Насчет последней картины Егор твердо решил, что делать ее не станет, даже если Татьяне Георгиевне она очень понравится. Он помнил, что то великое множество персонажей рисовали едва ли не все обитатели художественной части общежития, писали с самих себя и со своих друзей и подруг, и длилось это то ли два месяца, то ли три.

Тонкими длинными пальцами Татьяна Георгиевна перетасовала фотографии (она тасовала их как карты), посмотрела на Егора и сказала несколько неуверенно:

– Я даже не знаю, что выбрать – все картинки так хороши. Вот если бы ты предложил что‑нибудь попроще, что‑нибудь более знакомое и родное…

– Татьяна Георгиевна, мы ведь уже говорили на эту тему, – сказал Егор с упреком.

Заведующая вздохнула:

– Говорили.

– Я немного прошелся по вашему детскому саду и посмотрел на стены, – сказал Егор. – Репка, Колобок и Курочка Ряба – это наше родное, спору нет. Ну а что вы скажете насчет Маугли, Карлсона и Винни‑Пуха с компанией?

– Может быть это не вполне наше, но зато хорошо нам знакомое, – возразила Татьяна Георгиевна. – Есть книжки и мультики, и любой малыш знает, кто такой Винни‑Пух. А кто знает этих ваших хоббитов?

– В ТЮЗе сейчас спектакль идет, так и называется – Хоббит, или Туда и обратно, – сказал Егор. – Да и книжек Толкина тоже много наиздавали в последнее время.

– Хорошо. – Заведующая сдалась. – Убедил.

Она открыла ящик письменного стола, достала оттуда ключ с картонной бирочкой на проволочном колечке.

– По‑моему, надо тебя ознакомить с фронтом работ. Оглядишься, оценишь – может, и посоветуешь сам, как мастер, какая из картинок подойдет наилучшим образом.

– Конечно, – согласился Егор. – Пойдемте.

Татьяна Георгиевна повела Егора снова на первый этаж, попутно делясь своими печалями:

– У нас еще в апреле случилась маленькая катастрофа – прорвало отопительную трубу в группе на втором этаже, и почти всю ночь по стене на первый этаж текла горячая вода, а вода в трубах, сам знаешь, пополам с ржавчиной. Пришлось в этих двух пострадавших группах ремонт делать – линолеум перестилать, стены перекрашивать, потолки заново белить…

Татьяна Георгиевна отперла двустворчатые двери, сделанные из дерева и толстого стекла с орнаментальным рельефным рисунком. У Егора дома на кухне была дверь с таким же стеклом.

– Ну вот, – сказала заведующая, приглашая Егора зайти в группу, – смотри сам.

Егор зашел, огляделся.

Помещение было примерно шесть на десять метров, угловое; две стены, там, где окна, конечно, не в счет, остаются еще две стены, совсем недавно выкрашенные светло‑кремовой краской (запах краски еще не вполне выветрился); в высоту стены три метра, но самый верх сантиметров на двадцать побелен, как и потолок, значит, большая стена в двадцать восемь квадратных метров, да стена поменьше в шестнадцать и восемь минус двери, а двери метр восемьдесят на два, итого имеем сорок один квадратный метр и две десятых.

Егор даже слегка вспотел, пока подсчитывал общую площадь отданных под роспись стен.

Сорок один и две десятых – обалдеть! Да еще наверху столько же. Работы даже для двоих более чем. Эх, зря Денис отказался… – И Егор постарался себя успокоить: Ладно, как не раз говорила мне мама: Глаза боятся – руки делают.

– Что скажешь, мастер? – спросила Татьяна Георгиевна.

Егор еще раз окинул взглядом помещение. В углу под окнами стояла тесно сдвинутая миниатюрная мебель – столики и стульчики из фанерок, сделанные будто для тех самых хоббитов, – и больше ничего.

– Стремянка понадобится, – сказал он.

– Стремянка у нас есть, – сказала Татьяна Георгиевна. – Но я имела в виду совсем другое. Какие рисунки ты сам выбрал бы?

– Вы позволите? – Егор потянулся к фотографиям, которые заведующая держала в руках, и выбрал две из общей пачки – фейрверк на дне рождения Бильбо и Фродо и братство кольца на склонах Карадраса. – Я бы порекомендовал вот эти.

Татьяна Георгиевна посмотрела, подумала, что‑то про себя решила и согласно кивнула;

– Что же, я не против. Остается только составить договор Для договора мне потребуются паспортные данные – твои и твоего друга. Ты ведь говорил, кажется, что с помощником будешь работать.

– Ага. – Егор достал из кармана рубашки два паспорта и подал их заведующей. – Вот, пожалуйста.

– Какой ты предусмотрительный, – похвалила Татьяна Георгиевна, взяв паспорта.

– Просто опытный, – сказал Егор.

Домой Егор возвращался уже в третьем часу дня. Он торорился, потому что был голоден. Но домой он так и не попал – его перехватили, можно сказать, на самом порге.

Свернув с улицы за угол дома, во двор, Егор сразу приметил стоявший возле подъезда милицейский уазик. Когда Егор подошел поближе, дверца машины со скрипом отворилась, оттуда выбрался милиционер в мундире с погонами старшего лейтенанта и заступил Егору дорогу. Егор остановился.

– Егор Трубников? – осведомился милиционер, холодно взирая из‑под козырька фуражки.

– Да‑а, – с легким недоумением ответил Егор. – А что?

– Садитесь в машину. – Милиционер коротко дернул подбородком в сторону уазика. – В отделении вас ожидает следователь прокуратуры Копаев, у него к вам есть несколько вопросов.

– Да ну?! – сказал Егор. Подумал, чего бы еще прибавить этакого, но ничего на ум не пришло.

– Садитесь в машину, – повторил милиционер с нажимом. По его виду было понятно, что с ним лучше не спорить.

Местные бабки‑пенсионерки, сидя на лавочке возле подъезда, с большим интересом наблюдали за разворачивающимся действом и громко, без всякого стеснения, высказывали предположения, по которым Егора Трубникова забирают в милицию. Предположения их были дикие и ужасные в своей безосоновательности.

– Тихий‑то он тихий, да кому надо – всё про него знают, – говорила одна. – Он доллары фальшивые рисует.

– Да нет, он рекетёр, – возражала другая. – С энтих, с лотошников деньги собирает.

– Нет, я точно знаю, – перебила товарок третья. – Он только с виду такой тихий да вежливый, а на самом деле – маньяк. Это он тех двоих зарубил топором, про которых сегодня по телевизору порказывали.

Егора просто смяла подобная безапелляционность. А милиционер слушал и усмехался. Егор стиснул зубы и полез в машину; по большому счету он был человек вполне законопослушный, и слушать невозможную болтовню досужих бабок было выше его сил, уж лучше ответить на несклько вопросов следователя из прокуратуры. Он забрался на заднее сиденье, старший лейтенант сел впереди, захлопнул дверцу и коротко бросил водителю:

– Поехали.

На заасфальтированных городских улицах уазик скакал и громыхал железом, словно на разбитом проселке. Егор трясся на заднем сиденье и беспокойно размышлял.

– И чего я сделал такого? – спросил Егор сам себя. И тут же сам себе ответил: – Ничего.

Мало ли, – зудел тоненький противный голосок внутри, – всякое бывает, как говорится: от сумы да от тюрьмы…

– Но меня‑то не в тюрьму везут, – рассудительно возразил Егор своему внутреннему пискле.

Пока, – ехидно прибавил тот.

Егор приказал своему внутреннему голосу заткнуться и постарался думать о чем‑нибудь другом, о чем‑нибудь приятном, но мысли непослушно возвращались к одному и тому же. Он вспомнил, что некоторые из толкинистов рассказывали на воскресных сходках, что их вызывали в милицию, задавали разные вопросы – что да кто да как. Похоже было, что компетентные органы пытались установить какую‑либо связь между двинутыми на Толкине фехтовальщиками на деревянных мечах и серией недавних убийств, произошедших в разных районах города; ходили слухи, будто все жертвы зарублены мечом. И Денис Брагин говорил, что его вызывали к следователю. Егор тогда еще отмахнулся досадливо: мол, милиция, по обыкновению, не знает где искать убийцу и потому хватает всех, кто под руку подвернется. Денис и фамилию следователя называл… не Копаев, нет, совсем другая фамилия… Белов! Впрочем, следователей‑то много. Кажедся, теперь пришел черед Егору отвечать на глупые вопросы какого‑то неначитанного милиционера.