За неимением настоящего дела многие помещики наполняли свою жизнь всевозможными развлечениями, в которых нещадно растрачивали свои физические и духовные силы. Здесь на первом плане надо поставить поездки в гости и прием гостей, сопровождавшийся обильными угощениями и карточной игрой. Дворянин либо сам ехал в гости, либо сидел с гостями, еда и питье сделались своего рода богослужением, культом чрева, имевшим свой обряд и своих служителей. За сытными обедами и обильными возлияниями следовала карточная игра, продолжавшаяся несколько дней. Императрица, сама любившая играть в карты, жаловалась, что карточная игра разоряет старинные дворянские фамилии, и придимала меры к прекращению этого зла: но все меры были тщетны, раз сама Екатерина была в этом отношении не без греха. Кроме карточной игры, дворяне развлекались у себя по усадьбам музыкой, пением и театральными представлениями, которые страшно вошли в моду. Устраивались оперные хоры, труппы, составлявшие предмет серьезных забот помещиков. В московском доме Суворова жили целые партии крепостных певчих и музыкантов: их содержали для того, чтобы они в столице могли совершенствоваться в музыке и пении у других артистов, в особенности голицынских. Когда господин переезжал в деревню, артистов перевозили туда же. Уезжая из имения на службу, Суворов, между прочим, предписывал своему управляющему: «Иванов обучает певчих с прилежанием по моему наставлению. Николай — управитель музыкантов, у него под предводительством музыка и прочее. Ерофеев имеет обучать трагедиям и комедиям свой штат». Беспокоясь, однако, за то, что крепостные артисты окажутся не на высоте своего призвания, Суворов через управляющего давал методические наставления по части обучения артистов. «Помни музыку вашу — вокальный и инструментальный хоры, — писал он, — и чтобы не уронить концертное. А простое пение всегда было дурно, и больше, кажется, его испортил Бочкин великим гласом с кабацкого. Когда они в Москве певали с голицынскими певчими, сие надлежало давно обновить и того единожды держаться». «Театральное нужно для упражнения и невинного веселья, — писал Суворов. — Васька комик хорош; но трагиком будет лучше Никитка. Только должно ему научиться выражению, что легко по запятым, точкам, двоеточиям, восклицательным и вопросительным знакам. В приемах выйдет легко. Держаться надобно каданса в стихах, подобно инструментальному такту, без чего ясности и сладости в речи не будет, ни восхищения, — о чем ты все сие подтвердительно растолкуй». Войдите в положение управляющего, который должен был преподать артистам подобные наставления с барского голоса! Между прочим, Суворов приказывал «учиться исподволь французской грамматике Алексашке-парикмахеру». «Ему и Николай покажет, только бы он умел читать». Очевидно, имелось в виду разыгрывать французские комедии. У больших бар музыкальное и театральное дело было поставлено на широкую ногу. У графа Шереметева в театре села Кускова давались целые оперы, а в числе зрителей бывали императрица Екатерина, император Иосиф II, Станислав Понятовский и многие принцы.

Все эти затеи служили, однако, не одним эстетическим наслаждением скучающих бар… Эстетические наслаждения имели большую близость к некоторым элементарным инстинктам человеческой природы, и сплошь и рядом вызывали эти инстинкты; театр у помещиков превратился в развлечение, имеющее мало общего с невинными забавами. Так, гвардии прапорщик Есипов имел в своем имении театр и группу из вольнонаемных иностранцев и своих собственных людей; в театре представлялись комедии, оперы, трагедии и прочие пьесы. Вигель, автор известных воспоминаний, рассказывает, как он попал к Есипову и познакомился с его труппой. «Есипов нас употчевал по-своему, — говорит Вигель. — К ужину явилась целая дюжина нарядных молодых женщин, которые разместились между гостями. Приглашения поболее пить сопровождались горячими лобзаниями дев с припевом: „Обнимай, сосед, соседа; поцелуй, сосед, соседа; подливай, сосед, соседу“. Оказалось, что все эти девы были крепостные актрисы хозяйской труппы». Француз Passenans рассказывает про помещика Б.: «Его повара, его лакеи, конюхи делались в случае надобности музыкантами, столярами, сапожниками и т. д., его горничная и служанки — актрисами, золотошвейками и пр. Они в одно и то же время его наложницы, кормилицы и няньки детей, рожденных ими от барина. Когда этот помещик отправлялся в другое свое имение, за ним ехало не менее 20 человек с его наложницами, актрисами, танцовщицами, поварами и пр. На каждой станции раскидывали огромную палатку, где помещался барин со своими наложницами, а в другой палатке 20 человек увеселяли его пением во время обеда».

Помещичий разврат в царствование Екатерины принимал подчас чудовищные размеры, доходя иногда до совершенного скотства. В упомянутых мною «Рассказах бабушки» сообщается, что у помещика Бахметева «в деревне был по ночам бабий караул — поочередно, каждую ночь, наряжали двух баб караулить село и барские хоромы: одна баба ходила с трещоткой около дома и стучала в доску, а другая должна была ночевать в доме. Хорош был старик, нечего сказать!» — прибавляла рассказчица. Радищев рассказывает следующий факт: «В бывшее пугачевское возмущение некоторые крестьяне, связав своего господина, вели его на неизбежную казнь. Какая была тому причина? Он был господин добрый и человеколюбивый, но муж не был безопасен в своей жене, отец — в дочери: каждую ночь посланные его приводили к нему на жертву бесчестия ту, которую он того дня назначил. Известно же в деревне было, что он омерзил 60 девиц, лишив их непорочности». Мы можем не сомневаться в справедливости сего факта, так как императрица Екатерина по поводу этого места заметила: «Едва ли не гистория Александра Васильевича Салтыкова».

Конечно, подобные господа не были типами своего времени, были уклонениями, исключениями, но они весьма характерны как показатели того тлетворного влияния, которое оказывало крепостное право на тех, кто был его субъектом. Эти факты как нельзя лучше показывают, как должно было быстро прогрессировать под влиянием крепостного права вырождение первенствующего сословия в России.

Власть помещика, не ограниченная никакими законами и установлениями, воспитывала в господствующем сословии и другие дурные наклонности: черствость души, доходившую до жестокости, и склонность к произволу и насилию. Кроме того, она притупляла у дворян нравственное чувство ответственности. Конечно, образование, просвещение, развивавшиеся среди дворянства, искореняли дурные наклонности, но медленно и с большим трудом.

В царствование Екатерины приходится встречаться с ужасными проявлениями барского бессердечия и произвола. «Вследствие позволения, данного дворянству, произвольно, по своему усмотрению, отправлять в ссылку ему подвластных, — пишет новгородский губернатор Сивере, — причем суд даже не может спросить о причине ссылки и исследовать дело, ежедневно совершаются самые возмутительные дела. Все, кто не годится в рекруты вследствие малого роста или другого какого недостатка, должны отправляться в ссылку в зачет ближайшего рекрутского набора, а зачетные квитанции многие продают». Путешествовавший по Сибири Паллас видел этих ссыльных; все это были больные, увечные, старые и даже безумные люди. «Бесчеловечные и корыстолюбивые помещики, — говорит Паллас, — отрывают многих пожилых отцов от их многочисленных семей, даже от их жен, и одиноких отсылают в эту злополучную страну».

Бессердечие, доходившее до жестокости, проявлялось также в наказаниях, которым помещики подвергали своих крепостных крестьян. «Наказание рабов, — говорит Passenans, — изменяется сообразно с расположением духа и характером господина или заступающего его место… Самые обычные исправительные средства — палки, плети и розги. Наказание производится обыкновенно в конюшне или в другом отдаленном месте. Я видел, что палками наказывали как за кражу, так и за опрокинутую солонку (последнее, по русской примете, предзнаменует большое несчастие, и потому такое преступление редко прощается), за пьянство и за легкое непослушание, за дурно сжаренную курицу и за пересоленный суп. Какие предосторожности ни принимал я, чтобы не быть свидетелем жестоких наказаний, — они так часты, так обычны в деревнях, что невозможно не слышать сплошь и рядом криков несчастных жертв бесчеловечного произвола. Эти пронзительные вопли преследовали меня даже во сне». Для некоторых помещиков бить своих крепостных сделалось просто потребностью. Иногда это преимущественно выражалось пощечинами и подзатыльниками, ни за что, ни про что раздаваемыми домашней прислуге, иногда же переходило в систематическое мучительство. Один помещик, по словам Болотова, в пьяном виде ни с того, ни с сего подверг наказанию всех дворовых девушек. Другой, по словам Passenans'a, приказал жечь углем подошвы ног дворового за то, что тот утопил двух барских щенков, которых его жене приказано было вскормить своей грудью.