За чаем тетя Гризельда изрекла:

   - В лучшем случае эта работа может привести к серьезным переменам, в худшем - станет ценным опытом. Но мы не будем думать о худшем, только о лучшем. Если за шесть или семь лет ты завоюешь доверие среди попечителей и отменную репутацию преподавателя, то... Мы сможем воспользоваться титулом твоего деда и его связями в высоких кругах. Для тебя это станет значительной поддержкой, а для совета попечителей решающим "за" при рассмотрении твоей кандидатуры на пост директора академии. Ну, видишь, к чему я клоню?!

   - Мисс Гризельда Уилоуби, да вы самая искусная интриганка! - воскликнула я.

   Она озорно подмигнула мне, напоминая при этом счастливую заговорщицу

   Еще в день своего приезда, я написала графу Китчестеру, а через пару дней мы встретились на нашем обычном месте. Я пришла с Сибил, так как она уже давно лелеяла мечту посмотреть замок. Всю дорогу Сиб тряслась и боялась, как бы граф Китчестер не разгневался на нее, за то, что она мешает нашей встрече. Но я заверила ее, что дед ей обрадуется и сам сделает все, чтобы понравится ей. Так оно и случилось. Познакомив их, я увидела, что граф расцвел и во время разговора заправски шутил и вовсю флиртовал, вогнав в краску бедную девушку. В свою очередь, она редко присоединялась к беседе и почти не слышала, о чем мы говорили. Все ее внимание было сосредоточено на замке. Наверное, когда я впервые увидела его, у меня тоже было такое ошеломленно-одухотворенное лицо и сияющие как звезды огромные глаза.

   С каким-то детским восторгом дед наблюдал за реакцией Сибил. Его так и распирало от гордости. Он не мог усидеть на месте, подскакивал на скамейке или схватывал свою трость, вставал и начинал ходить туда-сюда, и все время говорил о замке. Реакция Сибил его не просто воодушевила, она влила в него живительные силы, которых он как будто лишился за этот год. Так как я заметила, что старик хоть и выглядел бодрым, но на лбу и на щеках у крыльев носа появились новые глубокие морщины, а цвет лица стал еще более желтушным.

   Мы договорились, что в начале июля я перееду в замок. Хотя дед уговаривал меня уложить сундук и завтра же перебраться в Китчестер. Но я напомнила ему, что в Сильвер-Белле моим скромным обществом также хотят насладиться две добропорядочные, но весьма решительные дамы, которых не остановят никакие крепостные стены на пути к заветной цели. Дед сделал вид, что обдумывает мои слова, затем со вздохом сказал, обреченно покачивая головой:

   - Не думаю, что строители Китчестера когда-нибудь предполагали, что замку будут угрожать две столь устрашающие особы. Эти стены защищали от снарядов катапульт и баллист, а дубовые ворота выдерживали напоры самых тяжелых таранов, но вряд ли они выстоят под разрушительными ударами двух зонтиков.

   Я расхохоталась, представив себе картину падения стен к ногам тети и старушки Фини и их триумфальное шествие по двору замка к парадному входу, где стою я, захваченная в плен коварным стариком.

   - О, смейтесь, смейтесь... но вы еще не знаете, как тетя орудует зонтиком! - я произнесла это таким напыщенным тоном, что дед сразу же взял себе на заметку не приближаться к моей тетушке, пока у нее в руках этот наиопаснейший предмет.

   Когда же тетя узнала, что в скором времени я отправлюсь погостить в Китчестер на неопределенный срок, она сильно обеспокоилась. Позже, она завела со мной разговор, и я поняла, чем вызвано ее беспокойство.

   - Что ты думаешь о нашем домике? - спросила она ни с того ни с сего. Мы сидели в гостиной, и я помогала тете разбирать и раскладывать на аккуратные стопки рулоны ткани и оставшиеся от шитья отрезы. Тетушка проворно орудовала ножницами, избавляясь от неровных и размахрившихся краев.

   - Я очень люблю его.

   - И это все? Разве ты ничего не чувствуешь в нем?

   - Еще как чувствую! - я все еще не понимала, к чему она клонит. - Помню, когда я зашла сюда первый раз я подумала, что попала в какие-то сценические декорации. И все время ожидала паяцев, которые будут звенеть всеми этими колокольчиками...

   С каждым моим словом тетя хмурилась, но я продолжала говорить, раз она сама потребовала сказать, что я думаю о Сильвер-Белле.

   -... Но потом, когда прошло ошеломление, я стала привыкать к вам и к этому дому, мне пришла в голову мысль, что колокольчики это наши чувства, наша душа. Мы смеемся - и они весело трезвонят вместе с нами, мы плачем - и они переливаются грустными трелями. В моем сердце этот дом такой же родной мне, как и вы. Он стал частью меня.

   На тетю Гризельду мое признание произвело огромное впечатление. Она расчувствовалась и, утерев нос концом своей просторной юбки, обняла меня и прижалась губами к моей макушке.

   - Благослови тебя Бог, дитя! - произнесла она. - Я уже стала бояться, что ты променяешь нас на большие залы и холодные камни. Но поверь мне, потолок и стены, это еще не дом. Дом там, где ты найдешь людей, которые станут твоей семьей.

   - Дорогая тетя, мой дом здесь, как и моя семья!

   После этого разговора тетушка воспряла духом и уже более благосклонно смотрела на идею моего пребывания в Китчестере. Даже принялась перешивать и "облагораживать" мою одежду, которая была слишком проста и однообразна. Она была уверена, что в одноцветных платьях со "скучными синечулочными фасонами" я не буду соответствовать той "особой благородной атмосфере, которая обязана быть в каждом уважающем себя замке". Поэтому не скупилась на драпировки из мягкого бархата, плиссированные вставки, жабо из пышного кружева, шелковую бахрому и водопады оборок и воланов, как будто бы я собиралась покорять бальные залы. Но я ловила себя на мысли, что мне очень даже по душе такие перемены в моем гардеробе.

   Этой весной Тернеры уехали в Лондон. Их выезд состоялся раньше намеченного срока, почти за месяц до официального открытия сезона, но и этого времени, по словам Летти, им не хватило, чтобы обустроиться и привыкнуть к распорядку дня, который составила маркиза Грэдфил. К большому восторгу Виолетты, они разместились у старой графини Уэстермленд в Кенсингтоне. Та осталась верна своему слову и великодушно сообщила всем титулованным знакомым, что под ее покровительством дебютирует дочь ее самого младшенького пятого сына. "...Да-да того самого милого Арчи. Конечно, он был слабоват на здоровье и тихоня, каких свет не видывал, но, слава богу, свою дочь он этими недостатками не наградил. Впрочем, судить еще рано, с такой наследственностью можно ожидать любого подвоха. Уже сейчас видно, что манеры ее не отличаются мягкостью, свойственной лондонским леди, но для особы выращенной в провинциальных условиях она очень даже неплоха. Как, разве вы не знаете, что она из деревни?! Представьте себе, мой сын имеет там...в каком же графстве...ах да, Уилтшире, свой собственный дом. Правда деревушка совсем крохотная, и, судя по ее мудреному названию, - Гаден-Роуз, представляете, - там живут одни садоводы-любители, вечно рассуждающие о вреде сорняков, пользе навозного удобрения и червячного рыхления...".

   В письмах Летти долго перемалывала косточки своей бабке, за то, что та в старческом слабоумии выбалтывала эти нелицеприятные сведения. Но в целом она пребывала в блаженном состоянии, развлекаясь и возносясь на пьедесталы мужского обожания. Единственное, что ее возмущало, - это необходимость вставать ни свет ни заря и, по приказу маркизы, остававшейся все еще недовольной ее движениями, заниматься с учителем танцев, а затем совершать утреннюю прогулку по Гайд-парку. С марта я получила от подруги целых пять писем, в каждом из которых Виолетта не забывала сообщать об оглушительном успехе. И особенно подчеркивала, что леди Грэдфил уже не так критично взирает на ее неидеально тонкую талию, так как вынуждена признать, что эта ее часть тела, подвергнутая немыслимым мучениям в тугом корсете, никоим образом не отпугнула ни одного ценителя женской красоты. С каждым новым письмом я ждала сообщения о помолвке, так как была уверена, что ей уже непременно сделали как минимум с десяток официальных и около полусотни нашепченных на ушко предложений. Но к моему удивлению, она ни разу не затронула эту тему, лишь подробно описывала каждодневные развлечения и очередных новоявленных "собачек".