Возвратясь в корпус, я призадумался, уже и резвость на ум не идет, пришел в классы, выучил скоро мои уроки, память я имел хорошую, и, прибавив к тому прилежание, дело пошло изрядно.

В самое это время возвратился из похода старший брат мой родной, часто рассказывал нам в шабашное время красоты корабля и все прелести морской службы. Это сильно подействовало на меня, я принялся учиться вправду и не с большим в три года кончил науки и был готов в офицеры.

Гардемарином я сделал на море две кампании. Первая в 1778 году на корабле „Преслава“ от Кронштадта до Ревеля и обратно.

В начале 1780 года нас экзаменовали, я удостоен был из первых и лучших. 1 мая произведен в мичмана и написан на корабль „Князь Владимир“. Чины явлены нам в Адмиралтейств-коллегии в присутствии всех членов, вместе с тем дано нам каждому на экипировку жалованье вперед за полтрети, то есть 20 руб., да сукна на мундир с вычетом в год, да дядюшка Алексей Наумович подарил мне тогда же 25 руб.

Итак, я при помощи мундира и 45 руб. оделся очень исправно: у меня были шелковые чулки (это парад наш), пряжки башмачные серебряные превеликие, темляк и эполеты золотые, шляпа с широким золотым галуном. Как теперь помню, шляпа стоила мне 7 руб., у меня осталось еще достаточно денег на прожиток…»

Будущий командующий флотом Д.Н. Сенявин в своих записках, кроме майора и еще одного капитана, тоже, видать, от чарки не пятившихся, к сожалению, никого из наставников не упоминает. Оно и вправду, Голенищева-Кутузова, директора, воспитанники видели лишь мельком: образованного Ивана Логиновича обременяли в столице не только адмиралтейские заботы, но и гатчинские – он находился при наследнике Павле Петровиче, генерал-адмирале флота. Но зато все кадеты и гардемарины знали и любили Николая Гавриловича Курганова, который учил их самому важному – математике. Человек, что называется, семи пядей во лбу, он не только учил, но и сам писал и переводил с иностранных языков.

Не очень лестно отзывались о Морском шляхетном кадетском корпусе, дислоцированном в Кронштадте, и знаменитые мореплаватели Иван Федорович Крузенштерн и Юрий Федорович Лисянский, совершившие в 1806 году на парусниках «Нева» и «Надежда» первое в отечественной истории кругосветное путешествие.

Судьба капитанов обоих кораблей имела много общего. Оба окончили в 1788 году Морской корпус. Во времена отрочества и юности Крузенштерна и Лисянского обучение здесь длилось 6 лет: 3 года на кадетском курсе и еще 3 – на следующем, гардемаринском, куда кадетов переводили после сдачи специального экзамена. Изучались математика, навигация, мореходная астрономия, артиллерия, фортификация, корабельная архитектура, такелажное дело, морская тактика, английский и французский языки. Все это, казалось бы, обеспечивало будущим офицерам высокую теоретическую подготовку, а участие их в плаваниях во время летних кампаний способствовало развитию у воспитанников практических навыков. На большой модели парусного корабля кадеты обучались такелажному делу и управлению парусами.

Однако, по свидетельству целого ряда современников, порядочно читались тогда лишь математика и другие немногие науки; на все остальное особого внимания не обращалось.

«Тогдашний корпус представлял свой особенный темный мирок, подходящий к старинным бурсам, – писал известный историк русского флота Ф.Ф. Веселаго. – Все было грубо, грязно и должно было страшно неприятно поражать нежную, эстетическую натуру». Один из выпускников корпуса вспоминал, что командиры рот, «казалось, хвастались друг перед другом, кто из них бесчеловечнее и безжалостнее сечет кадет». Веселаго пишет, ссылаясь на Крузенштерна, что зимой в Кронштадте по ночам кадеты затыкали подушками рамы окон, где были разбиты стекла, и отправлялись в ближайшие склады за дровами для печки. Прилежание же и благонравие воспитанников поддерживалось преимущественно розгами. Это педагогическое «лекарство» прописывалось иногда в ужасающих размерах…

Крузенштерн и Лисянский не раз впоследствии вспоминали о тяготах учения в корпусе, но ни тот, ни другой, никогда не сетовали на судьбу, повелевшую им стать моряками.

Свято место пусто не бывает. В 1788 году Морской шляхетный кадетский корпус в Кронштадте покинули два морских офицера, которые совершили на парусниках первое в истории России кругосветное плавание. На их место в том же году в корпус был принят Василий Михайлович Головнин – будущий знаменитый мореплаватель, известный исследователь, член-корреспондент Академии наук и вице-адмирал флота. Условия содержания воспитанников в корпусе при нем оставались по-прежнему «спартанскими», а нравы в учебном заведении не отличались мягкостью.

Однокашник Василия Головнина – будущий декабрист барон Штейнгель об этом довольно выразительно свидетельствовал в своих мемуарах: «Воспитание кадет состояло в истинном тиранстве. Каждую субботу в дежурной комнате вопль не прекращался. Между кадетами замечательна была вообще грубость: кадеты пили вино, посылали за ним в кабаки и пр.; зимою в комнатах кадетских стекла были во многих выбиты, дров отпускали мало, и, чтоб избавиться от холода, кадеты по ночам лазали через заборы в адмиралтейство и оттуда крали бревна, дрова или что попадалось… Была еще одна особенность в нашем корпусе – это господство гардемаринов и особенно старших в камерах над кадетами; первые употребляли последних в услугу, как сущих своих дворовых людей: я сам бывши кадетом, подавал старшему умываться, снимал сапоги, чистил платье, перестилал постель и помыкался на посылках с записочками, иногда в зимнюю ночь босиком по галерее бежишь и не оглядываешься. Боже избави ослушаться! – прибьют до полусмерти. Зато какая радость, какое счастье, когда произведут, бывало, в гардемарины: тогда из крепостных становишься сам барином…»

Будущий вице-адмирал В.М. Головнин занимался старательно, стал гардемарином, а в 1792 году Адмиралтейств-коллегия приказала его «…выключа из корпуса, произвесть в мичманы». По числу баллов Головнин занял второе место и надев офицерский мундир, по тогдашнему обыкновению, смиренно благодарил начальство, обещая служить по долгу, чести и присяге.

В последней четверти XVIII века международное положение России оставалось довольно сложным. В 1787 году Турция начала против нее военные действия. Шведский король Густав III, пользуясь тем, что основные силы русской армии вели боевые действия на юге страны, предъявил в июле 1788 года русскому правительству ультиматум: возвратить Швеции территории Финляндии и Карелии, отошедшие к России по Ништадтскому и Абоскому договорам, разоружить русский Балтийский флот, прекратить войну против Турции и вернуть ей Крым. Екатерина II назвала этот ультиматум «образцом нелепости и горячечного бреда». Требования Густава III императрица с негодованием отвергла, однако агрессивные действия и заявления шведского короля ее все же испугали. Россия не могла вести войну на два фронта. Своим придвор ным Екатерина II с возмущением заявляла: «Этот король такой же деспот, как мой сосед султан». А Густав III и не скрывал, своих намерений и во всеуслышание заявил, что он в ближайшее время устроит пышный праздник в Петергофе, на фалысонетовом коне будет выбито имя короля-победителя, а в Зимнем дворце униженная русская царица дрожащей рукой подпишет мирные артикулы, согласно которым Балтийское море вновь станет шведским озером, а прибалтийские земли – шведскими владениями. От самоуверенных заявлений Густав III перешел к активным действиям. Не дождавшись получения ответа из Петербурга на свой ультиматум, шведские войска в июне перешли русскую границу в Финляндии. План шведскою командования предусматривал отвлечь активными действиями в Финляндии основные русские силы от Петербурга, а затем, уничтожив русский Балтийский флот, нанести внезапный удар по городу войсками, высаженными с гребных судов у Красной Горки.