– Что это? – спросил Копаев, оглянувшись на гондольера. – Котельная?

– Крематорий, – мрачно ответил гондольер.

– Это юмор у вас такой, что ли? – раздраженно поинтересовался Копаев. – С настолько черным юмором я еще не сталкивался…

– Сами же просили к знающим людям отвезти, – угрюмо сказал гондольер. – Вон они, на крыше.

На краю крыши крематория сидели три человеческие фигурки: двое, обратившись к улице спинами, вроде бы о чем‑то беседовали между собой; третья же фигурка сидела, свесив ноги с карниза, подставив солнцу чернобородое лицо.

– И что, с ними я и буду разговаривать? – спросил Копаев, взирая снизу вверх на троицу на крыше крематория.

– С ними, – сказал гондольер. – С ними самыми.

– М‑да, – сказал Копаев, качая головой. – А я‑то думал, что вы меня в библиотеку привезете или в архив какой‑нибудь…

– Нету у нас библиотеки, – сказал гондольер. – А крематорий даже получше архива будет.

Копаев внимательным взглядом бывалого следователя прокуратуры обшарил открытое лицо гондольера, но так и не понял, шутил тот или говорил серьезно.

Гондола ткнулась носом в причал. Это был такой же плот с дощатым настилом, как возле морга или отделения милиции. Копаев поднялся со скамьи, пошарил в кармане брюк, достал помятую пятерку и протянул гондольеру. Тот посмотрел на деньги, потом, как‑то очень грустно, – на Копаева и пятерку не взял.

– Что, мало? – спросил Копаев и снова полез в карман.

– Иди уж, – так же грустно, как и смотрел, сказал гондольер и махнул рукой.

Копаев недоуменно пожал плечами, спрятал деньги обратно в карман и перепрыгнул из гондолы на причал крематория. Гондольер оттолкнулся веслом от причала и погреб прочь, немедленно затянув баркаролу – опять‑таки по‑английски:

Ю невер гив ми ё мани

Ю гив ми онли ё фани пейпаз…

Копаев проводил гондолу взглядом, пока она не скрылась за углом, затем зашел в крематорий.

Сперва ему показалось, что внутри мрачно, как в склепе, но только показалось – просто снаружи Копаев нахватался солнечных зайчиков, и глазам требовалось некоторое время для адаптации. Солнечного света из узких окон было вполне достаточно, здесь никто и не думал закрашивать стекла масляной краской. Большой холл, на пороге которого стоял Копаев, напомнил ему аудиторию в университете: длинные ряды деревянных скамеек со спинками, возвышение и кафедра в конце зала; для полного сходства не хватало лишь черной классной доски. Слева отвхода была полуоткрытая дверь, а за дверью – уводящая наверх лестница.

Копаев не стал задерживаться ни на втором, ни на третьем этаже, а сразу поднялся на крышу. Вся плоская поверхность ерыши была засыпана ровным слоем мелкого гравия, горячий воздух над ним дрожал и переливался, как в пустыне. Копаев, похрустывая гравием и ощущая жар раскаленных солнцем камешков даже сквозь подошвы ботинок, приблизился к троице, вольно расположившейся на краю крыши. Вблизи двое оказались одинаковыми на лицо чернобородыми мужиками средних лет и без особых примет. Третий же не обернулся, но Копаев был уверен, что и тот похож на этих двух.

Неужели им не жарко во всем черном? – подумал Копаев, разглядывая удивительную троицу. Сам он был мокрый как мышь.

– Э‑э, здравствуйте, – нерешительно сказал Копаев. Отчего‑то он чувствовал робость, такое случалось с ним крайне редко, да почти никогда.

– Ну, здравствуй, здравствуй, – промолвил один бородач.

– Привет, – сказал другой.

Третий промолчал, не обернулся и теперь.

– Видите ли, какое дело, – проговорил Копаев, переминаясь с ноги на ногу, – я впервые попал в ваш город и хотел бы поподробнее ознакомиться с этим местом. Когда я поинтересовался у гондольера к кому можно обратиться с вопросами, он привез меня сюда…

– Ну да, – кивнул первый бородач, – гондольеры, они понятие имеют.

– Слушай, Лаврентий, – перебил его второй, – я чего‑то в толк не возьму: кто это такой?

– Ну как же, – ответил бородач с необычным именем Лаврентий. – Это – Копаев Марк Анатольевич, одна тысяча девятьсот шестьдесят первого года рождения…

– Марк Анатольевич? – переспросил второй бородач вроде бы даже с подозрением.

– Да нет, он не местный, – сказал Лаврентий.

– Сам вижу. Не пойму вот только, как он сюда попал? Протей, что ли, опять начудил?

– Может, Протей. А может, Лабиринт.

Копаев решил напомнить о себе:

– Извините, что я вас перебиваю, но не могли бы вы все‑таки хоть что‑нибудь мне объяснить?

– Могли бы, могли бы, – проворчал Лаврентий.

– Спрашивайте, – разрешил второй бородач, имени которого Копаев до сих пор не знал.

– Прежде всего, откуда вам известны мое имя и год рождения?

– Ну как же, – сказал Лаврентий. – Это прямая наша обязанность – знать всех живущих.

Нельзя сказать, что Копаева такое объяснение вполне удовлетворило, но пока он решил ограничиться тем, что ему соизволили ответить.

– Раз уж мое имя вам известно, то не могли бы вы и сами представиться? – попросил Копаев.

– А мы разве не представились? – удивился Лаврентий.

Копаев отрицательно покачал головой.

– Нет, не представились.

– Мы что, в самом деле не представились? – спросил Лаврентий у своего бородатого коллеги. Тот подтвердил слова Копаева.

– Ну извините, гражданин начальник, сейчас исправимся. Меня, значит, зовут Лаврентий Жребин. Это вот, – Лаврентий Жребин указал на второго бородача, – это Климент Пряхин. А там, – Жребин ткнул пальцем себе за спину, – Антон Неизбежин.

Ненормальные какие‑то имена, – смятенно подумал Копаев. – У нормальных людей таких имен не бывает.

– Теперь, как у доброго знакомого, позвольте поинтересоваться. – Нить беседы перехватил Климент Пряхин. – Скажите, вас Протей сюда затащил?

– Какой еще Протей? – сказал Копаев, недоумевая. – Не знаю я никакого Протея.

– Значит, вы воспользовались Лабиринтом, – заключил Лаврентий Жребин.

– Да, Лабиринтом, – кивнул Копаев. – Не знаю только, то ли самое вы имеете в виду…

– То самое, будьте уверены, – сказал Климент Пряхин.

– Форма может быть различной, но суть от этого не меняется, – сказал Лаврентий Жребин.

Пряхин посмотрел на Жребина, Жребин посмотрел на пряхина, и оба они захохотали, словно кто‑то из них только что отмочил очень смешную шутку. Они, кажется, действительно были весьма неплохо осведомлены о многих тайных вещах, но не спешили делиться своей осведомленностью с Копаевым.

– Если вы знаете, что такое Лабиринт, – проговорил Копаев с ноткой недовольства в голосе, – то может ответите мне, почему он забросил меня именно в этот город? Я не об этом его просил. Может, с Лабиринтом не все в порядке?

– С Лабиринтом всегда все в порядке, – посерьезнев, сказал Лаврентий Жребин. – Он, можно сказать, одно из воплощений самого Порядка.

– Да, с Лабиринтом никаких накладок быть не должно, – сказал Климент Пряхин. – Что вы от него хотели, то и получили.

– Но я не просил Лабиринт доставлять меня сюда, – возразил Копаев.

– Да? А куда же вы просили вас доставить? – спросил Лаврентий Жребин с неподдельным интересом.

Копаев помедлил, но все же ответил, понизив голос и как бы смущаясь признания:

– Я хотел, чтобы Лабиринт доставил меня во владения Хаоса.

– Ну, вот вы и получили, что хотели, – сказал Климент Пряхин.

– Это? – Копаев посмотрел с крыши вниз, на затопленную морем улицу, на разрушающийся город. – Не так я себе это представлял, совсем не так…