1, 2, 3 февраля.

Тоска. Какая-то смутная тоска. «Это все погода», — как го

ворит Роза. Да, погода! Мысль преследуется, подвергается гоне

ниям, все небезопасно. Будущее наше творение... сможем ли

мы его завершить? Все упирается в Нравственность и Проку

ратуру! К тому же повсюду в газетах — рука полиции; оскорб

ления, на которые нельзя даже ответить; литература подонков

и ругателей — и не одна, а несколько: вместо одного Рива-

роля — всякие Вейо, Гранье де Кассаньяки, Барбе д'Оревильи.

Ни знамени, ни лозунга — только личные интересы! Кондо-

155

тьеры. Их жалкий успех — лишь триумф, оплачивающий рабо

лепные услуги ругателей. Недавно вечером я видел Шолля.

Он собирается в «Фигаро» обругать Юшара, потому что я у

того обедаю... «Фигаро» — вот это газета, вот это люди! Бездар

ность, зависть, грязное белье и ночной столик... Тьфу!

13 февраля.

Ходил к Альфонсу, нахохлившемуся в своем кресле у ка

мелька. На камине — брошюрка, проспект г-на Вафилара, вла

дельца бюро похоронных процессий. Сметы погребения со

всеми подробностями, меню для всех разрядов, начиная с деся

того и кончая первым. Ничто не забыто в этом меню смерти —

количество священников, бахрома, восковые свечи и т. д. Даже

гравюры на дереве в виде заставок к каждому отделу, где доб

росовестно изображено все, что вы можете получить за свои

деньги.

Перелистывая брошюрку, я наткнулся на карандашную по

метку: какие-то числа, а под ними сумма — четыре тысячи и

несколько сот франков. Отец Альфонса находился рядом, он

все понял, но улыбался и смеялся вместе с нами. Мы шутили

над Альфонсом, над его предусмотрительностью и любовью к

порядку, над тем, что он, мол, уже составил точную смету.

Выходим. Альфонс шагает рядом со мной, его отец — позади

нас. «Послушай, все-таки, это?..» — «Да, это для отца», — про

износит он, улыбаясь.

Самый великий комик никогда не придумал бы такой ужас

ной шутки. Даже отцеубийца не мог бы об этом помыслить.

Сидя у камелька, спокойно подсчитывать на полях проспекта

похоронного бюро, во сколько обойдется смерть отца! И, за

метьте, он все согласовал в своей смете — приличия и эконо

мию, требования, диктуемые социальным положением отца, и

свою нелюбовь к лишним расходам, он скомбинировал два раз

ряда: отпевание — по первому классу, похоронная процессия —

по второму. Таким образом, все спасено — и честь и деньги.

20 февраля.

Встретил на днях свою бывшую любовницу, акушерку Ма

рию; * она пополнела и похорошела. Речь ее занимательна, как

книги доктора Бодлока *, а на ягодицах у нее ямочки, как на

академических рисунках Буше. Она рассказывает мне, что

устроила выкидыш любовнице председателя Исправительного

156

суда, Легонидека, — того самого, который судил нас за оскорб

ление нравов. Будучи уже судебным следователем и женатым

человеком, он сам привел к Марии эту женщину — горничную

его жены.

Превосходно проводим воскресенья у Юшара. Очарователь

ные беседы о высоких материях, раблезианские шутки, пере

ходы от нового анекдота к великому вопросу о душе и о смерти,

к вечному монологу: «То be or not to be...» 1

Сен-Виктор, который провел после обеда часа два, в позе

воздыхателя с картины Ватто, у подола некогда прославленной

Марии Станцуем Польку — ныне гнусной старой шлюхи со

сморщенным лицом, мечтающей раздобыть пятнадцать тысяч

франков на обстановку в стиле Бове, — Сен-Виктор встает,

дыша тяжело, как кабан, с раздувающимися ноздрями, с выпу

ченными глазами, натыкаясь на мебель, которой он не замечает,

и говорит об ужасе, который ему внушает бог. Мы тоже при

знаемся, что не очень-то спокойны в этом отношении.

Говорим о светской жизни, о Библии, о правах женщины,

на наш взгляд, слишком широких в Париже. Тонко заметила

одна женщина, г-жа де Траси: «От женщины должен исходить

легкий аромат рабства».

Вечера Юшара — последний кружок единомышленников;

такие вечера утешают и веселят, они возвышают душу после

всего грязного белья, которое зависть полощет в канаве, после

всей дряни, которою кормится современная французская мысль.

Клоден нам рассказывает, что Марк-Фурнье, этот выскочка,

ухитрился превзойти на своем обеде англичан — салфетки ме

няли после каждого блюда.

5 марта.

< . . . > Написать трилогию «Народ»: «Мужчина», «Жен

щина», «Малыш» (бродяга). < . . . >

Шурин нашего Луи *, мэр общины по соседству с Версалем,

получил приказ от комиссара версальской полиции прислать

ему сведения о настроениях среди жителей его общины и спи

сок всех, кто на последних выборах голосовал против прави

тельства.

Тип для «Молодой буржуазии» — священник, умнейшей

человек, наставляет женщин в добродетели и в знании света;

1 «Быть или не быть...» ( англ. ) .

157

полностью выражает себя в том совете, который он дает жен

щине, обеспокоенной холодностью своего мужа: «Видите ли,

дитя мое, у порядочной женщины должен быть легкий аромат

кокотки... тонкое белье, знаете ли...»

12 марта.

Написал Шарлю Эдмону по случаю хвалебной заметки в

«Прессе»: «Милостивый государь, спасибо, большое спасибо!

Наши иллюзии обращены в прошлое, ваши верования — в буду

щее; но, как ни далеки наши боги, для нас всегда будет суще

ствовать некая общая родина, где мы будем обмениваться ду

ховным рукопожатием, своего рода Иерусалим свободных и бла

городных идей, где мы сообща будем искать утешения и му

жества».

24 марта.

< . . . > Чем дальше, тем больше жизнь кажется нам буф

фонадой, которую надо и воспринимать и покидать смеясь.

26 марта.

Путье повел нас в Ботанический сад, — вот уж что меньше

всего выражает идею бога для тех, кто его настолько уважает,

чтобы не мыслить его просто большим и грубым каменщиком,

занятым постройкой миров. Убогая фантазия, повторяющиеся

формы... На мой взгляд, больше величия в мозгу человека, чем

во вселенной, в «Комедии» Бальзака — чем в комедии бога.

Вот огромной черной гадюке служитель бросил трех лягу

шек, которых она поглотила. За что? В чем может состоять

первородный грех лягушки?.. И жуткая мысль, неверие в

какую-либо справедливость овладевает человеком, когда он стал

кивается с этим круговоротом пожирания, с этим законом пол

ного и всеобщего истребления, который охватывает всех, начи

ная от какого-нибудь клеща и кончая слоном! В древних рели

гиях все прекрасно сочеталось и обосновывалось. Бог был зло,

страшилище, которому поклонялись. Но бог I года христиан

ской эры совершенно не подходит для мира, где господствует

рок и право сильного. Это барашек в цирке.

Когда лягушка исчезает в треугольной змеиной голове и

змеиная шея растягивается и играет, как латунная пружина,

женщина, стоящая со своей служанкой неподалеку от нас, от

водит глаза и произносит: «Ужасно!» Это одна из крупнейших

158

в наше время торговок человеческим телом — Элиза, Фарси * II.

Чуть подальше, в отделении травоядных, мы натыкаемся на

борца Виньерона. Так вот каковы прогулки и развлечения этих

сверхпресыщенных, этих последних представителей античного

мира в мире современном — атлета и сводни.

Бегемот, лежащий в своей каменной купели, выплывает на

поверхность. Над водой раскрывается нечто огромное, розовое,

бесформенное, какая-то глыба слизистой ткани, выпуская книзу