ГЛАВА 17

   Последний год учебы пролетел для меня слишком быстро. В расписании появились новые занятия, и количество свободного времени уменьшилось, но я чувствовала себя беззаботной и совсем не обремененной учебой. Эта легкость выглядела странно, если учесть, что мне надо было думать о будущем.

   Я всегда знала, что буду зарабатывать на жизнь. Конечно же, я могла остаться в деревне и жить без каких-либо особых дел, но мне не хотелось становиться обузой для тетушки. Мысли о ярмарке невест и сезонах, где я могла бы заполучить мужа, были для меня отвратительны. Тем более, ни у меня, ни у тети не было таких денег, чтобы оплатить столь дорогое удовольствие. Поэтому мысли о замужестве, как о способе устроить свое будущее, раз и навсегда покинули меня, когда я поняла, что мне предстоит идти другой дорогой.

   По правде говоря, в этот год я должна была сделать все, чтобы уже к выпуску иметь приглашение на достойное место. Как когда-то сказала тетя Гризельда, выбор подобного места весьма небольшой для девушки из приличной семьи - либо стать гувернанткой, либо компаньонкой у старой леди. Но меня не прельщало ни то, ни другое. В отличие от моей подруги Софи Ларкем я не просматривала газеты с объявлениями о вакансиях и не рассылала пачки писем и рекомендации академии, предлагая свою кандидатуру. Весь этот год я с энтузиазмом ждала, что директриса обратится ко мне с предложением. Ведь не зря она отрекомендовала меня как будущую преподавательницу Даремской Академии благородных девиц.

   Годы учебы сделали нас с Софи близкими подругами. Она, так же как и я, не попала в число тех счастливиц, чьи судьбы решаются на светских балах, а достоинства обсуждаются за карточными столами, между ставками и партиями. Мне до сих пор не понятно, по каким причинам Софи выбрала для себя стезю гувернантки. В моем представлении гувернантка должна быть неким эфемерным существом, которое можно увидеть только в классной комнате, а в других частях дома оно растворялось и исчезало, чтобы не мешаться под ногами слуг, не попадаться на глаза деспотичному хозяину и не вызывать мигрени у чувствительной хозяйки. Пытаться вписать Софи в этот образ - было бы крайне оскорбительным. Потому как она была невероятно энергична. Никто не видел ее скучающей без дела или пребывающей в депрессии. Именно благодаря ей годы учебы стали для меня яркими и веселыми. Мы устраивали скачки на холмистых лугах, выходили по утрам в море на старенькой лодке, ставили потешные спектакли, к которым сами же шили костюмы, а иногда (и к нашему полному восторгу нам все прощалось) сбегали из-под опеки миссис Вестедж на деревенские праздники. В общем, я не представляла Софи в роли гувернантки, и мне было горько, что она растратит свою пылкую душу в услужении.

   В начале марта состоялось собрание учителей. После него учителя стали поглядывать на меня с любопытством, и многие благосклонно улыбались. Я поняла, свершилось то, чего я так жаждала - мисс Дарлингтон предложила мою кандидатуру в качестве преподавателя. И теперь я со дня на день ожидала, что директриса вызовет меня. Но разговор произошел только в мае.

   Пригласив меня в кабинет, она сама лично налила мне кружку чая и, положив два кусочка сахара, очень долго и тщательно перемешивала. Пока серебряная ложечка монотонно выписывала круги, директриса изучала исписанные четким подчерком листы. Наконец, отложив листы, она пододвинула мне блюдце с чашкой чая и заговорила. Начала она издалека. Сказала, что в течение всех этих лет наблюдала за мной и осталась довольна моими успехами в учебе и блестящими знаниями, которые я неоднократно демонстрировала. Кроме того, она попросила всех преподавателей оценить меня. И я с гордостью услышала, что все отозвались обо мне положительно. Затем мисс Дарлингтон долго распространялась на тему новейших методик обучения и пользе молодых учителей с их свежими взглядами и идеями. В конце этого длинного монолога директриса предложила мне занять место в преподавательском составе и учить воспитанниц английской и иностранной литературе. Но было и условие, сильно огорчившее меня в первый момент. Приступить к обязанностям я смогу только через год, когда миссис Эбинест уйдет на заслуженный отдых и освободит место. Мисс Дарлингтон обещала, что я обязательно займу эту вакансию. так как я подхожу ей по всем показателям. Если же, разумеется, меня это устроит, и я приму ее предложение.

   Год! Мне предстоит ждать целый год! Я надеялась, что уже летом приступлю к работе и стану независимой. В конце сентября мне исполнится восемнадцать, и хотелось бы к этому времени выйти из-под опеки тетушки. Однако и с таким условием я обязана быть благодарной мисс Дарлингтон. Как выразилась директриса, у меня будет время подумать. Перед Рождеством я должна дать окончательный ответ. Я от всего сердца поблагодарила ее, и покинула кабинет окрыленная успехом.

   Через пару дней я в корне изменила мнение на счет предстоящего года ожидания. Теперь я была счастлива, что у меня будет уйма свободного времени, которое я могу потратить на тысячи дел. Софи повезло меньше. Сразу же после выпуска она приступала к работе. Расставаясь, мы обещали писать письма и навестить друг друга, как только будет возможность.

   Дорога до дома прошла как обычно в ожидании встречи с родными. Я представляла, как они обрадуются, когда я сообщу новость. И как Фини тотчас отправится на прогулку, неожиданно вспомнив, что еще утром обещала заскочить к знакомой. И уже через полчаса к нам потекут потоки визитеров. А миссис Додд однозначно заявит, что мои успехи - это, безусловно, ее заслуга, поскольку хорошо вымуштровала меня и привила мне любовь к дисциплине и знаниям еще в те времена, когда я посещала местную школу.

   Я думала о том, как проведу этот год. Представляла уютные вечера в гостиной у огня, когда тетя будет пить какао и грызть овсяные печенья с миндалем, к которым испытывала особое пристрастие. Я же, утонув в кресле, буду перелистывать уже истертые до дыр книги. И весь вечер мы будем смеяться над дневными происшествиями. Ведь даже в такой глухой деревушке, как наша, всегда найдется что-нибудь, над чем можно посмеяться.

   Но кроме Сильвер-Белла меня ждал Китчестер. О, я с нетерпением предвкушала это время! И хотя мне порой казалось, что, переступив порог Китчестера, я, словно ничтожная мушка, окажусь в цепких объятиях гибельной паутины. От этих мыслей мне становилось не по себе. Я гнала их прочь, уповая, что любовь деда даст мне силы выдержать интриги вокруг меня, а его воля подавит непомерное желание леди Редлифф управлять мной.

   Однако почти все мои мысли занимал Дамьян Клифер - человек с привычкой неожиданно возникать в моей жизни и приводить мои чувства в состояние стихийного бедствия. Размышляя о нем, я поняла, что совсем ничего не знаю о мужчинах. Многие девушки моего возраста уже имели кое-какой опыт общения с ними, взять хотя бы Летти с ее романами или моих бывших соседок по комнате Лидию и Моник. Разумеется, я не собиралась уподобляться им. Мне нужно было всего лишь немного знаний, чтобы уверенно чувствовать себя в присутствии Дамьяна. Меня раздражало, что рядом с ним я неизменно теряла самообладание и городила всякий вздор.

   Он волновал меня. Но я старалась объяснить это волнение его резким и пугающим поведением. Мне не хотелось думать, что я испытываю к нему нечто большее, чем простое любопытство. Он был совсем не тем благородным принцем, о котором грезило мое девичье сердце. Но я признавалась себе, что жду с ним встречи гораздо сильнее, чем должна бы. Почему же?! В тысячный раз вопрошала я себя. Но всякий раз я закрывала глаза и в тревожном волнении замирала. Что же будет в Китчестере?! Как я боялась! Но как же я ждала!

   На вокзале в Солсбери меня встречала тетя Гризельда. Увидев ее, я не смогла скрыть улыбку. Она даже тут предпочитала быть в центре всеобщего внимания.

   Тетя стояла прямо на пути движения носильщиков и не замечала, сколь неудобства доставляет ее внушительная фигура щуплым паренькам, с большим трудом толкавшим тележки доверху груженые багажом. Чтобы объехать ее, им приходилось тормозить и с усилием разворачивать тяжелые возы. Из-за этого работники теряли драгоценное время, а значит и хорошие чаевые. На тетушку со всех сторон сыпались гневливые восклицания, но она продолжала счастливо улыбаться мне и упорно игнорировать происходящую вокруг нее суету. Но когда я направилась к ней, она вдруг сделала порывистый шаг мне навстречу и со всего размаху налетела на готовившуюся к объездному маневру тележку. Пирамида из сундуков, чемоданов и саквояжей опасно накренилась под давлением немалого тетушкиного веса и в следующий миг с оглушительным грохотом повалилась на землю, увлекая за собой и тетю. Ошарашенный внезапным столкновением носильщик встал как вкопанный, сорвав с головы круглую шапочку и смяв ее в руках. Разинув рот, он издавал какие-то невнятные звуки, видимо, еще не решив, то ли извиниться, то ли высказать все то, что в этот момент рвалось наружу. Тетя же, развалившись прямо на матерчатом чемодане, среди сваленных вокруг нее сундуков и саквояжей, без капли смущения осмотрелась вокруг и натянутой улыбкой дала понять любопытным зевакам, что с ней все хорошо. Затем села, выпрямившись, все на том же чемодане, поправила шляпку с приколотой к ней сеточкой, и на ощупь проверила - не расстегнулись ли на высоком вороте платья крохотные пуговички. Убедившись, что все в порядке, она обратила испепеляющий взор на носильщика, и из того сразу же полился нескончаемый поток извинений. Тетя надменно протянула ему руку, чтобы парень помог ей подняться. Он попытался сделать это галантно и учтиво, с поклоном и легкой улыбкой на губах, но тяжесть поднимаемой им дамы, вытеснила все джентльменские порывы. С удивительной для такого щуплого тела силой, носильщик бесцеремонным рывком дернул тетю за руку, словно поднимал увесистый сундук, и поставил ее на ноги. В тот же момент тетя размахнулась и опустила на его непокрытую голову зонтик. Раздался гулкий звук, как от удара по пустому молочному бидону, и мне показалось, что тетю осыпал фонтан искр из глаз шокированного носильщика.