Пешт, январь 1847 г.
КУТЯ КАПАРО
Бог весть где шинок затерян.
Ошибется каждый,
Кто здесь утолить намерен
Голод или жажду.
Пить захочешь на ночлеге –
Проклянешь с досады
Ноя, спасшего в ковчеге
Ветку винограда.
Длинный узкий стол в трактире
Поперек каморки
Так и рухнет, растопыря
Хилые подпорки.
Вдоль стола но стенке криво
Лавка протянулась,
Но не от гостей наплыва,
А от лет согнулась.
Тут же рядом край постели;
Свежесть одеяла
Никого еще доселе
Спать не побуждала.
Как у сгорбленной торговки,
У кирпичной печи
Трещины на облицовке
И вдавились плечи.
Сам корчмарь молчит, ни звука
Не издаст годами.
Рот дан чудаку, чтоб скуку
Выражать зевками.
Деметер угрюм и жалок,
А жена – на славу.
Меж былых провинциалок
Почиталась павой.
Но лишенья потрепали
Бедную корчмаршу,
Хоть пяти десятков краля,
И никак не старше.
Взбиты волосы растрепы,
Словно от погони,
И лицо страшней циклопа –
Пугало воронье.
Все ворчит, что власти строги,
Что буянов стаю
И воров с большой дороги
Истребили в крае.
В золотые дни разбоя
Был барыш солидный,
А теперь житье какое?
Пятака не видно.
Так идут дела в питейной
В полусне и дреме,
Чередой одноколейной
Во дворе и в доме.
Лишь одно окно в светлице,
Да и то разбито.
Календарною страницей
Скважина прикрыта.
Я был крошкой без штанишек
В день, когда на пасхе
Ливень смыл с корчмы излишек
Извести и краски.
Но, наверное в отплату
За ее пропажу,
На простенках чертенята
Выведены сажей.
Вместо вывески над зданьем
Обруч с тонкой жердью,
Словно висельник, качаньем
Говорит о смерти.
Сам корчмарь от прежней славы
Сохранил немного:
Заспанного волкодава
Дома у порога.
Какова корчмы картина,
Такова и местность.
Лишь холмы грядой пустынной
Бороздят окрестность.
На песчаных их вершинах,
Где лишь ветры косят,
Несколько кустов бузинных
Ягоды приносят.
Здесь колоколов далекий
Отзвук умирает.
Залетевшая сорока
В страхе улетает.
Даже солнце дышит грустью
И глядит унылей
На корчму и захолустье
Из-за тучи пыли.
В ста шагах от поворота
Статуя святого;
На плечо повесил кто-то
Ей мешок холщовый.
Это словно увещанье:
«Не мечтай о многом!
Не дождешься подаянья,
Проходи-ка с богом!»
Пешт, январь 1847 г.
ГРУСТНАЯ НОЧЬ
Вот опять я бодрствую средь ночи –
Мысль баюкаю, уснуть она не хочет.
Что с отчизной будет, что – со мною?
Ведь и так сомнений много в жизни,
Что ж на плечи взял еще одно я?
Ты томишь меня, любовь к отчизне!
Видно – такова судьба поэта!
Ведь как будто в океане где-то
С бурями он борется все время,
А выходит на берег скиталец -
Вновь тревога: что же будет с теми,
Кто на кораблях еще остались?
Эх, отец, зачем послал учиться?
Лучше б мне за плугом волочиться!
Фея книг прелестна, но жестока:
Глянешь в книгу – фея схватит душу
И на звезды вознесет высоко,
И не спустит, а столкнет, обрушит!
Чем склоняться к этим самым книгам,
Глянь на солнце и ослепнешь мигом.
Ну, а книга, коль сидеть над нею,
Дальнозоркость сообщает оку:
Все на свете кажется крупнее
И милей… коль смотришь издалека.
Ах, остаться, ах, остаться мне бы
Земледельцем, как велело небо,
Не была бы вот такой тяжелой
Эта ночь, что бесконечно длится,
Сны да грезы с песнею веселой
Надо мной летали бы, как птицы!
Был бы пахарем иль стадо пас я,
Где-то в пуште я нашел бы счастье,
Шло бы с колокольчиками стадо,
Я в кусты залег бы, где прохлада…
Свищет флейта – вот и сердце радо,
Слушателей вовсе и не надо!
В воскресенье можно нарядиться,
Поджидает пастуха девица;
Хороша она, трудолюбива
И свежа, как веточка весною,
С ней проводит день пастух счастливо,-
Вот и верит в счастье мировое!
Пешт, январь 1847 г.
ДВОРЕЦ И ХИЖИНА
О замок, чем гордишься ты?
Ты чванен, как владелец твой,
Который всю свою ничтожность
Скрыл под алмазной мишурой.
А если мишуру срываем мы
С кафтана, с шляпы, с голенищ,-
Воистину неузнаваемый
Стоит владетель, духом нищ.
А как возвысился ничтожный?
Как раздобыл он силу, власть?
О, так же, как и ястреб птичку,
Чьей кровью он напьется всласть.
Мчит ястреб, горлинку преследуя,
А где-то в гнездышке птенец
Ждет мать свою, еще не ведая,
Что ей пришел уже конец!
Дворец! Все то, чем ты богат,
Разбоем приобретено.
Но не гордись богатством этим,-
Дни сочтены твои давно!
Надеюсь, что увижу скоро я
Твои руины, исполин,
А также черепа, которые
Покоятся среди руин.
А ты поблизости дворца,
О хижина, бедна ты столь,
Что прячешься среди деревьев
От скромности. Но ты позволь,
Непритязательная хижина,
Войти в тебя. Ведь наконец
Под этим кровом и увижу я
Пыланье трепетных сердец.
Свят небогатый сей очаг!
Я преступил через порог.
Не под соломенным ли кровом
Порой рождается пророк?
Спаситель вышел в мир из хижины,
Из хижин вышли мудрецы,
И все ж забиты и обижены
Вы, хижин скромные жильцы!
Не бойся, бедный, добрый люд!
Все ближе он, счастливый час.
Страдали встарь вы, бьетесь нынче,
Зато грядущее – для вас!
Да! Преклоню свои колени я,
Вошедши в скромное жилье.
О, дайте мне благословение,
А я вам подарю – свое!