Результатом всех этих финансовых мер было страшное экономическое изнурение податного населения — посадского и крестьянского. Об этом красноречиво свидетельствовали представители земли на Земском соборе 1642 года «от беспрестанных служб, — говорили торговые люди, — и от пятинныя деньги, что мы давали тебе в Смоленскую службу ратным и всяким служилым людям на подмогу, многие из нас оскудели и обнищали до конца», «Мы, сироты твои, — заявляли представители от черных сотен и посадских людей, — черных сотен и слобод соцкие и старостишки и все тяглые людишки ныне грехом своим оскудели и обнищали от великих пожаров и от пятинных денег и от даточных людей, от подвод, что мы, сироты твои, давали тебе, Государю, в Смоленскую службу, и от поворотных денег и от городового земскаго дела и от твоих Государевых великих податей, и от многих невольничьих служб, которых мы, сироты, в твоих Государевых, в разных службах в Москве служили и с гостьми и опричь гостей. И от тое великия бедности многие тяглые людишки из сотен и из слобод разбрелися розно и дворишки свои мечут».

Кроме финансовых тягостей на Земском соборе 1642 года было отмечено и еще одно условие, подрывавшее благосостояние всех классов общества: это злоупотребления московской администрации, центральной и местной. Если торговые люди много терпели от областной администрации, то служилые люди, которые чаще бывали по делам в Москве, угнетались здешней администрацией. Высшие классы общества говорили: «а в городех всякие люди обнищали и оскудали до конца от твоих Государевых воевод, а торговые людишки, которые ездят по городам для своего торгового промыслишка, от их же воеводскаго задержания и насильства в проездех торгов своих отбыли». Служилые люди писали в своей сказке: «а разорены мы, холопи твои, пуще Турских и Крымских бусурманов московскою волокитою от неправд и от неправедных судов». Для доказательства правильности своих жалоб выборные писали: «а твои Государевы дьяки и подьячие пожалованы твоим государским денежным жалованием и поместьями и вотчинами, и будучи безпрестанно у твоих государевых дел и обогатев многим богатством неправедным, своим мздоимством, и покупили многия вотчины и домы свои строили многие, палаты каменныя такия, что неудобь-сказуемыя, блаженныя памяти при прежних Государях и у великородных людей таких домов не бывало, кому было достойно в таких домах жити». Жалобы населения на злоупотребления администрации раздавались до самого конца царствования Михаила Федоровича. 12 июля 1645 года Михаил Федорович скончался. К концу царствования Михаила Федоровича в обществе накопилось раздражение против правящего класса. О нем дают яркое представление те сказки, которые были поданы представителями разных классов общества на Земском соборе 1642 года. О силе общественного раздражения наглядно свидетельствуют и те события, которые произошли в начале царствования нового государя. Юный (он вступил на престол 16 лет) и тихий царь Алексей Михайлович находился всецело в руках своего воспитателя Бориса Ивановича Морозова. Чтобы упрочить свое положение, Морозов женил царя на Марии Ильиничне Милославской, а сам женился на ее сестре, так что царь и его воспитатель сделались свояками. Илья Данилович Милославский, по свидетельству Олеария, который был в Москве в царствование Михаила Федоровича и Алексея Михайловича, сделавшись царским тестем, вошел в большую силу и стал покровительствовать в назначении на важнейшие государственные должности своим бедным родственникам и слугам, которые не прочь были поживиться за счет государевой казны. В этом отношении особенно отличался Леонтий Степанович Плещеев, бывший главным судьей на Земском дворе, то есть в Земском приказе, нечто вроде обер-полицмейстера города Москвы. Он, по словам Олеария, «безмерно драл и скоблил кожу с правого и виноватого… высасывал мозг из костей и отпускал приходивших к нему нищими». В числе таких безбожных чиновников был и Петр Тихонович Тарахантиотов, управлявший Пушкарским приказом. Тарахантиотов грабил всех, с кем сталкивал его случай.

Долготерпение общества, наконец, истощилось, и летом 1648 года разразился в Москве мятеж, повторившийся и в других городах. «Бысть мятеж, — говорит летописец, — возсташа чернь на бояр и слуг мзды и бысть междоусобица велика». Восстала не только чернь, но и служилые люди. Мятеж был направлен против Морозова, Плещеева и Тарахантиотова. Но, конечно, эти лица были только теми каплями, которые переполнили народное терпение — их деятельность была только искрой, которая зажгла готовый горючий материал, В мятеже принимали участие все классы общества: и служилые люди, и высшие торговые классы московские, недовольные привилегиями, предоставленными иноземцам, и московская чернь, недовольная налогом на соль, так как все они потерпели от насилий администрации. Против кого направлено было движение — это ясно из следующих фактов. Когда наемные немецкие отряды с распущенными знаменами и барабанным боем шли на защиту дворца, москвичи давали им дорогу и говорили, что «немцы люди честные и к ним у них недружбы нет». Движение было направлено против правящего класса. Народ говорил, что на царя он не жалуется, а «жалуется на людей, которые его именем воруют». Заявления общества на соборе 1642 года и бурно повторенные во время мятежа 1648 года и определили внутреннюю деятельность правительства царя Алексея в первые пять лет его правления, последовавшие за мятежом 1648 года, до самого начала затяжной Польской войны, то есть до 1654 года включительно.

Одной из главных причин народного раздражения была «московская волокита» и злоупотребления приказных людей, чиновников центрального и областного управления. Эта причина коренилась не только в злой воле, не в одной деморализации московской администрации, а преимущественно в несовершенстве самого московского законодательства. В XVI веке руководством для правительственной деятельности был Судебник и частные указы, изданные царем и думой по отдельным случаям. Эти указы записывались приказами, до которых они касались, в их указные книги, и служили для приказов руководством в их деятельности наравне с Судебником. Таких указов к половине XVII столетия накопилось довольно много, причем они сплошь и рядом нисколько не были согласованы между собой. Другим недостатком московского законодательства было отсутствие по многим вопросам внутреннего управления каких бы то ни было законодательных установлений. Все это сильно затрудняло и тяжущихся, и судей и, с другой стороны, открывало широкую дорогу для злоупотреблений. У дьяков и подьячих создалась вредная монополия знания законов, и они пользовались ею, снабжая справками и указаниями, иногда такими, которые им самим были выгодны, но которые не были согласны со справедливостью. Необходимость усовершенствования законодательства, необходимость сделать законы для всех очевидными и доступными, чтобы каждый мог сам защищать свое право на суде, чувствовалась на каждом шагу и правительством, и обществом. Во время мятежа 1648 года и были предложены определенные требования в этом смысле.

Мятеж произошел в июне, а в июле Алексей Михайлович по совету с патриархом московским Иосифом и с боярами, по челобитию всех чинов Московского государства решил «на всякия расправные дела написать Судебник и Уложенную книгу, чтобы впредь по той Уложенной книге всякия дела делать и вершить без всякаго переводу и безволокитно». Ясное дело, если сопоставить хронологически эти два факта, что намерение составить новый законодательный сборник родилось под давлением событий 1648 года. Это предположение подтверждается и свидетельством патриарха Никона о Земском соборе 1648–1649 годов: «И то всем ведомо, — говорил Никон, — что сбор был не по воле, боязни ради и междоусобия от всех черных людей, а не истинныя правды ради». Значит, мятеж не прошел бесследно для правительственной политики, и заставил его взяться за составление нового кодекса. И русское общество приняло активное участие в составлении этого кодекса.

У нас в исторической литературе долго господствовал взгляд, что русское государство строилось исключительно силами правительства, что общество представляло собой как бы мягкий воск, из которого правительство лепило все, что ему угодно. Такую точку зрения можно найти, например, у Чичерина. По мнению Чичерина, собор только слушал уложение, а сам не принимал участие в его составлении, созван был только для осведомления, только для того, чтобы заслушать предлагаемые правительством мероприятия, так как иного способа осведомления населения, за отсутствием газет и журналов, тогда не было. Но после того, как детально изучены были факты и новые источники, оказалось, что дело обстояло не так. На самом деле общество принимало деятельное участие в составлении нового кодекса законов.