– Нет, не читал.

– Что же ты так?

– А мне было неинтересно.

– Позвольте обратить ваше внимание на замеченное мною некоторое смысловое противоречие, – громко, так, чтобы слышали остальные университетские эльфы, произнес Александров, учившийся на пятом курсе филологического факультета. – Как это возможно: не читая книги, определить, что она – неинтересная?

– Ах‑ах‑ах, прошу пардона. – Егор склонил голову перед буквоедом Александровым, спрятав от него ехидную ухмылку. – Я был неточен в своем ответе. Как‑то раз я начинал читать одну книжку Перумова, прочитал с полсотни страниц, мне было неинтересно, и я не стал продолжать чтение. К тому же, по моему мнению, Перумов является эпигоном по отношению к Толкину.

– Посмотрите на него! – патетически воскликнул Элронд‑Александров, обернувшись к своей свите и указуя перстом на Арагорна‑Трубникова. – Толкинист‑фундаменталист! Ортодокс!

– Да, я такой, – признал Егор, нисколько не смутившись; опустил ладонь на рукоять синаи и добавил с тихой угрозой: – Кто упрекнет меня в этом?

Памятуя о репутации бретера Трубникова, на упрек никто не решился.

– Похвальная твердость, – пробормотал Александров примирительным тоном.

Егор холодно усмехнулся, уже открыто. Александров попятился и присоединился к своей свите. Эльфы из свиты Элронда‑Александрова, безусловно, одобряли творчество эпигона Перумова.

Егор и Денис пошли своей дорогой.

– Клево ты его убрал, – заметил Денис.

– Ага, – согласился Егор. – И не только его. Я всех там убрал.

– Знаешь, я ведь ухожу, – сказал Денис.

– Я тоже ухожу, – сказал Егор. – Мне сегодня еще в общагу нужно заскочить, Леньку найти. Я рассчитывал здесь его повстречать, а он, лентяй, не явился.

– Ты не понял меня, – покачал головой Денис. – Я совсем отсюда ухожу, вообще, из всей этой детской тусовки. Я теперь – посвященный.

– Посвященный во что? – полюбопытствовал Егор.

– В тайну, – коротко, но многозначительно ответил Денис.

– А‑а, – протянул Егор и больше ни о чем не стал спрашивать.

Но Денис, видимо, ожидал дальнейших вопросов, он, похоже, был не прочь поделиться своей тайной, ему даже, наверное, очень хотелось поделиться с другом. И когда от Егора не последовало ожидаемых расспросов, Денис вроде как обиделся.

– Ты не спросил, что это за тайна.

– Верно, не спросил, – кивнул Егор. – Тайну надо хранить. Иначе какая же это будет тайна?

– Ну и ладно. – Теперь Денис точно обиделся, хотя, по мнению Егора, обижаться было совершенно не на что.

Их пути разошлись возле автобусной остановки.

Общежитие – девятиэтажная кирпичная малосемейка по улице Матросова – принадлежала сразу трем училищам: музыкальному, театральному и художественному – по три этажа каждому, снизу вверх соответственно.

Художественное училище Егор окончил два года назад, но в общежитие приходил часто – по старой дружбе и по делам, как в этот раз. На вахте Егора тоже хорошо помнили, еще с его бурных студенческих времен. Сегодня дежурила Лидия Мартыновна, пенсионерка, лицом удивительно напоминающая железную английскую леди Маргарет Тэтчер. Егор, как всегда, подивился, насколько потрясающе смотрится госпожа Тэтчер на фоне пронумерованной доски с ключами от комнат и с журналом Работница в руках.

– Здрасьте, Лидия Мартыновна, – сказал Егор. – Не знаете, Леня Сергеичев у себя?

– А, Егор, – сказала Лидия Мартыновна довольно приветливо. С тех пор, как Егор окончил училище и выписался из общежития, она стала гораздо лучше к нему относиться. – Сейчас посмотрим. Какая у него комната?

– Семьсот седьмая.

– Ключа нету, – сказала Лидия Мартыновна, взглянув на доску, – так что либо он сам, либо сосед его в комнате должны быть.

В маленькие комнатки общежития селили по двое; нового ленькиного подселенца Егор видел раза три‑четыре, даже не помнил, как того зовут. Неприметный парнишка, и имя у него незапоминающееся.

Егор шел к Леньке. Было у него к младшему товарищу совершенно серьезное деловое предложение: настенная роспись в двух помещениях детского сада, что‑нибудь этакое, сказочное. Работы там было даже для двоих более чем достаточно, а одному и вовсе можно надорваться. С Ленькой Егор уже несколько раз работал и раньше, неплохо им работалось вместе, почти так же хорошо, как с Денисом, но Денис от этого заказа отказался…

Выгодный заказ Егор получил от своей бывшей воспитательницы Татьяны Георгиевны Цветковой, которая теперь была заведующей детским садом и давно уж собственноручно не носила ночные горшки за малыми детьми. Татьяну Георгиевну Егор не видел без малого двадцать лет, с тех самых золотых денечков беззаботного детства. А на днях он неожиданно повстречался с нею вновь – пришел с нечастым визитом в родительскую квартиру, и вот… Оказалось, что с недавних пор мама Егора и Татьяна Георгиевна – хорошие подруги. Естественно, в такой компании тут же начались воспоминания, и Егор узнал много любопытных фактов из своего собственного детства. Затем Татьяна Георгиевна стала расспрашивать Егора о его нынешней, самостоятельной жизни, а узнав, что бывший воспитанник выучился на художника, она тут же предложила ему работу. Егор, давно сидевший без заказов (и без денег), сразу же согласился.

Но ему был нужен помощник.

Прежде чем идти в семьсот седьмую комнату, Егор поднялся на девятый этаж общежития, где все стены и даже двери были расписаны сюжетами из эпопеи Властелин Колец Толкина. Егор положил бамбуковый меч на пол, чтобы не мешал, из висевшей на плече сумки достал фотоаппарат Зенит и одолженную накануне вечером у друга‑Воронина фотовспышку и, переходя от стены к стене, заснял все картины.

Потом, на краткий миг нужду имея, Егор посетил туалет. Стены туалета, как и прочие стены общежития, были изукрашены рисунками и разными текстами; однако, в отличие от иных мест общего пользования, уродуемых тупым похабством, здешние граффити, тоже в основном неприличные, не лишены были некоторого изящества – сказывался профессионализм мастеров. Внимание Егора привлекли стишки соответствующего данному месту содержания:

Поднявшись с края унитаза,

Не уходи, товарищ, сразу,

А наклонись и посмотри,

Что носишь ты весь день внутри.

Мы – люди, полные дерьма,

Все пишем разные слова,

Что стоит эта кутерьма?

– Грубовато, – поморщился Егор. – К тому же с падежами непорядок: что вместо чего.

Ниже, явно написанное другой рукой, шло короткое, но убийственное резюме на предыдущие строки:

Писать на стенах туалета –

Увы, друзья, немудрено.

Среди говна мы все – поэты,

Среди поэтов мы – говно.

– А вот это неплохо, – одобрил Егор. – Хотя, пожалуй, чрезмерно самокритично.

Еще ему понравился рисунок, на котором два голых мужика фехтовали собственными гигантскими фаллосами, не прибегая к помощи рук. Егор даже сфотографировал сей шедевр – на память. Но, покидая туалет, все же проворчал вслух:

– Богема.

Седьмой этаж был расписан сценами из романа «Мастер и Маргарита». Егор дошел до двери с портретом кота Бегемота, облапившего примус, без стука распахнул дверь, вошел и почувствовал себя неловко. Ленькин сосед по комнате отсутствовал, Ленька сидел на его кровати и увлеченно возил карандашом по четвертушке ватманского листа, пришпиленного к фанерке. Напротив рисовальщика, на его же незастеленной кровати, в непринужденной позе, опершись щекою на ладошку, прилегла нагая девушка, слегка задрапированная мятой простыней.