Борьяд, начало октября 1845 г.
ВЕНГЕРСКИЙ ДВОРЯНИН
Меч мой дедовский, кровавый,
Что же ты не блещешь, ржавый?
Много есть тому причин…
Я – венгерский дворянин!
Мне трудиться неохота.
Труд – презренная забота
Неотесанных дубин.
Я – венгерский дворянин!
Укатай дорогу гладко
Ты, мужик!
Твоя лошадка
Мчит меня среди равнин!
Я – венгерский дворянин!
Не пишу и не читаю…
Мудрецам, как я считаю,
Не дадут высокий чип.
Я – венгерский дворян пи!
Правда, есть одна наука,
В ней весьма набил я руку:
Ем и пью, как исполин.
Я – венгерский дворянин!
Хорошо, что хоть налогу
Не взимают, слава богу!
Тьма долгов, а я один.
Я – венгерский дворянин!
Что? Отчизна оскудела?
Ну, а мне какое дело?
Вез нее полно кручин!
Я – венгерский дворянин!
Впрочем, трубку докурю я,
В замке древнем здесь помру я.
В рай войду как господин.
Я – венгерский дворянин!
Борьяд, начало октября 1845 г.
РАЗВАЛИНЫ КОРЧМЫ
Простор чудесной степи низовой,
Из всех краев излюбленнейший мой!
В горах то вверх, то вниз, за пиком пик,
Я двигаюсь, как по страницам книг,
А ты мне уясняешь все сама,
Как содержанье вскрытого письма,
Где сразу можно без труда прочесть,
Что нового и важного в нем есть.
Как жаль, что я наездами сюда,
А не в степи безвыездно всегда,
Один с собой, как может быть один
Аравии бескрайной бедуин.
Свободой веет здесь, в степной глуши!
Свобода ж – божество моей души!
Да и живу я только для того,
Чтоб умереть за это божество,
И я легко скажу «прости» годам,
Когда всю кровь по капле ей отдам.
Откуда мысли мрачные нашли?
Я увидал развалины вдали.
Развалины чего? Дворца? Двора?
Пустой вопрос. Все прах, все мишура.
Что замок, что харчевня – все тщета,
И все растопчет времени пята.
Под этою ногой не устоит
Ни зданье, ни железо, ни гранит.
Корчма из камня. Но откуда он?
Здесь пустошь с незапамятных времен.
В те дни, когда наш край не знал тревог,
До власти турок был здесь городок.
(О Венгрия, в течение веков
Сменилось сколько на тебе оков!)
Османы выжгли городок дотла,
Лишь церковь бедствие пережила.
Но вид пожарищ стольких и могил
Ее, как плакальщицу, подкосил.
Карниз ее все ниже нависал,
Покамест мук не прекратил обвал.
Из каменных обломков алтаря
Построили обитель корчмаря.
Питейный дом из божья дома? Что ж,
И храм не вреден, и кабак хорош.
Мы дух и плоть, так создал нас господь,
И мы должны блюсти и дух и плоть.
Пусть стал питейным домом божий дом,
Угодным богу можно быть во всем.
А чистых сердцем между пьяных рож
Я видел больше, чем среди святош.
Во время оно, старая корчма,
Какая здесь царила кутерьма!
Я строю мысленно тебя опять
И всех гостей могу пересчитать.
Вот странник-подмастерье взял стакан.
Вот шайка жуликов и атаман.
Вот с бородой, в очках, торгаш-еврей.
Вот медник-серб с товаром у дверей.
А вот недоучившийся студент
С красавицей шинкаркой в вихре лент.
Его сознанье заворожено,
И в голову ударило вино.
А муж? Где муж? Где старый? На копне
Храпит, забывши обо всем во сне.
Он спит опять, на этот раз в земле,
И с ним все те, кто был навеселе:
Жена-красавица, и грамотей,
И полная гостиная гостей.
Они давно истлели, и от стен,
Ютивших их, остался только тлен.
Боролась долго с временем корчма
И старилась, как старятся дома.
Как головной платок с ее волос,
С нее однажды ветер крышу снес.
Она пред ним готова в ноги пасть,
Чтоб не показывал над нею власть.
Но все перемешалось, все в былом,
Оконный выем и дверной пролом.
И только к небу поднята труба,
Почти как умирающей мольба.
Засыпан погреб, снят с колодца вал,
Столбы и раму кто-то разобрал,
Но цел журавль, на нем сидит орел,
Он круч искал – и этот шест нашел,
Он сел и мерит взглядом небосклон
И размышляет о чреде времен.
Пылает небо,- так любовь пылка
У солнца к детищу солончака.
Да вот она: глаза вперила в синь
Фата-моргана, марево пустынь.
Салк-Сентмартон, октябрь 1845 г.
ПЕРЕМЕНА
Теперь не то, что было прежде.
Изменчиво года бегут.
Теперь и прежде – двое братьев,
А встретятся – не узнают.
Носил я сердце на ладони
И всем охотно предлагал,
Просить меня не приходилось,-
Я сердце щедро раздавал.
Теперь же, если сердце просят,
Отказываю, прочь гоня,
И вру спокойно всем просящим,
Что нету сердца у меня.
Я, прежде в девушек влюбляясь,
Ждал чистоты от них, чудес,
Я думал, что они бесплотны,
Почти, как ангелы с небес.
Теперь я знаю, что подобны
Все девушки чертям в аду,
И если я одной не нужен,-
Не плачу, я других найду!
Отчизну я любил, как солнце,
Пылающее в вышине.
Не то теперь. Она луною
Холодной тускло светит мне.
Когда-то, если был обижен,
Хотел покончить я с собой,
Теперь, наперекор обидам,
Весь мир готов я звать на бой.
Я был послушной, мягкой глиной,-
Любой меня рукой проткнет.
Стал мрамором,- стреляй, и пуля
Отскочет и тебя убьет.
Любил красавиц светлокудрых,
И день, и белое вино,
Теперь люблю я ночь, смуглянок
И пью лишь красное одно.