— Да, все отлично, Глеб. Томас, как вы там?

— Мы набираем людей. Нам не хватало как раз координации действий с вами. Теперь все изменится, — бодро отрапортовал Томас.

— Теперь, имея постоянную связь, мы сможем использовать и ваших специалистов. Сообщишь, кто у вас сейчас уже есть? — попросила Пелагея.

— Хорошо, сообщу.

— А нам как раз нужен хороший акустик, — добавил Глеб, — который сможет выжать из звука всю возможную информацию. У вас есть такие люди?

— Я спрошу у ребят, разбирается ли кто в этом? — ответил Томас. — А что за тема?

— Тема? Ну, ввожу в курс дела! Разбирал я на днях вещи отца и нашел там его старый ноут. Ему уже лет двадцать с лишним, не меньше, но все еще работает. По тем временам продвинутый, наверное, был. Слил с него информацию. Там много любопытных звукозаписей, где он разговаривает и спорит с разными людьми о подмененном правительстве, о целях нового правительства, о причинах захвата нашей цивилизации, о том, когда это произошло, и почему это сделано так мягко. Требует объяснений по поводу исчезновения дяди Авдея. Пел, помнишь его?

— Конечно, помню, — отозвалась Пелагея.

— То есть теперь, наконец, станет все понятно? — обрадовался Орест.

— Вряд ли, — продолжил Ярик. — Ответов ему прямых, конечно, никто не дает. В основном он пытается найти подтверждение своим гипотезам и разводит их на ответы. Мы еще не все прослушали. Речь не везде хорошо слышна. Но я уверен, что их нужно слушать не только на предмет текста. Поэтому нужен человек, который знает о звуке все, и который сможет это все из звука вынуть. Это то немногое, что у нас есть.

— Может, найдем там какие зацепки, — предположила Пелагея.

— Именно их и хочется найти, — подтвердил Ярик.

— У нас тоже есть новость, — перехватила инициативу Пелагея. — Теперь мне хочется поделиться. Мы уже не раз говорили о том, что потеря даже одного человека для Примулы это большая утрата. Помнишь, Глеб, мы говорили о лаборатории центра Крони?

— Да. Конечно, помню.

— Мы возобновили ее функционирование. Запустили всю аппаратуру, и там есть ученые, которые готовы продолжить свою работу.

Через несколько дней напряженной работы Мад, специалист по звуку, которого нашли коллеги по Примуле в штабе Венец, связался с Глебом.

— Глеб, ты, наверное, тоже заметил, что здесь две группы записей с разницей в два года. В обеих группах встречаются фрагменты с довольно странным очень тихим на уровне пяти-десяти децибел напоминающим скрип звуком. Непонятный звук. Он то пропадает, то появляется. И он есть не во всех записях.

— На что, ты говоришь, похож звук? — переспросил Глеб.

— Ну, сложно сказать. Он непонятной природы. Это скрип, шорох, шелест, жужжание, шуршание… Что-то среднее, что-то в этом роде.

— Скрежет! — выдал Глеб.

— Может. Тоже подходящее слово. Похоже.

— Не-е-ет! Это не просто подходящее слово! Это слово отца. И если все… А включи-ка этот звук.

Мад включил фрагмент записи.

— Звук очень тихий. На грани порога слышимости, — комментировал он. — Но, тем не менее, его можно услышать, если вокруг нет постороннего шума. Он достаточно низкий, на него вполне можно и не обратить внимания. А разница записей в два года. Ты можешь пояснить? Были какие-то события?

Глеб посмотрел на даты файлов.

— Да. Первая группа — это год очередной экспедиции в Африку, во время которой отец пропал почти на полгода. Они пропали почти одновременно с дядей Авдеем, но в разных местах. Через два года он закончил работу над диссертацией. Но резко передумал защищаться. А после вообще завязал с наукой.

— Глеб, обрати внимание на этот диалог, — Мад включил другой фрагмент: «… то ломается, то гнется. Это какая-то новая технология? Для вас, наверное, да. Новая технология». — Ты что-нибудь понимаешь? — спросил Мад.

— Я слушал эти записи. И если мы с тобой вдвоем независимо думаем об одном и том же, то, наверное, это так и есть.

— Глеб. Ты понимаешь? Что, по-твоему, может означать «Для вас — да»? Слушай еще. Разговаривают здесь двое. Слышны шаги. Разные. То есть оба время от времени ходят. Но только одни шаги сопровождаются этим странным звуком.

— Скрежетом, ты имеешь в виду? — уточнил Глеб.

— Да. Будем называть его так, раз тебе так близко это слово, — согласился Мад.

— Да я просто ненавижу это слово, но оно не выветривается у меня из головы.

— Ладно. Далее. Два удара стулом. Во время первого удара и сразу после слышен скрежет. После второго нет.

— То есть они могут быть не только людьми, но и, например, стульями? — предположил Глеб. — Мад, это очень интересные сведения.

— Ну, это пока первые характерные особенности, которые мы нашли. Мы работаем дальше. Глеб, здесь еще Томас хотел с тобой поговорить.

— Глеб привет!

— Привет, Томас!

— Ну, как тебе наш звуковик?

— Он меня озадачил, если честно.

— Он больше всего сожалеет, что это была цифровая запись, а не аналоговая.

— Да, — вернулся в беседу Мад. — При оцифровке, хотя в то время она уже была весьма достоверной, уже перестали жадничать на бытовой записи, все равно теряется часть звука, которую даже самый захудалый микрофон способен услышать.

— Мад, в отличие от нас, застал аналоговые системы. Уверен, он знает, о чем говорит, — с улыбкой, которую никто не увидел, добавил Томас.

— Ну, здесь, как говорится, что имеем, от того и отталкиваемся, — сказал Глеб.

Вряд ли кто-то с уверенностью мог бы сказать, что природных катастроф стало меньше, но обсмаковать их теперь не предлагали ни на одном из правительственных телевизионных каналов. У простого обывателя вполне могло сложиться ощущение, что у природы настала долгожданная эра всеобщего благоденствия. Если бы не редкие слухи от приезжих, которых тоже стало значительно меньше по сравнению с прежними временами. С их слов можно было сделать вывод, что скорее всего все-таки где-то случаются смерчи, наводнения и землетрясения с привычной им частотой. Но эти слова, не находя привычной поддержки в газетах, на телеэкране, воспринимались как слухи и казались не слишком реальными.

Тем не менее, природа осталась природой. И не смотря на успешно реализованные программы по снижению антропогенного фактора влияния на природу, начатые единым правительством уже около тридцати лет назад и позволившие стабилизировать расшатавшийся баланс, природа все-таки баловалась. Точнее сказать продолжала жить и развиваться по своему закону, где события, которые мы воспринимаем как катаклизм, есть просто необходимый шаг ее эволюции.

— Нет, Томас. Мы не слышали. Ну, я точно, — удивленно ответил Глеб.

— Да, я так и думал. В новостях-то ничего не передают. Ну, трясло хорошо!

— А где, прямо у вас?

— Не прямо у нас. Километров тысячу с небольшим на северо-восток. Разрушения есть: дома, постройки. Район не богатый, но достаточно людный. Ведь у нас, где вода — там люди. А вокруг пустыни. А здесь как раз и вода, и еще горы. Соответственно не только трясет, но еще где-то что-то обсыпается. Реки повыходили. Рассказывали, в озере сильно поднялся уровень воды. Собственно поэтому и реки разлились.

Я сам там, конечно, не был. Больше со слов. Говорят, что самым страшным, однако, оказалось не само землетрясение с наводнением. А грифы полиции! Понятно, что в такой ситуации у людей паника. Кто-то пытается спасти остатки скарба, кто-то в потоке на каком-то бревне может застрять и просто звать на помощь. Так эти сволочи, они же не разбирают, похоже, по какому поводу народ беспокойствует. Они методично стреляют в таких!

В интонации Томаса чувствовалось полное недоумение по этому поводу с откровенной злостью.

— То есть? Это че, выходит, убегать от каменного завала тоже нужно пешком? — изумилась Милена. — Глеб, ты что-нибудь понимаешь?

— Получается так. Ну, если только повезет, и тебя не заметят! — ответил Томас.

— Что тут понимать? — сказал Глеб. — Система охраны порядка давно превратилась в систему террора. Это видно и у нас в городе, и Палаша то же самое рассказывает. А полицейские грифы — это же машины. Им заложено одно, пресекать суету, они и секут ее без пощады. Какая им разница, сам ты прыгаешь по земле, или это земля под тобой прыгает?!