Красивая женщина с томным взглядом, как понял Степан, Марина, сожительница гармониста, посадила его рядом с молодухой в шёлковом платье. Сев на место, Степан почувствовал, как его обдало запахом дорогих духов. Молодуха, шевельнув бюстом, взяла у хозяйки тарелку и стала ни слова не говоря накладывать в неё соседу винегрету, положила кусочек селедки и две картофелины, обжаренные в свином жиру.

— Не церемонься, — проговорила она низким голосом и из-под накрашенных губ ослепительно бело блеснули влажные зубы.

Степан мельком взглянул на неё, но ничего не ответил — под боком столь роскошной женщины он чувствовал себя неловко.

— Марина, подай хлеба молодому человеку. — Соседка с лёгкой издёвкой оглядела Степана. — А то он от страха губ не разожмёт.

— Наливай! — провозгласил гармонист, откладывая гармонь в сторону.

Пришёл задержавшийся у вешалки Мухомор, пристроился рядом со Степаном на конце лавки.

— Тащи! — скомандовал гармонист.

Степан, глядя на всех, опрокинул стакан в рот и стал закусывать. Водка ожгла желудок, приятное тепло разлилось по животу, бросилось в ноги. Взор затуманился. Степану стало хорошо, будто он очутился в раю: тело стало лёгким, почти невесомым, мысли тоже стали лёгкими и весеёлыми. Он стал прислушиваться к разговору и разглядывать сидевших за столом.

Гармониста звали Веней, Марина называла его то Веничком, то Венчиком, в зависимости от состояния её души: когда она обижалась на него, говорила Веничек, а если надо было подластиться, то Венчик мой ненаглядный. Судя по наблюдениям Степана, она его любила, и свою любовь не скрывала, а наоборот, подчёркивала. Но это не было рисовкой или напускной фальшью. Некоторые женщины, чтобы завоевать доверие, делают всё, чтобы понравиться, говорят о своей любви на каждом шагу встречному и поперечному, а когда добиваются своего, начинают грызть своего избранника, да так сильно, что тот зачастую старается скрыться с глаз долой от этой ненасытной любви.

Молодуха, что сидела рядом со Степаном, была во цвете лет, ей было не больше тридцати пяти. Лицо белое, смеющееся. Её пышные телеса нет-нет да прикасались к Степану, и он ощущал некоторое волнение в крови, но вида, что его это тревожит, не подавал, продолжая налегать на закуску, которую ему не переставала подкладывать соседка. Она не проронила ни слова, но иногда Степан перехватывал её взгляд, который его заинтриговывал и от которого у него мутилось в душе.

Супруги, сидевшие напротив, не вызвали у него особенного любопытства, так, обычная пара, притом несхожая между собой, как это часто бывает в повседневной жизни.

По именам здесь никто друг друга не называл, у всех были клички. Венчика звали Утёсом, рыжего мужика Ухватом, его жену, худенькую и совсем неприметную, Косухой, молодуху Мамзелью, лишь Марину, кроме как по имени, никто иначе не называл.

После выпитого Венчик опять взял гармонь.

— Веселиться так веселиться, — весело сказал он, тряхнув головой и растянув меха: — Давай, Ухват!

Ухват вздернул голову и запел:

Как на Киевском вокзале

Двух подкидышей нашли.

Одному лет восемнадцать,

А другому сорок три.

Компания была удалой и после долгих возлияний всех потянуло на непристойности. Венчик, озорно, блеснув глазами, подбоченился и поддержал Ухвата:

Меня били-колотили

В три ножа, в четыре гири.

Как попали по…

Три недели охаю.

Марина с укоризной посмотрела на Венчика, показав глазами на Степана. Венчик перестал играть, не поняв намеёка, а когда до него дошло, махнул рукой, дескать, стоит ли беспокоиться.

Мамзель тоже потянуло на частушку. Крепкой рукой она вцепилась в ляжку Степана да так сильно, что он хотел отбросить её руку, но она сама ослабила зажим и подхватила частушечный мотив, пустив руку к животу Степана, как бы давая понять и словами частушки и своим прикосновением, куда ведёт её желание:

Из-за леса выезжает

Конная милиция.

Подымайте девки юбки,

Будет репетиция.

И так повела глазами в сторону Степана, что у того закружилась голова. И ущипнула его.

— Давай ещё ваксы хлобыстнём, — сказал Венчик, отложив гармонь.

Разлили водку в стаканы и выпили. Степан повернул голову к соседке, почувствовав на себе её взгляд. Действительно, она, не стесняясь, смотрела на него. Глаза были ясными и очень предсказуемыми, в их глубине была горячая томность, они увлекали в свою пропасть, маня и суля неизведанное. Сердце Степана замерло на мгновение, а потом забилось учащённо сильно. Он отвернулся, чтобы не видеть этих опьяняющих глаз.

— Откуда к нам? — спросил Степана Венчик.

— С Алдана.

— А что там делал? — продолжал нахально задавать вопросы Венчик, словно ничего не знал о судьбе гостя.

Степан прожил три с лишним месяца в компании гопников, вместе с ними ходил на дело и не побоялся рассказать о себе, чувствуя, что эти люди за столом из той же породы, что и Мухомор, только чуть повыше. Тем более Венчик напомнил того мужика, который разговаривал с Мухомором у кучи вещей, вынесенных им из магазина, который они брали в последний раз.

— Положим, что ты винта нарезал из лагеря, — проговорил Венчик после его рассказа. — Что дальше думаешь делать?

Степан знал, что ему делать дальше, но по природе был скрытен, да и зачем было раскрывать душу перед незнакомыми людьми, и он ответил уклончиво:

— Не знаю. Мне документы нужны.

— В этом ты прав, — пробуравил его взглядом Венчик, — без вида далеко не уедешь.

— Может, он беса гонит? — сказал доселе молчавший Ухват, из всех присутствующих, как показалось Степану, подозрительно относящийся к нему и не скрывавший этого. — Надо бы проверить.

— Чего? — не понял Степан.

— Да нет, Ухват, — заступился за приятеля Мухомор. — Зачем он тогда легавого втёр?

Наступило непродолжительное молчание, во время которого каждый обдумывал состоявшийся разговор. Венчик взял гармонь и пробежался по ладам.

— Пусть пока с тобою дюбает, — обратился он к Мухомору. — Куда он без вида. И, кстати, не ходи на шальную, а то бестолковку потеряешь.

— Это когда же я ходил? — покраснел Мухомор.

— Когда квартиру брал.

— Какую. Я их много брал, — самодовольно усмехнулся Мухомор.

— Будто не помнишь! В которой голяк был.

— А-а. — Мухомор опустил глаза.

— Вот и «а-а-а». Хорошо, что все обошлось, хмырь.

Остальные не проронили ни слова. Молодуха сидела, положив руки на колени, поглядывая искоса на Степана. Чета напротив усердно закусывала, делая вид, что разговор их не касается, Марина с полуспущенной с плеч шалью, гладила Венчика по голове и заглядывала ему в глаза.

Венчик отстранил руку Марины и, посмотрев на Степана, спросил:

— Говорят, ты человека в тайге замочил?

Степан посмотрел на Мухомора — про охотника он говорил только ему. Мухомор не отреагировал на его взгляд. После выпитого Степан осмелел и спросил:

— А что?

— Значит, крови не боишься?

Все это Степану не нравилось. Он промолчал, ковыряя вилкой в тарелке, ожидая дальнейшего развития событий и полагая, что кривая куда-нибудь выведет.

— Пойдёшь с нами на дело, — продолжал Венчик как будто это уже было решено.

— Иначе перо в бок, — резюмировал Ухват, отправляя в рот дольку солёного огурца и с хрустом разжёвывая.

— Ты не встревай, Ухват, — оборвал приятеля Венчик. — Зачем пугать человека. Ему деваться некуда. Его ОГПУ ищет. Ему только нами по пути.

— Мне документы нужны, — повторил Степан.

— Сходишь с нами пару раз — будут тебе документы. Работать будешь по-крупному.

— Дело верняк, — вставил слово Мухомор.

— А если откажусь?

— Я тебя предупредил, — сказал Ухват. — Да что с ним говорить. У него очко играет.

— Ходил же с нами, не боялся, — заступился за Степана Мухомор.

— Кассу фабричную будем брать, — продолжал Венчик. — Там навару на сотни тысяч. Почему откровенно говорю: тебе нет резону отказываться. Бумагу надо заработать. Ты сейчас кто — богодул, а с нами пойдёшь — башли сами будут катиться в карман, а с башлями любую бумагу купишь.