чтоб внуки достойно жили. А Бог – это то, что после… там… по завершении, когда на земле поживёшь… Когда помрёшь…

От этого вопрос перед ним стоял всегда один: с каком виде появится он там…?! Когда помрёт… Оттого и всю жизнь старался. С полной самоотдачей строил коммунизм, ставил свечку по церковным праздникам у иконостаса за дверцей в шкафчике, чтоб никто не видел, и бормотал себе под нос одну и ту же молитву, за незнанием других.

Грянули перемены… Пришёл капитализм… Таксопарк себя изжил… И извоз, как в старые добрые времена, перешёл в частные руки. Отца он своего не помнил, в войну сгинул, без вестей пропал. А деды – те все в поколеньях извозчики. И они тоже о внуках тогда тоже помнили. А то как же! Старики сказывали: давно, ещё в позапрошлом столетии, тянули железную ветку под паровоз на север, города промеж собой соединяли. Когда черёд до Верхотурья дошёл, так извозчики местному начальству хитрость одну подсказали: деньги городу сэкономить, угол срезать. Ветку эту железнодорожную в нескольких верстах мимо города пустить. И извоз увеличится: мужики при деле и деньге, и казне прибыток и экономия. Начальство выгоду углядело. Налог не с чего брать, производства нет, монастыри одни, у них своя бухгалтерия, а тут какая никакая – деньга. Извозчик в те времена в спросе был. Так и сделали. Станция и сейчас в восьми километрах от города. Хош не хош, а пешком далековато. Так деды и нынешним мужичкам работку дали. Правда, времена изменялись, дорог настроили. Паломник нынче автобусом едет. Группой в автобусе дешевле. Да Бог без хлеба не оставляет. Одиночками тоже едут… Немного…

Таксист был небольшого роста, под метр семьдесят, около того, имел худое остроконечное лицо со стреляющими из него глазками, оценивающим взглядом. Взгляд его с годами отработался самопроизвольно, из необходимости в одно мгновение определять пассажира и его возможную платёжеспособность. Несмотря на зиму, одет он был легко. В здешних местах, недалёких от заполярного круга, морозы по зиме встают крепкие. Случись что, машина вмиг стынет. В куртке да летних кроссовках много не наремонтируешься посередь дороги. Голову туго обтягивала спортивная шапочка. Тут он и в мыслях не допускал поломки – все винтики сам закручивал, не должно, уверен.

У вокзала он ждал электричку. Она вот-вот должна прибыть из соседнего – Нижнего Тагила. Редким днём он не брал с неё пассажира. Хотя и тут время года не очень обнадёживало. Самое неприбыльное. Редко кто в это время едет к святым местам. Рождество прошло, школьные каникулы закончились, крещение минуло. Теперь до пасхи… Если только кто случайный, отпускник соизволит или командировочный прибудет. Может случиться и так, что и никого не будет. Не стоять тоже нельзя. Мигом место конкуренты облюбуют. Двигатель Жигулей мерно работал, таксист мирно посапывал, бензин тратился.

Он проснулся под знакомые звуки. Электричка, гудя на всю округу подшипниками колёс, влетела на станцию, резко затормозила, двери с шипением хлопнули, распахнулись. Прошло меньше минуты, как двери вновь зашипели, захлопнулись, и электричка умчалась дальше. Человек пятнадцать со всего состава остались на перроне. Добрую часть забрало маршрутное такси, остальных встречали со своим транспортом. Случилось так, как и предполагал – пассажиров не было. Степаныч лениво включил передачу, хотел было трогаться, как в эту минуту увидел запоздавшего гражданина, растерянно стоявшего в том месте, где только минуту назад стояла маршрутка. Расстроенный, он беспомощно озирался по сторонам. Степаныч выключил передачу. Отставший гражданин с досадой махнул рукой и направился к нему. «На этом много не накатаешь», – думал Степаныч.

Пассажир тяжело шагал к нему.

Это был старик, худой и сутулый, в пальто с каракулевым воротником, весьма модным в семидесятые года и выглядевшим сегодня весьма раритетно, голову покрывала белая кроличья шапка с бурыми пятнами, придававшая его облику ещё большего раритета.

– Тута монастырь есть, мне бы от до него… – неуверенно просил старик приоткрыв дверцу..

– Так их тут два, тебе мужской или женский нужен? – спрашивал Степаныч.

Старик переминался с ноги на ногу. Нежелание тратить деньги на такси свербело во всем нутре.

– Ак это… к мужскому, – говорил старик.

Услыхав цену, он воскликнул:

– О-о-о! – протянул пенсионер удивлённо. – Ты меня никак на край свету! – он замялся: – Монастырь, он от за городом чтоль? Далеко? – спрашивал он.

Старик не ожидал этого. В уме прикинул – туда, да потом оттуда. То ж сколько получаться будет?

– Монастырь в городе, станция стоит за городом, – объяснил таксист.

«И так тоже дорого, – считалось у него на уме. – Не поеду».

– Я этим… автобусом, – отказался он, чувствуя себя виноватым оттого, что зря побеспокоил человека при деле, – дождусь, – закрывал он дверь.

Степаныч пожал плечами.

– Следующая маршрутка к дневному поезду будет. Часов шесть просидишь.

Старик закрыл дверь и побрёл в вокзал.

Степаныч ехал и думал: «Старика и взять можно было… Пустой еду. Не на себе ж вез бы. И в половину сошло бы. Не велики деньги… Но хоть что-то… Бензин вернуть – и то дело. Мне бы, дураку, сегодня на безрыбье и этим довольствоваться! Что ты! Скряга. Зажадничал. Разжирел. Хапуга!» – обзывал он себя.

Уже с километр проехал Степаныч, да тут не выдержал. У ближайшего придорожного магазина развернулся и помчался обратно.

– Чё откуда берётся?! – удивлялся он сам себе.

Он нашёл стрика в пустом зале вокзала, тот сидел на скамейке и пусто рассматривал улицу в окно.

– Айда, давай поехали, – подхватил он с соседнего места суконную котомку старика, – вполовину увезу, – воскликнул Степаныч. – А и совсем не уплатишь, так беднее не стану, – щедрился он.

Старик шустро семенил за Степанычем. Он на добрых десятка полтора, а то и два постарше Степанычу приходился.

– От ведь, на минутку токмо в вокзал, расписанье глянул, она и хвост уже указала! – досадовал пенсионер на водителя маршрутного такси. – Эдь оно это… понимать же должон! Может, кто в туалет, аль билет в обратно, всё торопятся, не успеть боятся, только куда не успеть – сами не смыслют… – ворчал старик.

– Чё откуда берётся?! – соглашался Степаныч.

– Такая известность местности, – не унимался старый, – и такие неудобства. Не правильно всё это. Организация никудышная.

– Сократили рейсы, не выгодно, – говорил Степаныч, – какой смысл полтора человека возить, объясняют: технику насиловать, бензин жечь. Паломники нынче автобусами едут – выгоднее и дешевле, и по расписанию, и комфорт известный. Экономия! – язвительный оттенок пробивался в интонации.

– Экономия! – безобидно дразнил старик.

Дальше ехали молча… Минут пять…

– А я вот дикарём решился! – вдруг неожиданно, с восторгом воскликнул старик.

– Чё так? – удивлялся Степаныч. – Экскурсией ж дешевле. Всё расписано. По порядку. Без накладок.

– К святым мощам, – восторг старика неожиданно сменился на грусть, – и по расписанию… – он помолчал немного и добавил: – Неправильно это.

Степаныч кивал головой, соглашался.

– Ак это, гостиница тута есть? – сменилась грусть старика на интерес.

Степаныч удивился. Или что-то не допонимал.

– Есть одна, «Соболь», – отвечал он.

За день все места не торопясь осмотреть можно. Есть ночной поезд.

– На кой ляд тебе гостиница понадобилась? – недоумевал он.

– Так это, я ж не одён тут завтра буду, мне ж не сегодня надо, ночью внучатки свердловским будут. Я тэк это, поранее, в разведку… Опять ж, кскурсовод – он тут нужон. Всё чин по чину буду сорганизовывать. Чтоб не без толку глазеть, а рассказ услышать, с пояснениями. Всю жизнь мечтал тут побывать. На иконках видал. Вроде рядом совсем, недалече живу, быват и гордость возьмёт, а в иной раз аж стыд забирает. Всё суета, всё не до Бога. А щас, к концу-то, что-то места не находит от тута, комок, – он постучал себя в грудь, – спокою не даёт. Одним временем с детишками думал, с ими не обдосужился, повырастали мать их, ничё не надо имя… так внучаток уж не пропущу, покажу, и себя старого уважу. Деньжат копил, тяперяче только сподобился, боялся, не успею. Как жо тут без кскурсоводу-то.