Через полчаса старший следователь Алексеев уже сидел в кабинете Морозова и вчитывался в материалы уголовного дела по факту убийства гр. Курдюмова. Письмо, из-за которого и начался весь сыр-бор, Алексеев отложил в сторону и зачем-то прикрыл ладонью левой руки.

– Вообще-то – чистой воды уголовщина! – захлопнув дело, подвёл итог Алексеев. – И если бы не изъятое в ходе обыска письмо, я бы сказал, что Вы меня зря побеспокоили. – Однако полученная информация даёт мне основание предположить, что в ходе предварительного расследования могут вскрыться факты, затрагивающие безопасность государства, поэтому я забираю у Вас это дело.

– Когда? – с затаённой радостью спросил Морозов, у которого в сейфе, кроме дела по факту убийства гр. Курдюмова, лежал ещё десяток уголовных дел, и каждое требовало своей доли внимания и здоровья следователя.

– А прямо сейчас и заберу, – посмотрев на часы, решил Алексеев. – Печатайте «Постановление о передаче уголовного дела по подследственности», и дело вместе с вещественными доказательствами я забираю. Да, и последний вопрос: где сейчас находится «Оперативный журнал», о котором упоминает автор письма? В протоколе осмотра места происшествия о нём ни слова.

– Этого мы выяснить не успели, – виновато признался милицейский следователь.

– Ладно, это мы сами выясним, а пока заполните и подпишите вот это.

– Что это? – пододвинул к себе чистый бланк Александр Иванович.– Как что? Вы меня удивляете, коллега! Это подписка о неразглашении сведений. Можете со спокойной совестью забыть и о потерпевшем Курдюмове, и о свидетеле Киквидзе, и особенно о содержании письма, которое Вы имели неосторожность прочитать. Как говорится, следствие закончено! Забудьте!

Глава 11

12 час.00 мин. 1 ноября 20** года.

г. Москва, ул. Щепкина-42.

Министерство энергетики РФ

О том, что его продуманный до мелочей план неожиданно дал сбой, и его старый товарищ Калмыков каким-то чудом уцелел, Мостовой догадался утром 1 ноября. Всё было, как всегда: деловая суета в министерских коридорах и напряжённая рабочая атмосфера в каждом кабинете министерского чиновника. Отрегулированный годами механизм не давал сбоев. Раньше это Василия Ивановича радовало, но утром 1-го ноября попахивающий солдатской муштрой порядок его раздражал. Не этого он ждал холодным ноябрьским утром. Калмыков много лет проработал в министерстве под его началом, поэтому известие о его насильственной смерти должно было если не взорвать общественное сознание, то хотя бы нарушить заведённый порядок. Однако ничего подобного не было: доклады подчинённых были по-деловому краткими и конкретными, секретарша, напоминавшая осанкой и неприступным видом Снежную королеву, была, как всегда, с рядовыми посетителями высокомерно вежлива, а с высокопоставленными мила и предупредительна. Короче говоря, ни малейших признаков истерики и удивления в коллективе не наблюдалось.

– Значит, Калмыков жив, – сделал окончательный вывод Мостовой, когда стрелки часов сошлись на цифре двенадцать, а жадное до сенсаций «Московское радио» так ничего и не сообщило о судьбе персонального пенсионера и почётного гражданина г. Москвы Калмыкова К.М.

– Неужели помогла старая чекистская выучка! Да, умел Иосиф Виссарионович подбирать кадры!

После этого в голову министру пришла популярная среди русской интеллигенции ещё со времён Достоевского мысль: «Что делать»?

– Если Калмыков жив, то где он сейчас и почему не даёт о себе знать? – ломал голову Мостовой. – А может, он всё-таки мёртв, а шум вокруг его смерти не подняли лишь потому, что труп до сих пор не обнаружен? – мелькнула спасительная мысль. – Я ведь не знаю, как там всё произошло, и что предпринял исполнитель после ликвидации Калмыкова.

И тут Василия Ивановича пронзила мысль от которой стало холодно в животе, и от недоброго предчувствия тоскливо заныло сердце. Он вдруг вспомнил, что исполнитель не был в курсе его «гениального» плана и действия Калмыкова обязательно расценит, как решение заказчика на его ликвидацию.

– Старый дурак! – произнёс Мостовой вслух и от досады припечатал по столешнице кулаком. – Как я мог так промахнуться? – Доигрался! Теперь жди больших и очень больших неприятностей!

Василий Иванович понимал, что киллер постарается выяснить личность старика, от которого напрямую получал заказы и свести с ним счёты.

– Этот вариант маловероятен: я ведь мог быть всего лишь посредником, – утешал он сам себя. – Однако, так или иначе, но я его единственная зацепка, и если он собрался мстить, то по-любому отыщет меня. Надо его упредить, но как? Канал связи, по которому я вызывал его на встречу, ничего не даст. Скорее всего, киллер после покушения на него уничтожил сотовый телефон вместе с сим-картой и тем самым обрубил все концы. Лично я бы именно так и поступил.На всякий случай Василий Иванович позвонил на домашний телефон Калмыкова, но его встревоженная жена ответила, что Климент Михайлович ещё вчера вечером уехал на автомобиле в неизвестном направлении, и больше дома не появлялся. Оставалось только ждать. Ждать Мостовой не хотел, поэтому вызвал машину и поехал в загородный дом отдыха для ветеранов войны и труда, где в это время находился глава контрразведки «Ближнего круга» Вацлав Лещинский.

* * *

14 час.10 мин. 1 ноября 20** года.

Ближнее Подмосковье

Санаторий МВД «Дзержинец»

Вацлава Лещинского с Железным Феликсом роднили два факта: во-первых, Вацлав, так же, как и Дзержинский, был поляком, и во-вторых, тоже был чекистом, как говорится, до мозга костей. Чекистами были отец Вацлава и его дед, благодаря революционным заслугам которых служебный рост младшего Лещинского был стремительным. Однако и сам Вацлав, как профессионал, с лихвой оправдывал возложенные на него надежды. Контрразведывательная деятельность составляла смысл жизни Лещинского, даже после того, как в середине 60-х годов родная «контора» насильно отправила его на пенсию.

С лёгкой руки Мостового Вацлав активно участвовал в заговоре против Хрущёва, и после смещения последнего полковник Лещинский уже мысленно примерял на себя генеральский китель. Однако судьба преподнесла ему неприятный сюрприз: вместо приказа о повышении в должности пришёл приказ об увольнении на заслуженную пенсию в связи с якобы планируемым омоложением личного состава Центрального аппарата КГБ. Новый генсек рассудил здраво: кто предал единожды – будет предавать и в дальнейшем. Поэтому, не мудрствуя лукаво, тихо, без суеты и громких обличительных процессов, которые так любил товарищ Сталин, убрал всех заговорщиков – кого на пенсию, а кого на малозначительную профсоюзную должность.

С тех пор Вацлав возненавидел родную «контору», и, используя свой богатый опыт контрразведчика, стал активно работать против бывших коллег, чем надёжно обезопасил тайную деятельность членов «Ближнего круга». Благодаря Лещинскому в ФСБ регулярно поступала информация, которая не опровергала факт существования «Ближнего круга», но представляла его деятельность безобидной и вполне лояльной к существующей власти. Дескать, тешат себя на старости лет ветераны, играют по привычке в закулисные игры, но никому беспокойства не причиняют и старческий маразм дальше своего «Ближнего круга» не распространяют.Вот так под видом клуба «Кому за…» в самом центре Москвы, под самым носом Федеральной службы безопасности, не один десяток лет гнездилась мощная высокопрофессиональная организация заговорщиков, во главе которой стоял её бессменный лидер – Сталинский сокол.

Василий Иванович нашёл Лещинского сидящим на лавочке в тихой безлюдной аллее. Несмотря на лёгкий морозец, Вацлав был без головного убора и без перчаток. Он что-то помечал тоненьким карандашом в чёрной записной книжке. Увидев Мостового, Лещинский встал, спрятал записную книжку в карман и по привычке одёрнул клапаны пальто, словно на нём была не гражданская одежда, а перепоясанная портупеей шинель.