В театре лихорадка. А.А. поссорился с Эльбертом (М.Я. Эльберт — тогда директор театра), и тот подал заявление. А.А. — подписал. Накануне длительного его отъезда (и нашего) это все... лажа, одним словом.

Не знаю подробно, что уж там произошло у них, но мелочи какие-то... Думаю, напрасно А.А. сейчас не сдер­жался и не остановил конфликт, напрасно... Не вовремя, и вообще зря.

«Я разработал для себя игру актера на плоскости (а не в линии), но у меня не получается...

Вы принесли с собой импровизации. Для меня всегда им­провизация была проблемой: играть литературные тексты».

«Мой ум не мыслит даже оговорок в Достоевском. Мо­льера играть всегда легче, особенно в нашем театре».

«Модерн пользуется всегда меланхолией, потому что... модерн — посредине... (Меланхолия находится посередине между пессимизмом и оптимизмом.)»

10 мая 1989 г.

Рейс на Монреаль должен был быть 21-го. Су-301, в 14.50. Но... оказалось, что не куплены билеты!!

Скандал, шум... Шеф кричит по телефону... Чем кончится, неизвестно пока. Может быть, полетим через Гавану, 20-го. Танюшу проводил сегодня во Внуково (только что позво­нила из Ростова, уже дома. Все в порядке).

От Москвы до Парижа (аэропорт Шарля де Голля) летели 3.20. Вылетели около 10 утра аэрофлотовским рейсом. Пару часов провели в аэропорту де Голля. Дальше — канадская компания. Можно лопнуть от неограниченного количества еды, питья и улыбок. Еще и кино показали, еще 12 про­грамм радио в индивидуальных стереонаушниках. 7 часов лету. Усталость все-таки сказывается, хотя напитки и подкрепляют. А.А. нервничает. Еще бы... Бардак выходит за вся­кие рамки. Декорация, как оказалось, благополучно стоит в ленинградском порту, выгруженная по непонятным причи­нам нашими спонсорами — Балтийским пароходством — из трюма теплохода «Иван Дербенев». Узнали об этом за два дня до отлета. Делать нечего. Шеф решил ехать, несмотря ни на что. «Подарки» продолжаются, сейчас в Париже не взяли на борт наши ящики с костюмами. Итак, летим в Мон­реаль без декорации и костюмов!!! Настроение бодрое.

22 мая 1989 г., «Боинг-747», Париж-Монреаль

Прилетели вчера благополучно. Минут 40 от аэропорта на маленьких автобусах. Стереотип: «как в России». «Так похоже на Россию. Только все же не Россия», вспомнилось. Действительно... среднерусская полоса, очень похоже... очень (если бы не чудесная дорога). Расселились в отеле ча­сов в 18 по местному времени. Через 15 минут собрались. Тренаж. Все уставшие. Потом, с наказом: ни в коем случае не ложиться спать раньше 23, отпустил. Честно гуляли с Витасом. Попали, конечно, сразу в розовый квартал.

23 мая 1989 г., Монреаль, отель «Аркадия»

В фестивале участвуют театры из США, Мексики, Чили, Канады и др. (в основном с американского континента). Мы первая русская драматическая труппа здесь. Играть будем в старом здании театра «Monumental National»!. Здание в типичном американском стиле старинного ярус­ного театра, в кино такие видел много раз. Ложи справа и слева, ажурный балкон. Сцена с наклоном! Таких теперь не бывает, раньше, насколько я знаю, все музыкальные театры были с наклонными сценами (танцклассы тоже, и у нас в Большом когда-то). Кресла на литой арматуре, красное дерево, бархат (под креслами — проволочные кронштейны для шляп!).

Все придумываем с начала. Это будет совершенно другой спектакль. Сделали диагональ через зал.

Работаем так: с 10.00 до 14, потом перерыв; с 17.15 до 21,22 — тренажи и проч., естественно, ежедневно. Утром — полные, вечером — по 15 минут того и другого, т. е. Г.Абра­мов и В. Скорик. В этой поездке он опять с нами.

«Благовещение Марии» Клоделя, Квебекский театр.

Спектакль в Grand Seminarie идет в соборе. Помост — от входа до алтаря. Телеэкраны справа и слева вверху, раз­мером примерно 3 на 3, может быть, больше. Микрофоны вклеены в парики, над ухом у актеров. Телекамеры... Техни­ка, одним словом, мощная. Только на этом все и держится. Игра... Крайне традиционная, но, надо сказать, добротная. Смотреть было тяжело. Еще не адаптировались, по Москве было уже б утра. Стали слипаться глаза... 1-й акт шел 2 часа. Возвращались пешком... долго, через центр самый, среди сверкающих зеркальных небоскребов, огней, умопомра­чительных машин, чистоты, прямизны, целесообразности и проч. и проч. и проч.

24 мая 1989 г., Монреаль

Попытаться кратко выразить ощущение, настроение от города, от людей, от среды невозможно. Чувство боли, стыда, глубокой досады, обиды... Не знаю. Может быть, это все не те слова. Но русский, наверное, не умеет ина­че. Все сравниваешь, все думаешь... почему у нас и т. д. А сравнивать глупо, просто невозможно. Нет предмета для сравнения... Его просто нет. Ну, как сравнивать Ниагарский водопад и кузнечика... Не в размерах дело — вещи разные, совершенно разные вещи.

Ах... Одно только знаю, что если опять кто-то будет мне объяснять, чего-то доказывать про то, про это... я... я не буду спорить. Я просто не буду ни с кем спорить. И слушать не буду. Ничего не буду... хватит! Спасибо Господу Богу за мою судьбу. Честно говоря, я бы и ездить больше не стал. Тяжело, тошно... нет, нет... тошно и тяжело. Кто виноват? Что делать? Дурацкие русские вопросы. Поразительно, иду среди высотных аквариумов и вот о чем думаю: пропаганда... Нет ничего более невероятного. Вот они создали невероятную среду, а мы — не-вер-ро-ят-ное нечто. Т. е. у них все это было, стояло, высилось, блестело, сверкало, поражало, все это видели (и мы все — ну, хотя бы в кино), видели — и твердо знали (твердо!): нет! Не стоит, не вы­сится, не поражает. Этого просто нет! НЕТ. Ну, допускали, как «призрак», как мираж («внешний блеск», «журнальный глянец»), немножко так допускали (и даже в допущении самом были неизмеримо выше всего этого говна, так, снис­ходили с улыбкой, ну, ладно, мол, ну, есть, есть... как будто... ну, пускай будет так, что есть) (ха-ха). Мы-то знаем — нет! Ни хрена нет, кроме безработицы, угнетения, безрадостного детства и наркоманно-засранных проституток... Не какой-то кружок сумасшедших, или заговорщиков, или маньяков, или полоумных... Вот ведь в чем беда, парадокс... (боль). Если бы... если бы Сталин с Ворошиловым... Нет, миленькие. Народное сознание было таким (да что там было). И как трава — должны вырасти новые, чтобы увидеть то, что есть... Невероятно! Ну, разве не невероятно... Тут мы поспорим с кем угодно, с кем угодно в мире... Разве кроме какого-нибудь племени Тую, уж точно знающего, что божество Му живет на луне...

25 мая 1989 г., Монреаль

Вечером первый спектакль. Пиранделло победил! Игра­ли его в студенческой аудитории, засовывали в подвал, играли в спортивных залах, в «новейшей конструкции», а он все же привел нас в стены театра, здесь, в Канаде. Мне очень нравится то, что получается здесь. Интересно то, как воспримет зритель... Хотя в эти дни стало мне казать­ся, что вообще — будет ли это кому-нибудь здесь нужно. Странно... Как-то не вписывается все наше дело в среду, в эту среду. Ка-на-да... Канада... Надо как-нибудь записать общие впечатления последних дней. Сейчас не хочется. Может быть, потом как-нибудь.

С утра (с 10.00) — репетировали 2-ю половину 1-го акта, сейчас вот 2-й акт. Я свободен был. Сейчас... Сходил в православный собор... Здесь недалеко. Возле моста. Собор Св. Петра и Павла. Отстоял воскресную литургию, пропо­ведь, приложился к кресту... Господи! Спаси и сохрани! Как хорошо, как легко стало, так благостно... Помолился за всех, за Настю, за Леночку, за всех моих родных. Просил прощения у Бога за свои грехи. Вышел на улицу. Солнеч­но. Прохладно... Собор наш небольшой, непривычный (с одной маленькой маковкой). Вокруг — тот же Монреаль, та же Америка, а у меня вдруг на душе совсем по-другому... совсем по-другому. Не одиноко. Почти слезы брызнули. Так легко пошел по Сан-Катрин к театру. И думал о родных, вспоминал всех. Думал о Танюше и благодарил Бога за то, что они мои близкие, любимые и что они у меня есть... Что Бог даровал мне все, что у меня есть. Что я счастлив, здоров. Что все главное в моей жизни я получил, просто как подарок, как дар — ни за что, так... по милости Божией, и только... И как бы... как бы очиститься от прочей шелухи, никчемных желаний, бессмысленных даже, рядом с тем, что имею, что даровано.