— Приедем поздно, — сказала Прасковья, мелким крестом осеняя Антипа. — Нас не жди, ложись спать.

— Да хоть завтра приезжайте. Мне то что, — разодрал рот в зевке Антип.

— А что, мать, может и завтрева, — проговорил Маркел, глядя на жену. — Что такую поздноту ехать. Антип справится с хозяйством. Не десять лет.

— Там видать будет, — ответил Прасковья, садясь на телегу.

Антип проводил их, выгнал коров в загон, огороженный слегами, в другой выпустил овец, две дюжины кур во главе с ярко-оранжевым горластым петухом копались в навозе на широком дворе. Посчитав, что с делами управился, Антип открыл дверь в прохладный прируб, где провёл две ночи, и растянулся на отцовском жёстком ложе, решив взремнуть часок-другой.

Однако не спалось. В голову лезли разные мысли. Хотелось пробраться в скит, посмотреть, что с ним сталось, не роет ли там кто-нибудь, стараясь добраться до староверских сокровищ. Найдёт ли туда дорогу. Сколько лет прошло с тех пор, как он был там с Изотом, потом с Захаром?

Проголодавшись, вспомнив, что мать наказывала в завтрак взять в погребе кринку сметаны или варенца, он вышел на волю и по узкой тропке не спеша поплёлся к погребу, отстоявшему в нескольких десятках шагов от жилого дома.

Не успел он открыть дверцу, как почувствовал, что сильные руки обхватили горло и опрокинули его на землю. Он не успел ничего сообразить, вдавленный лицом в грязь. В одну секунду руки были заломлены за спину и кто-то ловко скрутил их верёвкой. Его пнули ногами, переворачивая на спину. Только тут он сумел разглядеть тех, кто связал его. Над ним стояли два незнакомых парня. Один чернявый, высокий, худой с покатыми плечами, с длинными руками, с кулаками-кувалдами. Он был в холщёвых штанах, в серой рубашке косоворотке. Низко на лоб, почти по брови была натянута сшитая из лоскутов шапка без козырька наподобие солдатских бескозырок. Второй моложе, ниже ростом в таких же штанах, в чёрной ластиковой рубашке, простоволосый. Соломенного цвета волосы подстрижены под горшок.

Антип, придя в себя, старался высвободить руки от пут, но был связан крепко. Поняв, что ему не высвободиться, перестал вырываться. Только мычал, сплёвывая слюну с грязью, попавшую в рот, когда его прижали лицом к земле.

— Не дёргайся, всё равно не развяжешься, — сказал ему чернявый парень.

— Кто вы? Что вы де-ла-ете? — сумел проговорить Антип, с ненавистью глядя на парней.

— Кто мы! Что делаем? — скривил рот старший. — Перекосило бы тебя с угла на угол, да с уха на ухо! Провал тебя возьми! Тебя над спросить, что ты делал, когда позорил Параську?

— Каку Параську, — сначала не понял Антип, но в следующую же секунду вспомнил про глухонемую девку. Вон оно што. Эти ребята ей подосланные. — Отпустите меня. Я здесь при чём? Она сама…

— Сама. Полез на убогую. Причём он! Притом. Сейчас мы тебя скоблить будем, — сказал старший, доставая нож и вертя его в руках. — Отрежем тебе женилку, чтоб больше тяги к блуду не было.

Антип похолодел. Посмотрел на остервенелые лица парней и понял, что они и вправду не пугают его, а сделают, что обещали. Как некстати тятенька с маманькой в город укатили… Что же делать, ведь надругаются они над ним.

Он снова заёрзал на земле, стараясь развязать путы.

Я денег вам дам. Только отпустите. Много денег.

Нужны нам твои деньги! Вставай! Пошли!

— Куда?

— Заладил куда. На кудыкины горы. Счас увидишь.

Чернявый приподнял его за шиворот и вместе с младшим повели к бане, приземистой и закопчёной, стоявшей рядом с берегом. Затолкав в баню, старший опять вытащил нож и провёл пальцем по лезвию.

— Давай, брат, скидай с него штаны, легчать будем, как барана.

Младший нагнулся и стал развязывать бечёвку, какой были подвязаны штаны. Расстегнули и исподнее, обнажив срамные органы. Антип истошно закричал и потерял сознание.

Когда пришёл в себя, увидел лица парней, склонившиеся над ним, в руках одного было ведро. Он окатил Антипа водой, отчего тот очнулся.

— Сопли ещё не обсохли, а туда… на убогую девку позарился. На настоящую сил бы не хватило… Братан, принеси дров. — Это говорил чернявый.

Братан сходил на улицу, принёс берёзовых дров, из поленицы, что была под навесом. Чернявый косарём, лежащим в углу, настрогали лучины и развёл в каменке огонь.

— Что вы делаете? — спросил Антип, ещё не понимая их действий. — Вы это кончайте. Лучше отпустите, а то худо вам будет.

— Худее не станет. А что хотим делать, скажу: мыть тебя будем. Отмоем.

— Чёрного кобеля не отмоешь добела… — заметил младший.

Он принёс вторую охапку дров и бросил рядом с печью.

— Ты знаешь, паскуда, — сказал старший, — что Параська руки на себя наложила?..

Антип молчал, широко открыв глаза. Этого он не знал.

— Повесилась Параська. В амбаре перехлестнула верёвку через перевод и повесилась. А ты, гнида, тоже не будешь жить… Резать мы тебя не будем, мараться об тебя…

— Вы это что… очумели. Как вы смеете. Развяжите меня. Я сказал, что денег дам, много денег.

— Её с того света деньгами не вернёшь, — чуть ли не заплакал младший, вытирая рукой хлюпнувший нос.

— Нет, что вы в самом деле, — продолжал говорить Антип, в сердце которого входил страх, прежде никогда не ведомый ему.

— Лежи и молчи, а то хуже будет.

Они протопили печь, старший закрыл в трубе вьюшку, а младший задвинул маленькое оконце доской, подошли к связанному Антипу, томившемуся по-прежнему на полу.

— Будешь лежать здесь, а мы пойдём, — сказал чернявый. — Подумай, как бесчестить девок. Хотя… тебе думать уже незачем.

— Нет, вы постойте. Так нельзя! Вы что же делаете?!

— Не скули, — оборвал его старший.

Поднял с пола грязную тряпку и засунул ему в рот.

— Так-то лучше будет. Если даже огонёк стрекнёт из поддувала — не велика беда: не угоришь, так сгоришь.

Они подняли его, взяв один за ноги, другой за плечи и бросили на верхний полок.

— Лежи там, теплее будет.

Вышли, закрыв обе двери — в парилку и наружную.

Антип крутился на полке, стараясь развязать руки. Но связан был крепко. Он в кровь стёр кожу, но не развязал пут. Кое-как сполз с полка. Внизу было не так жарко.

Он подполз к двери, лёг на спину и старался ударами ног выбить дверные доски. Однако они были сделаны на совесть, и дверь не поддавалась. Отчаявшись, поняв, что этим способом выбраться наружу ему не удастся, Антип без сил растянулся на полу в уголке, где было попрохладнее.

Печь прогорела. От неё веяло жаром. Угарный газ не выходил в трубу, а заполнял баню. Антип чувствовал, как растекался от каменки смрад. Хотя было сумеречно, но света было достаточно, чтоб видеть, как чад засинил углы, тяжко пластался под потолком, а потом стал оседать вниз. Заболела голова и казалась раздутой, как шар. Он подполз к окошку, приподнялся, что было сил, хотел вдохнуть свежего воздуха, но парни плотно задвинули доску и её нельзя было открыть. Неужто ему придётся умереть в собственной бане? И из-за чего? Из-за какой-то полоумной глухонемой. Он ошарил глазами помещение, стараясь найти хоть мало-мальскую зацепку, с помощью которой можно попытаться выбраться наружу. Но баню Маркел построил добротную из крепких бревён, плотно пригнанных друг к другу, с крепкой дверью. Как отсюда выбраться?

Скоро сознание Антипа стало мутиться. Ему стало видеться что-то несуразное, фантастическое, веки смеживались. Потом наступило спокойствие, и он почувствовал, как сонливое состояние охватывает его.

Неожиданно возок накренился, и Маркела с Прасковью чуть было не выбросило на землю. Маркел натянул вожжи. Лошадь остановилась. Он спрыгнул на траву. Заднее колесо соскочило с оси и лежало на земле.

— Едри твою в корень, — поскрёб затылок Маркел, сдвинув картуз на брови. — Прасковья, слезай!

Подобрав юбку, с накренившейся телеги спустилась Прасковья.

— Что случилось?

— Чека выпала, мать её за ногу.

— Как же так. Недогляд твой.

— Какой недогляд. Проверял вчера. На выбоине али на ухабе, видать, выскочила… Где теперь её искать.?