Кроме этого, у людей достаточных, и не то что особенно богатых, бывали свои музыканты и песенники, ну хоть понемногу, а все-таки человек по десяти. Это только в городе: а в деревне — там еще многие мастеровые и у многих псари и егеря, которые стреляли дичь для стола, а там скотники и скотницы; если всех сосчитать городских и деревенских, мужчин и женщин, так едва ли в больших домах бывало не по двести человек прислуги, ежели не более». У богатого помещика графа Орлова в его подмосковном имении «Отрада» были свои портные, башмачники, шорники, конюхи, коновалы, садовники, фельдшера, аптекаря, часовщики, плотники, столяры, каменщики, кирпичники и пр., свои музыканты и актеры, свой архитектор, живописец и астроном; наконец, один камердинер исполнял обязанности богослова: читая графу вслух, он вступал с ним в словопрения по религиозным вопросам. Сколько людей, оторванных от производительного труда, служило здесь барским прихотям!

Увеличение количества дворни было вредно не только потому, что масса людей отрывалась от производительного труда: оно побуждало помещиков увеличивать размеры натуральных поборов и заставляло оброчных крестьян платить лишние подати.

Князь Шербатов, полемизируя с противниками крепостного права, предлагавшими, между прочим, выпустить дворовых людей на свободу, указывал, что дворовые в таком случае хлынут в город, понизят заработки ремесленников и подорвут материальное благосостояние городов. Но надо сказать, что дворня делала это, не переходя в город, а оставаясь у своих господ. Благодаря многочисленности и разнообразию дворовых ремесленников, помещики всегда обходились своими людьми и редко заказывали что-либо у городских ремесленников. Следовательно, конкуренция, на которую указывал Щербатов как на следствие освобождения дворовых людей, все равно существовала. С другой стороны, крестьяне, стесненные в распоряжении своим имуществом, все меньше и меньше были в состоянии покупать что-либо в городе.

Князь Шербатов доказывал, что роскошь дворян увеличивает заработки. Но русской промышленности это приносило очень мало пользы. Все, что покупали помещики, привозилось иностранцами или выписывалось из-за границы. Туземная городская торговля и промышленность влачила жалкое существование, и тот средний род людей, который питался торговлей и промышленностью, о котором так много заботилась и хлопотала Екатерина II, развивался крайне туго и медленно. Крестьяне ничего не закупали в городе: помещики все, что можно, делали дома своими дворовыми, а все, в чем нуждались, выписывали из-заграницы. Вот где причины крайне медленного роста городского сословия. По первой ревизии, городских обывателей на 6 миллионов податного населения насчитывалось 172 тыс., то есть 34-я часть. В 1769 году, когда была закончена третья ревизия, насчитано было городских обывателей 228 тыс. душ, то есть на 60 тыс. больше, чем по первой ревизии, но приблизительно в такой же пропорции (34-я часть) ко всему податному населению. К концу царствования Екатерины по пятой ревизии городских обывателей насчитывалось до 75 тыс. ревизских душ, то есть 25-я часть всего податного населения. Таково было влияние крепостного права на земледелие, на русскую обрабатывающую промышленность и торговлю.

Вред крепостного права для государства

Но беден народ — бедно и государство. Помещичья власть, несомненно, помогала правительству в сборе подушной подати, но благодаря помещичьей власти государство получало меньше, чем оно могло бы получать. Помещики поглощали крестьянский труд, а государство довольствовалось тем, что исстари платили крестьяне. Я говорил вам, как постепенно увеличивался оброк; в начале царствования Екатерины II он простирался от 1 до 5 руб., а в конце равнялся 10 руб., то есть увеличивался, во всяком случае, в 5 раз. Между тем, ничего подобного не замечается в обложении подушной податью. До конца царствования Екатерины взимался старый петровский семигривенный подушный оклад, и только в конце царствования подушная подать была увеличена до 1 руб. Доходы казны от подушной подати в начале царствования составляли около 6 миллионов руб., а в конце — около 11 миллионов. Тут, как видите, такого прогресса в росте подушного оклада, какой мы видели в росте оброка, совершенно нет.

Вследствие крайне незначительных прямых поступлений, правительство принуждено было извлекать средства путем косвенных налогов. Среди этих налогов наибольшее значение в царствование Екатерины получил питейный налог. Доход с него возвышался с необыкновенной быстротой. В начале царствования он равнялся 5 миллионам рублей, то есть был меньше подушной подати на 1 миллион: в 1787 году он перерос подушный сбор (подушный сбор равнялся 8 миллионам руб., а питейный — 9 миллионам); в 1795 году казна получила подушного сбора 11 миллионов руб., а питейного — 24 миллиона. Таким образом, больше трети всего бюджета, который тогда равнялся 68 миллионам, покрывалось налогом на потребление вина. Но к этому финансовому источнику прибегают только тогда, когда нет других способов увеличить поступления. Екатерина прибегла к нему, так как продукты народного труда всецело поглощались классом, который владел этим трудом, то есть дворянами.

Влияние крепостного права на дворянство

В числе аргументов, которые приводились крепостниками в Комиссии и в литературе екатерининского времени, встречаются указания на необходимость путем владения крепостными поддержать класс, который по своим правам и историческому воспитанию был поставщиком слуг государству. Но факты показывают, что крепостное право не только не поддерживало дворянства, а прямо разрушало его, оно деморализовало этот класс, содействуя его духовному и физическому вырождению, подрывало его значение, которое признавали за ним Щербатов и его сторонники. Крепостное право дало возможность значительной части дворянства жить праздно, без всякого серьезного дела. За отсутствием настоящих занятий, дворяне склонны были бездействие превращать в дело. Некоторые из них, например, всецело обращали свое внимание на установление порядка в доме, обдумывали все до малейших подробностей и строго следили за исполнением своих инструкций. Эти инструкции иногда облекались в письменную форму. Вот образчик такой инструкции, составленной помещиком Лукиным: «Дневальному официанту приказывается, как скоро приедет какая незнакомая барыня, тотчас узнать от ее человека, кто она такова, о имени, отчестве, фамилии и чине, и немедленно барыне о том донести, ежели словесно, то тихо, так, чтобы гостья не слыхала, а всего лучше записочкой… Он без напамятования должен чаще сам и посылать мальчиков снимать со свеч чисто и опрятно: на нем взыщется, ежели свеча не прямо в шандале поставлена, или оная шатается. После ужина, как скоро гости уедут, дневальный официант и лакей должны свечи погашать и в буфет непременно все шандалы и свечи порядочно отдать, где собирать до самых малых огарков, из коих потом самые малые для перелития в свечи отдавать в кладовую, а большие огарки употреблять в задних покоях. Винный погреб поручается Якову, который имеет все в нем поставленное содержать в исправности и с той точностью и разделением сортов вин, как он, устроенный с описью, ему отдан на руки; весть верную записку прихода и расхода всякому вину и еженедельно подавать ко мне по субботам реестр издержанным напиткам, и те реестры я или барыня будем подписывать… Его есть должность напитки к столу приготовить, а приготовляя, не портить, то есть не согревать тех, кои должны быть холодные… Ежели б случилось, чтоб приказали принесть разных сортов, то принеся, ставить какие ни есть знаки и опасаться взыскания, ежели смешается и подаст не то, которого спрашивали, каковые ошибки уже не раз были примечены… Конюхам повелевает и взыскивает Антон, яко конюший, а охотниками — Кастерь, как ловчий… с них же строго взыщется, ежели еще раз будет усмотрено, что в конюшню или на охотничий двор пойдут когда-либо с огнем без фонаря, равно за всякое послабление в присмотре за повелением… О весьма невоздержанных, или предерзливых, коих слегка и сами заказывать могут, а о заслуживших большее наказание докладывать мне и каждое утро обоим по своим должностям приходить меня рапортовать». Так муштровались и дисциплинировались те идеальные слуги крепостного права, о которых не так давно и не без сожаления вспоминали люди, заставшие крепостное право. Это, конечно, можно понять, но нельзя не заметить и мрачной стороны дела. Вы видите культ самодовольного барства, старавшегося обставить свою жизнь известным чином. На этой почве нередко проявлялось барское самодурство, причуды и лихие выходки. Вот как, например, проводил день Василий Васильевич Головин, вытерпевший при Бироне пытки, а при Елизавете спокойно проживавший в своей деревне, а иногда в Москве. «Когда барин просыпался, ему подавали чай. Впереди обыкновенно шел один служитель с большим медным чайником с горячей водой, за ним другой нес большую железную жаровню с горячими угольями, шествие заключал выборный с веником, насаженным на длинной палке, для обмахивания золы и пыли. Поставивши жаровню с горячими угольями на железный лист, а на нее — медный чайник, и сотворивши молитву Иисусову, слуги тихо выходили. Напившись чаю, барин отправлялся к обедне, в церкви стоял на особом месте и оттуда по переходам, поддерживаемый двумя лакеями, возвращался домой. Обед продолжался часа по три. Кушаньев считалось обыкновенно семь, но число блюд доходило иногда до 40 и более. Для каждого кушанья был особый повар, и каждый из них в белом фартуке и колпаке приносил свое кушанье… Доставивши первые блюда, все 7 поваров снимали колпаки и с низкими поклонами уходили за другими блюдами. Тут являлись 12 официантов, одетые в красные кафтаны кармазинного сукна, с напудренными волосами и предлинными на шее белыми косынками… Обед кончался часу в четвертом перед вечером. Вскоре после обеда Василий Васильевич ложился спать до самого утра. Приготовления ко сну начинались приказом закрывать ставни; изнутри прочитывали молитву Иисусову, „Аминь“ — отвечали несколько голосов извне, и с этим словом с ужасным стуком закрывали ставни и засовывали железными болтами. Двери комнат запирала и отпирала доверенные горничная, а ключи относила к барину и клала ему под изголовье; потом отдавала установленный приказ очередным сенным девушкам. Нужно заметить, что в комнатах у Головина было 7 кошек, которых на ночь привязывали к особому столу с 7 ножками. Если случалось, что какая-нибудь из кошек отрывалась от стола и приходила к барину, то кошки и девушки подвергались наказанию. Поэтому-то раз навсегда установленный приказ и начинался напоминанием о кошках. „Кошек-то смотрите, — говорила старшая горничная, — ничем не стучите, громко не говорите, по ночам не спите, поделушников глядите, огонь потушите и помните накрепко“. Ночью четыре чередовые и столько же караульных подымали стук, свист, гам и крик. Если что-нибудь помешало барину заснуть, то он уже не ложился и расстраивался на всю ночь. Тогда он или читал вслух жизнь Александра Македонского Квинта Курция, или произносил молитву, перебирая четки, или начинал ходить по всем комнатам, постукивая колотушкою и обмахивая пыль. Если пыль где-нибудь оказывалась, то тотчас же курили росным ладаном и окропляли то место святой водой. Эти странности поджигали любопытство, и многие подсматривали в щели, что делает барин. Но и на этот случай были приняты меры. Сенные девушки начинала кричать с различными прибаутками и поговорками, окачивали из верхнего окошка холодной водой поделушников, и барин одобрял все это, приговаривая: „Поделом вору и мука; ничто им, растреклятым, растрепоганым, растреокаянным, непытанным, немученным и ненаказанным!“ — топоча обеими ногами, повторяя неоднократно одно и то же. Последняя поговорка объясняется тем, что Головин не мог забыть пыток Бирона. Во всем у Головина требовалось точное исполнение установленного порядка, и все сопровождалось предписанными поговорками».