14 июля 1989 г., аэропорт Шеннон

40 минут на электричке до Нью-Йорка. Университетский городок. Фестиваль (10-й) «Пепсико». Счастлив, что живем не в Нью-Йорке, а здесь. Чудесное место. Прекрасное. Деревня. Живем в студенческих общежитиях.

Ничего себе общежития! Отдельные комнаты. Кухня и проч. и проч. Лесная сказка вокруг... Толпы зверушек бе­гают по зеленым свежайшим лужайкам: кролики, белочки, еноты и т. д. и т. д., даже олени... Городок, наверное, типично американский... Холодная унифицированная архитектура (в духе русского конструктивизма), широкая, размашистая, бескрайняя... Впрочем, мне здесь нравится... Тишина. Толь­ко самолетики гудят (где-то рядом аэродром). В магазин за продуктами надо ездить на автобусе, минут 15-20, а других магазинов здесь нет, только кафе (тоже счастье). Я вот ду­маю: надо бросить все эти описания местности. Все равно не получается у меня, и глупо как-то... Если уж пишу... Так только факты, наверное, фиксировать надо, и все. Теперь вообще смысл потерялся в записях... так, по инерции ца­рапаю, а... не знаю, кому? Куда? Зачем? Дурная привычка... что-то вроде дурной привычки теперь.

18-го было сорок дней. 40 дней. Мама мне сказала, что по­минки надо делать дня за два до сорока. Поэтому 16-го по­сле вечерней репетиции пригласил всех ребят... Благо апар­таменты здешние позволяют. Днем подкупил водки (у меня еще была привезенная из Москвы, 2 бутылки). Сделали с Юрой Ивановым и Валерой Симоненко стол. Танины фото­графии... на стене. Цветы. Все пришли. Вспоминали Танюшу... много-много хороших слов говорили о ней. Миленькая, тебе и при жизни говорили столько хороших и прекрасных слов. Золотце, трудно мне писать... мне так трудно... Я абсолютно уверен, что ты меня слышишь. Абсолютно уверен. Теперь абсолютно. Вот... вот... наверное, поэтому еще и пишу... Вася Скорик принес Библию и читал на поминках. Спасибо ему. Ты мне не снишься. Но закрываю глаза и чувствую совсем рядом тебя... Запах твой, личико родное, каждую про­жилочку, каждое пятнышко на твоей руке чувствую. Как я тебя помню. Всю-всю... Ты совсем живая. Детонька. Текут слезы, не могу писать. Я слышу, просто в ушах лежит твой шепот: «Как я тебя люблю, родной мой... как я тебя люблю, если бы ты только знал...» Знаю... знаю, сердечко, знаю, потому что я так тебя люблю... Господи, нет сил. Танюша, приснись мне, приснись, поговори со мной. Жду, жду...

Так... Пустота... Идет 2-й акт. Слышу по радио смех пу­блики, голоса актеров. Вот сейчас как раз Наташка с Леной «кадрят» мужчин... смех... видно, нравится американцам. Да, они смеяться любят. Судя по первому акту (сегодня пер­вый спектакль), публика... такая... как бы сказать... веселая. Красиво, нарядно одетые, много русских. Настроены на радость, на шутку, на сюжет... В драматических местах явно затихает, не от напряжения, не из сострадания, участия, а так... вроде... обманули, позвали на вечеринку, а вместо этого заседание подсунули на скучную тему, постороннюю. Проще сказать — водевильчик сыграть было бы уместнее в этом зале. Может быть, сегодня такое совпадение... Может быть... Вот хохочут опять... Это Олег Белкин вышел на сцену со шляпой. Действительно, смешно. Он хорошо играет, тонко, иронично. Дальше идет сцена... смеются... Ладно. Дай Бог... Веселитесь, ребята, веселитесь.

В день приезда посмотрел спектакль Анджея Вайды краковского старого театра, «Гамлет, 4». Потом «Гадибука». Мне не понравилось совсем... Не знаю. Стыдно, наверное, так о Вайде, вернее, о спектакле, поставленном знамени­тым Вайдой. Недавно мы с Танюшей в Польском центре в Москве смотрели «Железного человека» и «Дантона».

Но спектакли мне не понравились. Это искренне. Мог бы сказать, старомодно... Но... что же... это ничего не ска­зать. Опять «Истории», сюжеты... мораль... Впрочем, не буду писать про это. Надоело... целыми днями мы только и говорим о театре, о театре, о театре...

Детонька, все были... Игорек Попов, помнишь, как нежно ты к нему относилась, как хотела, чтобы он оформил мой спектакль... И так радовалась, когда он дал согласие и мы ра­ботали над первым спектаклем с ним... над «Архангелами»...

Толя... наш А.А., он был. Он сидел рядом со мной... Таню­ша... миленькая... Затихает сцена... пауза... Страсти конца 2-го акта стихли... пауза... вот какая долгая... может быть, победили? Может быть, «взяли» зрительный зал... Послед­няя реплика... аплодисменты... долгие довольно... да, дол­гие... нет, не совсем долгие. Смех на последнюю реплику. Конец 2-го акта. Еще аплодисменты. Нет, жидкие. Не так, как всегда. Вот теперь зашумел зал... Антракт. Пошли колу пить. Детонька... любимая. Буду одеваться на 3-й акт. Как будто письмо тебе пишу, как раньше, любимая... любимая... Все. Заканчиваю. Надо идти играть. Надо.

21 июля 1989 г., Нью-Йорк, Suny at purchase

Публика все-таки замороженная вчера была... Хотя они сами, по разговорам судя, очень довольны приемом, мно­жество всяких хороших отзывов и проч. После спектакля нас пригласили на фейерверк, который устраивали студен­ты... Хилый фейерверк, но ничего, красиво. Ночь, петарды, вертушки, светящиеся костюмы, потом был роскошный прием... Такого (по количеству гостей) не видел еще... Кажется, они кормили и поили всех, кто пожелал остаться после спектакля. Выпил много водки и пива... Наелся вкус­нятины разной... Тишкина домой несли. А мы еще пошли в гости к студентам... Там еще пили и «разговаривали» на всех языках мира или на каком-то среднем языке...

Домой приехал утром на полицейской машине (!). Очень веселые полисмены... Живо меня докатили прямо к подъезду.

Много вчера болтали с эмигрантами, нашими бывшими гражданами... Хорошие ребята. Они согласны, что публика здесь «особая». «Это не Европа», так они говорят. Да, действительно, не Европа. Странно... столько в нас похожего... русских и в американцах, и такие мы разные в сущности. Комфорт превыше всего... и душевный в том числе. Все, что тревожит, лучше пропускать мимо.

Кажется, решился вопрос с Мексикой. Я думал, не поедем все-таки. Сколько было проблем с мистером Нойманом. Столько неувязок и проч. Нет, А.А. сегодня сказал — едем. Ладно, Мексика, так Мексика.

22  июля 1989 г., Нью-Йорк

Воскресенье. Играем дневной спектакль. Здесь так при­нято: в воскресенье — дневной, начало в 2.30.

И играем так же, «по-дневному», и публика такая же воскресная, веселая, легкая. Все им нравится с первой ре­плики. Шумно реагируют на любую мелочь. Много русских. Интересно получается: смех на какую-то реплику волной накатывает, сначала смеются русские, пару секунд спустя, услышав в наушниках перевод, смеются американцы. И так все время — смех, пауза, смех.

После спектакля едем в город. Я договорился о встрече с Сашей Барским. Это Толика Кригмонта товарищ и Танюшу он тоже хорошо знал по юным ростовским годам. Теперь здесь живет, лет десять уже...

Не записал, кажется, посещение штаб-квартиры «Пепсико», а это было очень интересно. Пригласили нас на обед, днем. Невероятной красоты парк. На территории парка — скульптуры великих мастеров, от Родена до Мура... Как нам сказали, ни один музей Нью-Йорка не имеет такого количества и такого уровня скульптур... современных. Очень, очень сильное впечатление... босиком по зеленым бескрайним лужайкам, видишь там, вдали... стоит нечто красное или белое... или бронзовое... 20-й век.

Все! К черту! Не буду больше писать. Ни хрена... То, что в сердце, в мозгах, вокруг... все так и остается нетронутым. Ничего не объяснимо. Ничего не расскажешь. Тем более в этих закорючках.

А перечитывать совсем невозможно. Боже, как хохочут в зале. Что-то невероятное сегодня...

23  июля 1989 г., Нью-Йорк

Вчера... Вечер в квартале художников... Мастерская Нахамкина (женщина с сигаретой!). Работы Шемякина, С. Дали. Эрнст Неизвестный. Блинкер-стрит. Праздник. Гитарист у церкви. Праздник итальянский.