23 марта 1989 г., Москва

Сейчас 12.00. Идет обсуждение вчерашнего показа. Сля­котно в Москве, моросит... в подвале у нас уютно, чисто... Красивые желтые цветы на столике у шефа.

А.А. — «Вы знаете, как я отношусь к советскому государ­ству и его культуре... культура эта хамская...»

27 марта 1989 г.

Ежедневные репетиции. Дюма. Подключился к работе (в отрывке из «Нельской башни» Буридана). С 12.00 до ночи — здесь, в театре, Танюша приезжает сюда вечером (в 7, 8 вечера), сидит на репетициях, прогонах. Потом едем вместе домой в Теплый Стан. Настроение у нее хорошее. Ей нравится приезжать в театр. Здесь, она говорит, время идет как-то по-другому, не бессмысленно.

О «Серсо». — «Сделан он был говенно, а задуман прекрас­но. Между историями приезда и отъезда существует множе­ство стилевых картин, передающих истории и времена. Не словами, а стилями перебирается история почти за сто лет.

О «Нельской башне». —«Поскольку не развивается в дли­ну, отсутствует длина логики. Есть только зоны отражений. Миф откатывается до того момента, когда женщину слепили из ребра. Т. е. тема развивается в соотношении фрагментов! Нужно уйти — пораженным не ответом! Нельзя забывать об этом целом, разбирая логику фрагментов. Т. е. логики предыдущей истории — нет! Мне интересен сам ответ: не знаю. Все, конец!»

«Я пытаюсь объять какую-то сферу естественно, но я, как человек, заканчиваю 20-й век, и я не могу сказать, что знаю».

«В абсурде нет никогда романтизма. Абсурдная история может быть высокой, трагической, но не романтической. Абсурд все-таки связан с реализмом, по-моему. А эта исто­рия («Нельская башня») — все-таки романтическая».

«Что-то надо сделать невероятное и решительное, чтобы взять эту историю».

«Да, в абсурде есть это слово: не знаю, но... все-таки на фоне пустыни и морозного космоса абсурдная драма».

«Здесь, скорее всего, не надо думать о неопознанности, но не от холода, а от романтизма. Ничего не меняется в соотношении человека и мира. Все так же существует че­ловек, солнце, мир...»

29 марта 1989 г.

А.А. улетал в Палермо, с 30 по 12. Репетировали самостоятельно. Вчера и сегодня — показы.

Без даты

Была открытая репетиция для японской делегации. Играли 1-й акт Пиранделло, потом Дюма, две работы по Достоевскому и потом 2-й акт Пиранделло. Удивительная репетиция. 1-й акт прошел необыкновенно.

...История человеческих жизней. Не все ли равно наблю­дать за игрой, талантом художника, режиссера и т. д. Хочет­ся погрузиться в незапланированную игру — в странность.

Почему стиль рождает странность? (А. Дюма)

Заниматься искусством исключительное заблуждение.

31 марта

Слушаем арии из «Травиаты». Разбор «Мы импровизи­руем».

I апреля

И вчера и сегодня — разбор.

3 апреля

А.А. — «Когда говорим слово «стихия», это не одно и то же, когда говорим слово «импровизация». В этом разни­ца между театром начала века и конца века, игрового и психологического. Импровизация — кодируема, стихия — непредсказуема. Форель играет в прозрачной воде — им­провизация, форель, идущая на нерест, — не могу сказать, что это импровизация, — стихия, инстинкт».

— «Всегда надо допускать ошибку и актеру, и режиссеру. Это дает свободу знать, что исправишь. Но допускать, а не делать ошибку. Это разные вещи».

5 апреля

А.А. — «В физике есть понятие инерционной массы. Па­ровоз толкнуть очень трудно, он тяжелый, но если все же его толкнуть, он будет долго ехать (он же тяжелый). Так и сцена... Если ее «толкнуть», суметь толкнуть, дальше надо только рулить... у нее своя инерционная масса есть».

14 апреля 1989 г.

А.А. — «Странно... Весь театр стал существовать в моменте зачатия... т. е. чтобы началась завязь... А дальше все идет по совершенно непонятным мне законам. Часто с трудом догадываешься, по каким же принципам все развивается после того, как завязалось. Резюме простое: 1) о свободе, вольности и сущности, 2) вы являетесь авторами (от завязи) и судьями, 3) чтобы посредничество не подменило у вас сущность. Поэтому возьмите текст и вернитесь к началу, т. е. к сущности. Я должен точно сказать, что должно быть в первом пункте, а в середине путешествия могу только оценить».

16 апреля 1989 г.

Танина подруга И.М. оставила нам квартиру на 10 дней (уехала на гастроли с Малым театром в Ялту и Ленинград). Вот мы блаженствуем с 7-го уже апреля на улице Дурова в прекрасной однокомнатной квартире. Конечно, только и повторяем: вот бы нам такую квартиру! вот бы нам!! Да, странно все... Привычка, привычка многолетняя... и вот — в студенческой бездомной ситуации оказались... в наши годы. Смешно... жили-жили, как... провинциальные «кня­зья», горя не знали. На днях переедем из Теплого Стана на Ломоносовский проспект, там будет наша театральная общага. Трехкомнатная квартира (полуподвал). Ремонт, правда, сделали, все выглядит чистенько. Комнаты ма­люсенькие... все три. Метров по 13. Ничего, молиться... верить... терпеть. Не так уж все ужасно. Как все видеть? Как относиться? Танюша... Все от ее настроения. Здоровье. Мне кажется, я сам уже ничего и не чувствую, только через «нее». Как она... Если слышу светлый голос, покой... и у меня гармония... Ну, не гармония... гармония, это слишком. Ну, так, уравновешенность.

Но работать мне очень трудно. Иногда даже пугаюсь пустоты, равнодушия где-то на уровне грудной клетки. Пока спасаюсь тем, что мечтаю, мечтаю... Вот все устроится, уляжется, примет стабильные формы (жизнь, быт), и откро­ются какие-то резервы... может быть... страшно подумать., может быть, я старею. Кошмар... 42 года. Может быть, так все обстоит. Эта апатия... усталость... Тогда... тогда, конечно, хренота... Хреновое дело. Но нет... пока еще есть за что цепляться, просто измучен, размазан, издерган жутким советским, московским бытом (слово-то какое!).

Без даты

19-го переехали на Ломоносовский проспект, 15. Хоть и неприятно произносить, а тем более писать — «полупод­вал», но нам здесь понравилось. Только что был ремонт. Чистая, светлая квартира, а главное — район (полчаса до театра) и телефон. Вот... хоть что-то... Теперь. Дальше...

Сегодня был благословенный, счастливый день. Я свобо­ден. В квартире уже закончили все хлопоты и заботы. Утром были в церкви (Вербное воскресенье). Потом долго гуляли по Воробьевым горам. Хороший день. Спасибо, Господи. Теперь вечер. Пили чай. С нами еще живет Ира Томилина. Вот мы и чаевничаем втроем.

Шеф улетел в Канаду, Штаты, смотреть площадки. У нас три выходных.

Вчера — СТД, читка пьесы Бернара-Мари Кольтеса «В одиночестве хлопковых полей». Патрис Шеро (известный французский режиссер) — зна­комство.

Все прошло хорошо.

23 апреля 1989 г.

Замучила министерская тягомотина и чехарда с раз­решением на обмен. Сегодня ходили с Таней к Данилову Анатолию Александровичу, заместителю заведующего отделом управления театров... Что-то сдвинулось. Ужасная врунья Переберина вдруг стала что-то делать. Получили копию письма в Моссовет. Это даже не начало. Бывают ми­нуты полной апатии и неверия... Боже... мрак и безнадеж­ность... Неужели возможно в кромешной тьме столичной бюрократии пройти этот терновый путь — до элементарной своей квартиры?

3 мая 1989 г.

А.А. читает пьесу Пиранделло «Гиганты горы».

6 мая 1989 г.

Сегодня сыграли «Бесов» при большом скоплении зрителей. Плюс к своему Петру Степановичу сыграл еще Степана Трофимовича Верховенского.

8 мая